Вопрос: Россия, согласно стратегическим экономическим программам, берет курс на ускоренное развитие атомной энергетики. Не противоречит ли это опыту Чернобыля, чего опасаются многие? По тревожным ожиданиям общества, атомная энергетика, какие бы аргументы ни приводили ее сторонники, является безусловным лидером. Ее боятся больше, чем авиакатастроф и дорожных аварий…
Ответ: Что касается атомной энергетики, то уже сейчас в Европейской части России, где живет почти 90 процентов нашего населения, атомная отрасль обеспечивает 40 процентов электроэнергии, а в «красном» поясе – все 60. Мы хотим жить лучше, в шалаши возвращаться не хочется, а повышение жизненного уровня – это рост производства энергии. Альтернативы атомной энергетики для России нет. Но на этом направлении надо искать более эффективные, более экологичные пути. Одна из самых многообещающих возможностей – реакторы на быстрых нейтронах.
Вопрос: Во времена Хрущева, когда первые шаги делала космонавтика, а физики спорили с лириками, самой популярной темой в публикациях на тему науки был термояд, который был призван решить энергетические проблемы человечества. Идея была предложена академиком Львом Арцимовичем. Конечно, тогда и коммунизм собирались построить через двадцать лет. Не стоит ли термояд в ряду прожектерских ожиданий той эпохи? Удастся ли приручить неисчерпаемый термояд?
Ответ: Что касается термояда, то в последние годы сразу на трех установках в мире был достигнут принципиальный результат: энергия, которая выделяется в результате горения, уже превосходит энергию, которая необходима для создания и удержания плазмы. Это пороговое достижение для эффективности любого вида энергетики, начиная от костра, который загорается от спички.
Международный проект ИТЭР (проектом эффективно руководит академик Евгений Велихов) по созданию полупромышленного термоядерного реактора вышел на стадию сооружения экспериментального объекта на площадке во Франции. Несмотря на большие затраты для страны, где будет построен ИТЭР, это очень выгодное дело. Одно время рассматривалась и площадка в России под Санкт-Петербургом. В проекте, на который затрачены уже сотни миллионов долларов, Россия занимает достойное место. Думаю, через сорок лет будет получена энергия на установках с магнитным удержанием плазмы. Но более перспективными мне кажутся установки на принципе инерционного термояда, которые строятся в Ливерморе, США, и в Кадараше, Франция. Это чисто национальные проекты, мы не участвуем.
Энергетический кризис – одна из самых острых глобальных проблем. К слову, наш разговор для Вселенной с физической точки зрения – недоразумение. 98 процентов материи во Вселенной существует в сильно сжатом и разогретом состоянии. Таких холодных тел, которыми являются люди, во Вселенной больше нет. Я занимаюсь физикой экстремальных состояний, то есть материей, температура и давление которой очень высоки. Эта фундаментальная наука изучает состояние вещества, которое называется плазмой. Солнце, к примеру, – плазма, давление в его центре достигает миллиарда атмосфер. Да и в центре Земли – 4 миллиона атмосфер. Физика плазмы важна и для сугубо практических задач. Она определяет прогресс в энергетике, в создании новых типов оружия, в синтезировании материалов, в лазерной технике, даже в ликвидации опасности от космических метеоритов.
Вопрос: А как же наша безотказная нефть? Неужели верны прогнозы, что через тридцать лет ее запасы истощатся? На чем машины ездить будут?
Ответ: Сколько на планете, и в России в частности, запасов углеводородного топлива, никто в точности не знает. Опять же экономика: эффективность месторождения и его разработка зависят от цены на нефть. Когда я был министром, баррель нефти стоил 14 долларов при себестоимости добычи в России 12 долларов (в арабских страх 3–4 доллара). То есть мы балансировали на самом краю эффективности отрасли. Сейчас цена барреля 40 долларов – можно освоить любое месторождение. У России есть богатые неиспользованные нефтяные поля на Дальнем Востоке и в Забайкалье, а в виде конденсата – на многих газовых месторождениях Крайнего Севера. Считается, что Россия обладает 8 процентами разведанных мировых запасов нефти.
Необходимо резко поднять кпд использования традиционного топлива. Президент Клинтон поставил задачу, которую поддержал президент Буш: создать экономичный автомобиль нового поколения с мощностью двигателя 80 лошадиных сил с расходом топлива 4, 2 литра на 100 километров. На этом автомобиле будет установлен каталитический выхлоп и режим дожигания в плазменном слое.
Вопрос: Общество балансирует между экономикой и экологией. Хочется, с одной стороны, быть богатым. С другой стороны, не меньше хочется быть здоровым.
Ответ: Могу лишь еще раз повторить слова академика Стыриковича о соотношении энергетики, физики и экономики. Производство любого вида энергии наносит ущерб экологии. Самый большой экологический удар – несомненно, угольная промышленность. Поскольку запасы угля неисчерпаемы, на экологическую сторону отрасли глаза закрывают. Энергетика – очень консервативная и инерционная область. О преимуществах парогазовых турбин над обычными паровыми говорили очень давно, но только сейчас началось их повальное внедрение.
Рассуждая о перспективах энергетики, надо прежде всего помнить, что всякий ее вид – вопрос не только технической реализации, но и экономической оправданности.
2009
Профессор Владимир Чигринов (Гонконг)ПОЧЕМУ В РОССИИ Я НЕ СТОИЛ НИЧЕГО, А ЗА ГРАНИЦЕЙ СТОЮ ОЧЕНЬ ДОРОГО?
В конце 1990-х годов газеты писали о прорывных, мирового уровня работах профессора Владимира Чигринова в области полупроводниковой дисплейной техники. В одной из публикаций была фраза: «Прибытие Чигринова на заседание Международного дисплейного общества – все равно что визит Сталлоне в Москву». Потом о Чигринове написал далекий от высоких научных дум «Плейбой», составив перечень лучших российских технологий, ни одна из которых, впрочем, за прошедшее десятилетие не была реализована. В 1998 году профессор Чигринов уволился из Российской академии наук и след его затерялся. И вот через десяток лет волею случая мы встретились вновь…
Вопрос: Дорогой профессор, вы замечательно выглядите. Как дела и каковы планы?
Ответ: Хочу купить виллу в Гонконге, пора хорошей недвижимостью обзавестись, благо доходы позволяют.
Вопрос: Так вы не на Западе, а на Востоке осели. Оправдано ли мнение, что передовая электроника уходит с Запада на Восток?
Ответ: 97 процентов жидкокристаллических дисплеев производит Юго-Восточная Азия, поэтому я пребываю на переднем крае науки. В Университете науки и технологий Гонконга состою полным профессором. В Гонконге больше нет полных профессоров из России. Это высшая ставка, которую сохраню до пенсии. Мой сын учится в университете, а жена имеет возможность не работать.
Вопрос: Как с научными успехами в незнакомой среде? Вы же по-китайски ни слова…
Ответ: В Гонконге все знают английский. Меня избрали действительным членом Международного общества информационных дисплеев (SID). Громадное большинство членов SID – американцы и японцы, из Восточной Европы, СНГ и России никого. За десять лет я сделал примерно столько же, сколько в России за двадцать пять – 2 монографии, 35 патентов, 80 статей, 5 китайских аспирантов. Но Россия из души не уходит. В 2007 году мне удалось организовать в Президиуме РАН международный конгресс по дисплеям. Это очень важно, потому что в важнейшей области мы потеряли позиции и на международные конференции наши ученые не ездят. В России остались сборочные производства по чужим технологиям…
Вопрос: Дисплей, он же экран, ежедневно маячит перед глазами даже тех, кто проклинает компьютерный век. Телевизоры, ноутбуки, телефоны, различные табло и панели – это мир дисплеев. Как получилось, что в середине 1990-х мы строили амбициозные планы, а теперь оказались на задворках?
Ответ: В начале 1990-х годов Россия держала 5—10 процентов мирового рынка жидкокристаллических материалов, сейчас мы упали почти до нуля. Мы делали 1 тонну при мировом объеме в 11–12 тонн. Сейчас мировой рынок вырос до 2 000 тонн, но России на нем нет, хотя цена 1 грамма достигает 20 долларов. То есть на кону – миллиарды. Директора институтов, вырвавшись на коммерческую свободу, быстро и за гроши распродавали уникальные ключевые технологии. Никто не неволил, не подстрекал – это наш собственный выбор. Я много лет работал в Институте органических полупродуктов и красителей (где, кстати, когда-то работал Лужков) – и все, что мы всем коллективом сделали за пятнадцать лет, директор и главный технолог втихаря сплавили китайцам. Знаю множество охотничьих историй про «директорские» контракты, от ловкости которых за границей за голову хватаются. Когда я увидел, как Россия продает свои ноу-хау, я решил уехать вслед за ними. Если бы я не уехал, мне пришлось бы менять профессию. Впрочем, я остаюсь вице-президентом Российского дисплейного общества, отвечаю за связи с Азией.
Вопрос: Любая информационная система без дисплея – пшик. 80 процентов информации человек воспринимает через зрение. Прогресс в компьютерах мы ощущаем благодаря дисплеям. Какие революции ожидают человечество на этом фронте?
Ответ: В 1991 году на коллегии Миннауки, где воспевали лучевые трубки, я сказал, что это вчерашний день и надо переходить на жидкокристаллические дисплеи, но меня на смех подняли. Сегодня электронно-лучевые трубки можно увидеть только в музее, 90 процентов плоских дисплеев выполнены по жидкокристаллическим технологиям. Скоро уйдут и плазменные телевизоры, которые по всем параметрам уступают жидкокристаллическим.
Вопрос: Плазменных ноутбуков, кажется, не существует в принципе…
Ответ: У них слишком высокое энергопотребление. Единственный плюс плазменных телевизоров – большие размеры. Но в Европе уже введено ограничение по диагонали – не больше 54 дюймов. Думаю, США тоже перейдут на этот стандарт. Следующим шагом станут «зеленые технологии» с чистым производством, минимальным энергопотреблением и полной утилизацией отработавшего дисплея. Что касается качества изображения, оно зависит от минимального размера пикс