Поучительная история с венесуэльских столовых гор
В питании растений, в общем-то, нет ничего удивительного. Над землей их листья вбирают солнечный свет и углекислый газ, а корни вытягивают из почвы влагу и более десятка различных питательных веществ — прежде всего минеральные соли, — удовлетворяя свою потребность в азоте, сере и фосфоре.
Более увлекательны — по крайней мере, с точки зрения кинематографии — такие крайние случаи, когда стандартного питания недостаточно и растения устраивают дополнительную охоту — на мелких насекомых. Вспомним, например, плотоядные растения.
Плотоядные растения? Ладно, хорошо. Но что нового можно о них сообщить? Еще Чарлз Дарвин написал о них целую книгу. Ни один урок биологии не обходится без этой темы, да и в Интернете предлагается выращивать на подоконнике венерину мухоловку. Скажем так: достаточно избитая тема. Или все-таки что-то непознанное осталось? Может быть, я когда-нибудь натыкался на белое пятно? Восстановить его в памяти мне так и не удалось, припомнилось только вот что: три вопросительных знака. Должно быть, мне попалась какая-то заметка в газете, и я нарисовал на полях три огромных вопросительных знака. Они так и стоят у меня перед глазами. Что же меня так встревожило и заставило усомниться?
Я полагаюсь на самый мощный внешний носитель моей информации — деревянный аптечный шкаф с тридцатью шестью ящиками. На одном из них надпись: «Причудливое». Именно здесь я нахожу искомое: под статьей о мягком порно для рыб лежит черно-белая фотография непентеса с острова Борнео. Если верить статье под картинкой, это растение за час поймало и переварило шесть тысяч термитов. Теперь мои вопросительные знаки на полях кажутся более чем обоснованными. Шесть тысяч за один час! Такое трудно представить. Получается, насекомые должны были, подобно леммингам, бросаться в глубь кувшинчика. Но с чего бы они стали так поступать?
Можно предположить, что это ошибка. Или ложное сообщение. Потому что непентесы никуда не торопятся; они действуют медленно, очень медленно, как я узнал много лет назад во время одной киноэкспедиции в Венесуэлу, на столовые горы. Эти горы, также называемые тепуи, — мощные, состоящие из песчаника массивы, которые, подобно архипелагу скалистых островов, взмывают над влажными тропическими лесами. Их плато на две-три тысячи метров превосходят вершины деревьев, и сверху они совсем не похожи на плоскую доску. Тогда мы оказались посреди каменистого ландшафта, изрезанного невероятными ущельями, с острыми каменными иглами и глубокими каньонами. А посреди всего этого — пестрые, размером с тарелки оазисы из растительных «подушек» и заболоченные луга с необычными растениями. Лишь через некоторое время нам стало ясно, что мы окружены целыми полчищами плотоядных растений. И что это скопление — не причуда природы, а выражение крайней нужды.
Почти каждый день на высокогорные плато сходят напоминающие Всемирный потоп грозовые ливни, вскормленные массами водяного пара влажных тропических низменностей. К ним добавляются порывистые ветры, которые направляют капли дождя вниз, и те, как острые иглы, вонзаются в горную породу. Почти все минералы и питательные вещества при этом вымываются и уносятся из песчаника вместе с водяными потоками. Безвозвратно. Гигантские водопады (например, водопад Анхель высотой примерно в 980 метров, считающийся самым крупным в мире) обрушивают влагу обратно в тропические леса.
Растения на плато остаются ни с чем. Необходимые для жизни питательные вещества, такие, как соли азота, серы или фосфора, в почве почти отсутствуют; здесь, кажется, возможно лишь скудное существование. Обычно так и происходит. Однако на столовых горах бывает хуже. Растения реагируют на эту ситуацию таким до бесстыдства гениальным решением: презрев растительное существование, они отваживаются вторгнуться в царство животных.
Вместо того чтобы при помощи корней тщательней прощупать почву и отыскать дефицитные вещества, они тянутся за ползающими и летающими питательными пакетами. Они ловят и пожирают насекомых не хуже голодных животных.
Способы ловли весьма разнообразны, но, как правило, в ловушки переоборудуются самые обычные листья. Здесь добычу поджидают подвижные волоски с клейкими капельками — примерно как у нашей росянки. А там — тысячи зеленых трубочек (свернутые листья броккинии[6], растения, которое можно встретить только на столовых горах). Трубочки ведут себя вполне безобидно, как маленькие дымоходы высотой от двадцати до тридцати сантиметров. Но внутренние стенки — гладкие точно зеркало, и то, что кажется идеальным, безобидным местом для приземления, быстро превращается в смертельную западню. Иными словами, насекомым в этой местности приходится нелегко.
А как противостоять гелиамфорам, этим броским кувшинчикам, привлекающим внимание сразу тремя видами приманок? Цветом, запахом и вкусом. Название выбрано удачно. Наша «амфора» — зеленый резервуар-ловушка, этакий выросший из почвы фужер, заполненный примерно на одну треть дождевой водой и разными примесями. Дождевые массы порой меняют уровень воды, однако кувшинчик сам регулирует его благодаря всасывающим и откачивающим жидкость железам, расположенным в его стенках. Но в первую очередь он насыщает воду органическими кислотами и ферментами, расщепляющими белок, и тем самым превращает дождевую воду в пищеварительную жидкость. Наша «амфора» служит растению желудком.
Однако и первая часть названия, «гели-» (от латинского слова helios — «солнце»), имеет большое значение. Нарост на краю кувшинчика нависает над серединой чашечки, будто бра, и заканчивается своего рода абажуром. Ослепительно красным. Таким, что издалека видно. Кроме того, он источает запах, распространяет приятный аромат, который должен привлечь мух, муравьев или жучков. И тот, кто поддастся этому искушению, будет щедро вознагражден (пусть даже всего один раз): из красного «абажура», особенно с его внутренней стороны, сочатся прекрасные сладкие капельки нектара. Здесь и вправду есть чем поживиться (рис. 1).
Внушительные усилия, особенно если знаешь, что все это служит гелиамфорам лишь для того, чтобы набить брюхо. Да и достигается это нечестным путем: запах и цвет заманивают жертву в ловушку. Капельки нектара задуманы как приманка. Они должны прельстить гостей, чтобы те осмелились шаг за шагом продвигаться вперед по все более скользкой поверхности, пока, полностью погруженные в свою сладкую трапезу, вмиг не потеряют равновесие. Падение в чашечку цветка — скрытая цель отлаженного ловушечного механизма. Большинству насекомых даже удается, барахтаясь, пробраться сквозь пищеварительный сок и достичь стенки чашечки — но там их уже ожидает завеса из неприступных щетинистых волосков, да и сами стенки чашечки покрыты липким налетом. Спастись едва ли возможно.
И вот мы уже ощутили сочувствие к насекомым. Их заманивают, ловят, едят. Они — жертвы растительного коварства, которому, чтобы сформироваться, понадобились миллионы лет.
Даже мы почувствовали, что нас притягивают эти необычные кувшинчики.
— Эти хоть что-то делают, — похвалил наш оператор. А чуть позже добавил: — Теперь, пожалуйста, запустите туда пчелку. — И еще позже: — Мне нужно действие! Где же все насекомые?
Больше часа мы все находились в состоянии готовности, вот только действие никак не хотело начинаться. Потом вдруг по краю кувшинчика пробежал муравей. Мы затаили дыхание, ожидая, что он туда свалится. Насекомое выглядело совершенно беззаботно, даже вскарабкалось на красный фонарик… Но столь же беззаботно поползло вниз и отправилось прочь, куда глаза глядят. Может, стоило обрадоваться этому чудесному спасению? Однако мы не обрадовались.
Не один битый час мы ожидали, что плотоядное растение наконец начнет есть плоть. Ничего подобного. Потом пошел дождь. Резкий и очень сильный. Никто не хотел в этом признаваться, но вынужденное окончание съемок тоже было облегчением. Я терпеть не могу тупое ожидание, которое одновременно сопряжено с напряжением и беспокойством. Когда ты надеешься на какое-то событие, которое так и не происходит. С этим покончено. Мы немедленно убрали камеры в водонепроницаемые пластиковые мешки, облачились в дождевики и резиновые сапоги, и у нас создалось приятное ощущение, что мы ничего не пропустили. Ни один жучок, ни одна пчелка не отважились бы на полет сквозь эти барабанящие по земле потоки воды. Отступаем в лагерь. Чтобы завтра снова вернуться.
Поскольку нашей гелиамфоре не удалось поймать ни одного насекомого ни на следующий день, ни после, мы сдались — слишком много всего еще было в планах. Конечно, для нашего фильма это провал, но также и урок: мне пришлось пересмотреть свое представление о жадных и хищных растениях. Кувшинчики могут питаться плотью — трупики на дне растения подтверждают это, — но они в своих гастрономических делах совершенно не торопятся. Они действуют спокойно и медленно — не по своей воле, просто насекомые на протяжении миллионов лет учились сопротивляться гелиамфорам и далеко не всегда падают внутрь. При всем лукавстве и искусстве вводить в заблуждение плотоядные кувшинчики живут не в сказочной стране. Такой урок я извлек из той давнишней экспедиции.
И вот теперь шесть тысяч насекомых в час, как утверждает мое «причудливое» газетное сообщение. Значит, почти два несчастных термита в секунду. Какой непентес может позволить себе такое? А главное — как? Тем не менее в подписи под иллюстрацией упоминается немецкая исследовательница Марлис Мербах, которая опубликовала свое открытие в известном британском журнале «Нейчер» («Природа»), Значит, никакая это не газетная утка из мира ботаники? Быть может, непентес белоокаймленный (так кувшинчик именуется в статье) и правда самое прожорливое растение в мире? Тогда я непременно хочу выяснить, как оно питается, и это обязательно должно войти в наш фильм. Проснулся мой охотничий инстинкт. Я решаю как-нибудь отыскать Марлис Мербах.
Самое прожорливое растение в мире
Несколько месяцев спустя из окна «Боинга-747», принадлежащего «Королевским авиалиниям Брунея», я любуюсь Южно-Китайским морем с узорами из свободных волн и течений. Успокаивающая морская синева. Лишь в некоторых местах, куда отбрасывают тени пухлые кучевые облака, словно возникают черные пропасти. Грандиозное водное пространство. И только крошечные, беспорядочно разбросанные по морской поверхности рыбацкие лодки, торговые суда и танкеры выглядят так, словно они из совсем другого, делового мира. Они обесценивают могущественный водоем, превращая его в простое средство транспортировки.
Объявляют снижение и прибытие (кстати, приземление довольно чувствительное) в Бандар-Сери-Бегаван, столицу султаната Бруней-Даруссалам. Небольшая розетка на мониторах, висящих над рядами кресел, движется в соответствии с поворотами, как стрелка компаса, хотя указывает не на Северный полюс, а, скорее, на религиозный центр ислама. Каждое мгновение она указывает путь на Мекку. Бруней — маленькое, богатое нефтью государство на северном побережье острова Борнео с переменчивой семисотлетней историей — с самого начала был исламским государством.
Мягкая посадка, успокаивающий шорох шасси, конец восемнадцатичасового полета. Я измучен, и в голове моей царит пустота. Но уже первый глоток тропического воздуха будто заполняет мой душевный вакуум — непознанное и неизвестное гонит усталость прочь. Найдем ли мы загадочные кувшинчики? Позволят ли власти вообще что-нибудь снимать? И в первую очередь — будет ли Марлис Мербах ждать нас в аэропорту?
Сотрудник таможни как раз пытается разъяснить, что наших бумаг недостаточно, и тут уверенным шагом, не обращая внимания на заграждения и окрики персонала, к нам приближается она, помахивая двумя золотистыми, запаянными в пластик удостоверениями прессы. Одним — для меня, другим — для Брайана Макклэтчи, нашего оператора. Оба удостоверения выданы аппаратом премьер-министра Бруней-Даруссалама. Это производит впечатление. Несколько минут спустя наше оборудование проходит таможенный контроль. Марлис успешно влилась в наши ряды. Может, и с растениями-убийцами она умеет обращаться так же?..
Даже невзирая на очки без оправы, Марлис Мербах едва ли похожа на ученую. Напротив, в штанах-хаки и надетой поверх футболки жилетке, состоящей из одних карманов, она кажется весьма опытной местной жительницей. Точнее, местным биологом, работающим в полевых условиях.
Мы с Марлис встречались еще в Германии, где договорились, что она вместе с Деннисом, своим супругом и коллегой, вылетит заранее, чтобы разыскать все необходимое. Выяснит, где находятся места обитания непентеса бело-окаймленного, как туда добраться со съемочным оборудованием, нужен ли нам внедорожник…
Как всегда, признается Марлис, есть хорошая и плохая новости. К счастью, самое прекрасное место обитания непентеса еще в целости и сохранности — поляна, которую исследовательница окрестила «раем». Правда (и это плохая новость), в настоящий момент до этого «рая» трудно добраться, разве только по топкой лесной тропинке, то есть пешком в резиновых сапогах или на внедорожнике. Но взять напрокат внедорожник просто невозможно.
Чтобы объяснить, где находится «рай», Деннис достает карту северной части острова Борнео, распечатанную из программы «Гугл Земля».
— Это вид Брунея из космоса, — сообщает он. — Вы Удивитесь.
Мы и правда удивляемся, потому что на снимке со спутника территория Брунея отчетливо выделена темно-зеленым, почти как на политической карте мира.
Деннис тут же поясняет:
— У них так много нефти в прибрежной зоне, что вырубать лес просто не имеет смысла. Бруней утопает в зелени.
Совсем не так на малайзийской части острова, напрямую граничащей с Брунеем: там все расчистили до такой степени, что хоть святых выноси. Деннису явно хотелось сострить, но он сдержался. Не успели мы поблагодарить ее супруга, как Марлис ткнула указательным пальцем в темно-зеленую область:
— Вот он, наш рай, нам нужно сюда.
— Даже если сперва нам придется пройти чистилище, — добавляет Деннис.
Мне даже в голову не пришло, что это замечание — не просто метафора. Лишь позднее я узнал, что коллеги часто называют нашу новую знакомую Марлис Неуемная. Потому что там, где другие сдаются, она не хочет знать никаких ограничений, а еще потому, что для достижения своей цели она выкладывается не на сто, а на все сто двадцать процентов. Нам только предстояло это понять.
Деннис роется в поисках своего кошелька:
— А если все пойдет наперекосяк, нужно взять… это стоит ровно пять брунейских долларов.
Он протягивает мне травянисто-зеленую местную купюру в пять долларов, на которой рядом с портретом султана (в его лучшие годы) воспроизведена гравюра, изображающая растение-кувшинчик.
— К сожалению, это совсем не то, — сетует Марлис, — непентес белоокаймленный выглядит иначе, нужно поговорить с султаном.
Звонит мобильный.
— Султан! — восклицают окружающие.
Марлис вступает в увлекательную беседу, а Деннис тем временем объясняет мне, что на всей территории Брунея хорошая мобильная связь, даже в самом дремучем лесу. Исследовательская работа здесь — просто счастье.
— У нас есть джип, и мы можем отправиться в рай, — объявляет сияющая от радости Марлис.
В гостях у брунейского непентеса
На следующее утро по ровному асфальтированному шоссе мы доезжаем до поворота на скользкую дорогу. Там нас ожидает сверкающий на солнце джип. Безукоризненный и свежевымытый. Рядом с ним стоит довольный Ульмар Графе, коллега Марлис. Он тоже хочет разок побывать в «раю» и с удовольствием довезет нас до места. Специализация Ульмара — лягушки. Он способен рассказывать о них часами, и порой его истории кажутся почти сказочными. Например, Ульмар поведал нам, что один из видов головастиков, до того как превратиться в лягушку, постоянно живет в непентесах, и он надеется, что еще сможет показать нам его. Другой вид обитает возле водопада, настолько громкого, что его шум заглушает любое кваканье. Здесь Ульмар выдерживает напряженную паузу и немного сбавляет скорость, потому что дорога становится все опаснее, а затем выдает нам изюминку. Оказывается, у водопада лягушки ведут себя как в народной песне: «Раз нельзя миленку крикнуть, помашу ему рукой»[7]. Там самцы не квакают, чтобы привлечь внимание самок, они машут им — это движение лапки заметно даже издалека. Перед моим мысленным взором возникает эпизод фильма: ревущий водопад, извергающий мелкие брызги и пену, затем крупный план — по ту сторону от водопада сидит самец лягушки, размахивающий своей лапкой с плавательными перепонками: «Привет вам!» Однако сейчас за окном другое кино. Мы ищем растение, которое способно поймать намного больше насекомых, чем любая лягушка.
Вопреки нашим ожиданиям дело продвигается довольно медленно. Вновь и вновь крупные ветви преграждают нам путь, и все вместе мы вынуждены убирать их в сторону или, пользуясь мачете, прорубать себе дорогу.
Наконец лес немного отступает, дорога становится суше — мы в «раю». Вылезая из машины, я спотыкаюсь о непентесы — точно маленькие пузатые сосуды, они стоят на земле. И наполовину заполнены жидкостью.
— Непентес кувшинчиковый, — поясняет Марлис (рис. 2).
На высоте человеческого роста на деревьях висят изящные бокалы. Непентес тонкий. Нежные имена для жестоких пожирателей насекомых. А потом у меня перед глазами появляются десятки этих растений. Прямо у обочины дороги стоят «чашечки», из-за которых мы сюда приехали. Их сразу можно узнать по белой каемке, благодаря которой они и получили свое научное название — «альбомаргината» (albomarginata). По размеру эти кувшинчики едва ли больше пальца, они зеленые и неприметные. К сожалению, в сравнении с другими хищными растениями, которые в большинстве своем завлекают ослепительно красным цветом или показывают себя с самых выгодных сторон, непентес белоокаймленный не производит особого впечатления. Альбомаргината кажется очень скромным растением. Я ожидал большего. Самое прожорливое растение на свете выглядит настолько безобидно?
Марлис чужды подобные сомнения: «Они ведь замечательные, правда?» Исследовательница немного приподнимает кувшинчик, не срывая его, и опрокидывает на ладонь содержимое — мутную жидкость с жалкими останками насекомых. Ничего захватывающего. Да и следующий «бокал» тоже кажется мне пустым. Альбомаргината явно не заслуживает такой славы.
Но Марлис не пугают неудачи. И хотя, опрокинув третий кувшинчик, она тоже ничего не обнаруживает, в ее голосе все равно звучат радостные нотки:
— Мы найдем их в следующем кувшинчике.
Выудив перочинный ножик из кармана жилетки, исследовательница хирургическим надрезом вспарывает «чашечку», и оттуда начинает сочиться темная вязкая масса. Полный кувшинчик! Сотни, возможно, даже тысячи наполовину разложившихся термитов. Марлис — в своей стихии. Лезвием ножа она намазывает на руку зернистую массу, точно это джем. И ни капли отвращения. Напротив, меня бы даже не удивило, если бы она с наслаждением облизала кончики пальцев.
— Как ведите, — начинает она вдохновенную речь, — все эти насекомые находятся в одинаковой стадии разложения, а это означает, что все они должны были пойматься примерно в одно и то же время.
И все-таки это правда — кувшинчик поглощает тысячи насекомых зараз. Но как это происходит? И почему некоторые непентесы практически пусты? А другие, растущие поблизости, набиты битком? Кажется, среднего им не дано.
Тайна белой каемки
В свое время именно Деннис первым подметил это.
— Хороший фотограф все видит, — сухо констатирует он. А затем рассказывает, как однажды, глядя на непентесы через видоискатель фотоаппарата, понял: у некоторых альбомаргината белый пушистый край уже совсем не белый, а коричневатый — вроде как объеденный. И после этого их с Марлис наконец осенило: наверняка белая каемка — приманка для термитов. Они объедают ее до коричневатого нижнего слоя. И при этом срываются в кувшинчик (рис. 3).
— Да, именно это мы и хотим увидеть. Как они туда сваливаются, — настойчиво твердит Брайан.
Погибшие термиты уже слишком мертвы для съемок. Да и к тому же некоторым зрителям может стать дурно при виде этого трупного месива.
Легко сказать, но вокруг — ни одного живого белого муравья. Марлис предлагает нам прочесать лес и поискать тропу термитов. Тогда, возможно, у нас появится шанс…
Ульмар извиняется — ему пора возвращаться в университет. К сожалению, все на том же джипе. Он заранее сообщил нам об этом.
И вот мы остаемся в брунейском лесу, надеясь сразу на несколько чудес. Во-первых, на то, что ежедневный грозовой ливень сегодня немного запоздает. Во-вторых, что мы отыщем тропу термитов. В-третьих, что эти термиты вскарабкаются на непентес белоокаймленный, и, в-четвертых, что после всего этого у нас еще будут силы оттащить оборудование к легковому автомобилю, ожидающему на асфальтированной дороге. Слишком много чудес, но всем бедам наперекор мы почти добились своего. Почти.
— Тропа! Скорее, я нашла тропу! — Волнение в голосе Марлис чувствуется сразу. Через несколько секунд исследовательница добавляет: — Они забираются туда. Вон! Они и правда туда забираются!
Сломя голову мы бросаемся через лес с камерой и штативом, пробираясь между стволами деревьев и воздушными корнями, сражаясь с ползучими растениями и колючими ветками. Собрать, установить, закрепить. И для чего все это? Для того чтобы увидеть, как несколько термитов перелезают через почти объеденный край кувшинчика? Лишь ради этого.
— Только что их здесь было намного больше, — сокрушается Марлис.
Несомненно, основное действо уже позади. Запоздавшее насекомое отрывает последний кусочек каемки и уносит его прочь. Уверенно, ловко и стремительно. Оно вовсе не собирается падать в смертельный «бокал». На краю кувшинчика осталась лишь объеденная коричневатая полоска.
Ничего особенно интересного в этом нет, но тем не менее мы видим весьма серьезные доказательства — совсем недавно здесь разворачивалась страшная драма: в кувшинчике барахтаются сотни сражающихся за жизнь термитов. Без сомнения, мы пришли слишком поздно. Появись мы всего на пятнадцать минут раньше, обязательно увидели бы, как альбомаргината набивает себе брюхо. И что намного важнее — мы смогли бы снять это на камеру. Впервые. Камера в первый раз зафиксировала бы, как самое прожорливое плотоядное растение добывает пищу. Досадно! Мы были так близки к чуду — и все уже закончилось!
Конечно, мы разочарованы. Так чувствует себя футбольная команда, когда в последнюю минуту дополнительного времени ей забивают еще один гол. Лишь Марлис источает оптимизм. По ее мнению, все это — почти удачная генеральная репетиция.
— Мы ведь нашли тропу термитов. Теперь нам нужно лишь идти по ней в обратную сторону, в направлении гнезда. Тогда уж мы точно придем куда надо.
Термиты будут постоянно прокладывать новые пищевые тропы, но от гнезда, как от исходной точки, мы сможем следовать за ними. Марлис излучает целеустремленность и решительность.
Термиты проложили целое шоссе — его невозможно не заметить. Оно тянется по земле, словно крупчатая лента в два или три пальца шириной. С ответвлениями, спусками и подъемами. Чаще всего тропой оказываются стволы упавших деревьев. Глубокие коридоры ведут сквозь громоздкие валики из мха, тропа то и дело исчезает под землей. Движение здесь стремительное и хаотичное. Насекомые двигаются на большой скорости. И в обоих направлениях. Переход в другой ряд — по желанию. Никто не соблюдает дистанцию и не обращает внимания на встречное движение. Да и зачем? Столкновения не преследуются по закону — вес транспортных средств слишком мал, а хитиновый кузов — слишком прочен. Да и опознание участников происшествия может быть весьма затруднительным, ведь все они в равной степени похожи друг на друга: черная голова, узкая талия, округлое брюшко.
Я предлагаю срезать один кувшинчик и поставить его у пищевой тропы, словно придорожный ресторан, или даже на самой «проезжей части», в качестве заграждения. Марлис колеблется, и, чтобы ободрить ее, я добавляю:
— Они не смогут его не заметить.
— В том-то и дело, что смогут. Потому что они слепы.
— Тогда они наверняка почуют запах приманки, — упорствую я.
— Они умеют улавливать запахи. Проблема в том, что кувшинчик ничем не пахнет. Увы.
— А как они его находят?..
Марлис чувствует себя прекрасно, когда необходимо кого-нибудь поучать. Прирожденная преподавательница. Она поясняет, что термиты ведут себя подобно муравьям. Они посылают разведчиков (тоже слепых), чтобы отыскать новые источники питания. А когда «шпионы» случайно обнаруживают что-то — к примеру, нетронутый непентес белоокаймленный, они оставляют пахучий след до места находки и прокладывают туда тропу. Так что это — лотерея, считает Марлис.
Примерно через полчаса наша разведывательная операция наконец увенчивается успехом — мы находим гнездо термитов. Оно располагается на высоте человеческого роста на стволе дерева, стоящего у противоположной стороны дорожки, под которой термиты проложили еще и туннель. Вокруг входа заняли свою позицию вооруженные стражи. У каждого на голове — мощный рог, заполненный едкой оборонительной жидкостью. Привратники пропускают домой последних термитов. Совершенно очевидно, что колония движется в обратном направлении и завершает свою сегодняшнюю вылазку. Им можно только позавидовать. Ведь нам еще работать и работать.
Термиты на ложном пути
Марлис не желает терять ни минуты. На глазах у термитов-стражей она вешает у подножья дерева несколько непентесов альбомаргината, гордо демонстрирующих свои белые мохнатые полоски. Как бы термиты ни проложили свою завтрашнюю тропу, этот палисадник все равно окажется у них на пути, решает Марлис, так что завтра утром они наткнутся на кувшинчики с белой приманкой.
— И когда же завтра утром? — вырывается у меня.
И мои опасения подтверждаются:
— На рассвете мы снова должны быть здесь. То есть в полпятого утра нужно выехать из гостиницы.
«Марлис Неуемная», — думаю я и в то же время радуюсь решительным мерам. Ради удачного предприятия я готов на многое.
Деннис снова ложится на живот, чтобы сфотографировать наш искусственный палисадник. Затем мы покидаем «рай». Каждый из нас чем-нибудь нагружен, напряжение последних дней отзывается слабостью в ногах. Но удивительное дело — этот путь с каждым шагом становится все легче. Пешая прогулка проясняет мысли и приносит множество новых впечатлений: там в воздухе висит ярко-красная стрекоза, тут многоножка гломерис сворачивается полукругом, а вот зеленая змея тонет в яркой траве, и паук-краб прячется в пузатом непентесе кувшинчиковом. У этих «сосудов» нет крышек — они собирают все, что сыплется сверху. Марлис запросто переплюнет любой CD-путеводитель. Она комментирует грандиозное природное мультимедиашоу, которое, подобно стимулирующему средству, толкает нас вперед. Легко и непринужденно, невзирая на груз в наших руках.
Перед нами появляется кувшинчик с красными разводами — большой и элегантно изогнутый, точно германский рог для вина.
— Непентес Раффлза, — сообщает Марлис.
Мы решаем в ближайшие дни снять на камеру этот прекрасный экземпляр, хотя пока никто еще не догадывается, что выбор этого места съемки окажется столь важным.
Пока мы укладываем снаряжение и вонючие резиновые сапоги в машину, опускается вечер, и с некоторым опозданием дает о себе знать привычная «послеполуденная гроза». Теперь пусть себе неистовствует — в машине, как нам кажется, ничего не страшно. Асфальтовая дорога переваливает через холм, и по обе стороны возникают совершенно неожиданные виды заболоченного леса. Темные горы облаков на западе оставили свободной лишь узкую полосу над горизонтом. Она дает заходящему солнцу последнюю возможность ниспослать свой мягкий оранжево-красный свет на верхушки деревьев, в то время как черная стена облаков уже грозит всполохами-зарницами и посылает на землю первые, еще далекие ливневые знамена. Теперь Брайана уже не остановить. Он моментально устанавливает свою большую камеру на обочине дороги, накрывает ее пластиком, чтобы защитить от дождя, берет у Денниса на время фотоштатив, ставит свой фотоаппарат «Никон» на замедленную съемку — один кадр каждые две секунды. Зонтики у него тоже наготове.
На небе начинает разворачиваться настоящая драма. Шквалистый ветер треплет облака, раздирает их, отчего кажется, что небосвод покрывается все новыми, ослепительно красными рубцами. Лишь над нашими головами держится плотное, неизменно черное покрывало. Оно как будто заслоняет нас от ветра, заряжая воздух электричеством. Вибрирующая тишина заполняет пространство — обманчивая, точно бесшумно тлеющий фитиль. А потом начинается: ослепляющие каскады молний, оглушительные удары грома. Звуки резкие — и никакого эха. В то же мгновение облака начинают избавляться от своего водяного балласта. Все, что на нас надето, мигом промокает, словно мы постояли под водопадом. Мощные порывы холодного ветра сотрясают штативы. Зонты раскрыть невозможно. Стоп! Под вспышками молний Брайан бросается сквозь водяную завесу. Уносит камеры в безопасное место. Я надеюсь на то, что у нас получились отличные кадры, — так уж устроен человек: очень хочется выдавать желаемое за действительное.
Ночь коротка. Зато в постели сухо. Завтра в 4:30 мы снова отправимся в «рай». Пустив в ход все свое обаяние, Марлис еще раз настойчиво просит нас быть пунктуальными: термиты не проспят, а позавтракать мы сможем и позднее. У меня тяжелая голова, но в то же время я рад, что мы, даже несмотря на все жертвы, готовимся к решительным действиям, вместо того чтобы всецело полагаться на счастливый случай.
По мере приближения к «раю» мы невольно ускоряем шаг. И вот мы уже стоим у того самого дерева под гнездом термитов. Первый же взгляд мгновенно все проясняет. Наши кувшинчики-приманки остались целы — их нетронутые полоски ослепительно белеют в утреннем свете. В любом случае мы не опоздали. И все-таки что-то не так. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять: термитов нет, их пищевая тропа исчезла.
— Этого не может быть, — слышу я бормотание Марлис.
Мы растерянно изучаем почву. Работа перед входом в гнездо тоже приостановлена. И тут мы видим их: термиты воспользовались «черным ходом» на обратной стороне ствола. Все бы ничего, но теперь их тропа уходит вверх по стволу, прямо в крону дерева. Почему они проложили такой маршрут? Просто так? Из-за ночного дождя? Или по вине подозрительных кувшинчиков перед главным входом?
В тот день термиты так и не спустились со своего высокого дерева, и мне пришлось бороться с подступающей паникой. Билеты на обратный рейс уже куплены, наше время в Брунее ограничено, как и наш бюджет. Никаких трудностей быть не должно: термиты есть, растения есть — им осталось лишь найти друг друга. У нас впереди всего два съемочных дня.
Экспресс в заболоченный лес
Марлис изобретает план Б: нужно позабыть о термитах-предателях и переместиться в коренной заболоченный лес с невероятно мощными столетними деревьями. Это ее любимый зеленый массив, и там тоже обитают термиты.
— К этим термитам даже ходят поезда, — добавляет Деннис, пытаясь шуткой поднять нам настроение.
Он рассказывает о старой узкоколейной дороге, по которой дровосеки пробираются в малопроходимый девственный лес. Она используется и для того, чтобы доставлять древесину на небольшую лесопильню, стоящую у шоссе.
Китаец господин Ли, директор лесопильни, и бровью не повел, когда мы вошли в его кабинет. Там установлен кондиционер, и арктический холод действует на нас точно удар дубинкой. Мы представляемся. Господин Ли, одетый в рубашку с короткими рукавами, преспокойно выслушивает нашу просьбу: мы хотим снять для фильма термитов, хищные растения, а также его железную дорогу. Повисает молчание. Долгое молчание. Как мне кажется, господин Ли ничуть не обеспокоен, внешне он остается дружелюбным и сдержанным. Однако, прислушавшись к своим ощущениям, я понимаю: мы срочно должны что-то предпринять и как-нибудь растопить лед. Марлис на шаг опережает остальных. С оттенком торжественности она достает наши золотистые удостоверения прессы и гербом султана вверх передает их господину Ли, будто ценные подношения. Он изучает аккредитации, выданные аппаратом премьер-министра, и его лицо как будто немного проясняется. Потом без всяких объяснений он хватает свой мобильный телефон и что-то говорит в него. Даже без знания китайского можно понять, что это некое указание.
— Машинист в курсе. Желаю успеха, — сообщает господин Ли на безупречном английском, возвращая нам удостоверения.
Неестественно длинными шагами мы продвигаемся все глубже в лес — от шпалы до шпалы. Деревянные, скользкие от влаги шпалы обросли водорослями, а некоторые истлели и переломились посередине — работа невидимых корневых волосков и нитевидных гифов. А некоторые шпалы болтаются просто так — их удерживают лишь привинченные к ним же рельсы. Да и расстояние между рельсами меняется. Кое-где они сближаются, а потом снова расходятся. Ровных линий нет в помине, словно среди буйной растительности рельсы решили следовать природной геометрии своих соседей.
Подавляющее превосходство растений сразу же бросается в глаза. Незаметно и медленно, но упорно и неумолимо они обрастают все, что оспаривает их жизненное пространство. Неизбежно протискивают корни в трещины и полости, срывают резьбу, сдвигают шпалы и рельсы. Вот она — демонстрация первобытной силы растений, думаю я с уважением, и мой взгляд скользит по зеленым стенам справа и слева от дороги.
Видимо, я слишком много восхищался и удивлялся, потому что неожиданно обнаруживаю: я лежу на животе У железной дороги, в зеленых зарослях из листьев и шипов.
Вместе с этим падением меняется и растительная картина. Совершенно того не планируя, я вижу в непосредственной близости самые разные листочки, и среди них нет ни одного целого — все почему-то продырявлены или изъедены. Некоторые почти наполовину лишились своей плоти и выглядят прямо-таки ужасно.
Без сомнения, даже у самых мощных растений есть свои слабости. Они подвергаются нападению насекомых, которые, прежде всего по ночам, обгладывая и обкусывая, ползают по сочной паутине листа. И выглядит все это так, словно жертвы, которые и в самом деле приросли к земле, не имеют возможности противостоять нападению.
За кем же остается решающее слово? Кто правит заболоченным лесом? Зеленые создания или жадные насекомые? Организмы с корнями и листьями или существа с лапками и челюстями?
В любом случае многое уже ясно: даже если растения не способны двинуться с места, они должны были придумать средство, хоть немного сдерживающее яростный голод их врагов, — защитную стратегию, которая поможет не сгинуть без остатка в желудках миллионов насекомых. В противном случае заболоченный лес никогда не вырос бы: на него обрушилось бы войско прожорливых вегетарианцев и измельчило бы в пищевую кашу еще в период детства.
Мощные столетние деревья вокруг меня — явное доказательство эффективной защиты растений. Нам еще предстоит подробно ознакомиться с оружием и оборонной мощью зеленых созданий. Но тем не менее эта защита явно несовершенна. Почему растения терпят такие серьезные потери в виде продырявленной листвы и объеденных стеблей? Разве они не могут защититься лучше? А может, за этой «робкой» защитой скрывается какая-нибудь разумная стратегия? Несколько позже мы получим шокирующий ответ и на этот вопрос.
— Я нашла тропу! Скорее сюда!
Победный крик Марлис отрывает меня от мыслей. Ее весть доносится откуда-то из глубины джунглей. Там, в добрых тридцати метрах от путей, по лесной почве тянется многополосная термитная тропа. Мы пытаемся уследить за ее направлением, но земля под ногами оказывается слишком топкой. Штатив установить невозможно, и, к нашему разочарованию, вокруг не видно ни одного непентеса белоокаймленного. Даже Марлис не смогла найти ни единого кувшинчика. Кажется, в этом деле нас преследуют сплошные неудачи.
Так или иначе, обратный путь будет легче — мы доберемся по узкоколейке. Издалека доносятся ее звуки. Не шум поезда, а стук дизельного мотора, который тянет три «вагона» экстра-класса. Каждый из них снабжен двумя парами колес и на каждом лежит по нескольку досок. Бревнами «состав» не нагрузили — сегодня он используется только для пассажирских перевозок. Китайские лесорубы немного потеснились, позволяя нам сесть, будто это само собой разумеется и здесь всегда была остановка. Затем болотный экспресс снова приходит в движение. Не только вперед, но и покачиваясь и кренясь набок, точно мы отправились в путешествие на корабле. Шаткие рельсы и шпалы прогибаются под нами, но «состав» выдерживают. Пока. Нечего бояться, успокаиваю я себя, скорость небольшая, а конструкция нашей вагонетки рассчитана на падение — даже если поезд перевернется, ничего страшного не случится. И действительно (об этом я узнаю позднее), такое то и дело происходит; рабочие уже привыкли возвращать и вагоны, и груз обратно на рельсы. Они поднаторели и в технике прохождения поворотов на этой дороге. На каждой «стрелке» машинист спрыгивает, сообщает тележке-локомотиву мощный толчок (просто с силой двигает ее в нужном направлении), чтобы она не пропустила поворот. А затем снова забирается на нее. Вот бы и нам так же элегантно направить проект в нужное русло!
Ежесекундное падение
Завтра последний день — и последняя возможность. Что же делать? Как застать за обедом самое прожорливое растение в мире? Обратный отсчет начался — я ощущаю себя, словно зеленый человечек на светофорах Бандар-Сери-Бегаван: он не застывает, как его европейские коллеги, а в самом деле переставляет ноги. Последние десять секунд, перед тем как загорается красный, человечек и вовсе мчится сломя голову. Очевидный и весьма действенный знак. Но как сложится финальный рывок нашего кинопроекта?
Конечно, напоследок мы все еще надеемся на «рай» — на то, что наши термиты в конце концов снова спустятся на землю. Но они даже и не думают это делать. На следующее утро белые муравьи по-прежнему демонстрируют свои умения — ползут вверх по стволу. Я ненавижу этих термитов — упрямых, тупых, непредсказуемых ползунов, которые только и знают, что бойкотировать наш фильм! Никогда еще меня так не раздражали цикады, лес не казался таким однообразным, а каждое движение — таким тягостным. Теперь еще звонит мобильный — даже в девственном лесу никакого покоя: фирма, которая предоставляет автомобили напрокат, сообщает мне, что с завтрашнего дня можно будет воспользоваться джипом. Как здорово!
Обратный путь вряд ли назовешь приятным. Нас одолело разочарование. Я пытаюсь убедить себя, что эту историю еще можно спасти: сначала показать пустой кувшинчик, а после — еще один, но уже заполненный трупами насекомых. Зритель непременно захочет увидеть, как они туда попали. Он в любом случае заинтересуется, протестует мое телевизионное «я», пожелает узнать, как заполнился кувшинчик, захочет стать свидетелем события, которое связывает один кадр с другим. Именно этого события нам не хватает.
— Разве мы не станем снимать тот красный кувшинчик? — Брайан прерывает наше молчаливое шествие, указывая на яркий непентес Раффлза, который уже однажды попадался нам на глаза.
— Почему бы и нет, — довольно безучастно соглашаюсь я и помогаю установить операторский кран.
Всего несколько минут спустя — мы еще не начали съемку — из леса доносится взволнованное и пронзительное:
— Немедленно идите сюда! Сейчас же!
Из-за предчувствия и надежды мой пульс учащается. Марлис даже не оглядывается, когда мы приближаемся к ней; она стоит, склонившись над альбомаргината, и продолжает подгонять нас:
— Быстрее, быстрее, ну быстрее же, просто с ума сойти можно.
Во время вылазки в глубь леса исследовательница наткнулась на это зрелище. На наших глазах разыгрывается безжалостная и беззвучная трагедия. Тысячи термитов, отклоняясь от основной тропы, бросаются к чашечке непентеса. Угрожающе вздернув рога, стражи уже заняли посты на «крышке» растения, чтобы огородить его со всех сторон. Судя по всему, они наблюдают за передвижением работников, которые целеустремленно взбираются на зеленый кувшинчик и набрасываются на его белую окаемку. А там царит хаос. Первые насекомые резко останавливаются, запускают ротовые органы в пушистый участок кувшинчика и как будто забывают обо всем на свете. Например, что они не одни, что следом идут их собратья. Тысячи собратьев. Непрекращающийся поток. Они напирают снизу. Толкаются. Обгоняют. Их становится все больше и больше. Со слепой уверенностью термиты бросаются в толпу, чтобы принять участие в общей вакханалии (рис. 4).
С первого взгляда мне ничего не удается разобрать в этом суетливом движении. Лишь когда я специально сосредоточиваю внимание на одном из работников, все меняется. Теперь я могу проследить, как он сражается за место у белой «ленты», как пытается отхватить себе кусочек, как его оттесняют, выталкивают наверх, за край кувшинчика — и он исчезает. Мгновенно — точно корова языком слизала. И он не один такой. Почти каждую секунду одно из насекомых, потеряв равновесие, скатывается в смертельную бездну. Скользкий маслянистый слой, устилающий внутреннюю часть кувшинчика, не оставляет никаких шансов. Термиты сваливаются в массу смертельно измученных, барахтающихся собратьев. Здесь только белые муравьи, это правда, и все же мне приходится бороться со смутным чувством несправедливости. Слишком уж неожиданно и произвольно выбирает плотоядное растение своих слепых жертв. Беззастенчиво и эффективно убивает их, не издав ни единого звука и не двинувшись с места. Лишь со дна кувшинчика доносится тихое поскребывание и царапание — бесполезные попытки взбежать по отвесным гладким стенкам.
Брайан наверняка остался доволен своими актерами. Они не обращают внимания на камеру даже во время крупных планов. Ведут себя невероятно естественно — до самого конца. А если дубль приходится повторять, это тоже не проблема. Всегда найдется бесчисленное множество термитов, которые рано или поздно сделают все то же самое: подойдут, отгрызут кусочек и сорвутся вниз. Некоторые, впрочем, утаскивают добычу домой. Термиты великолепно подходят для фильма. И действуют сообща. А я ведь заранее это знал, верно?
Непентес белоокаймленный прошел проверку на прожорливость. В течение нескольких недель растение будет переваривать добычу и вбирать в свои стенки питательные вещества. Щедрая добавка снабдит непентес азотом и запустит рост новых листьев. Так или иначе, альбомаргината должна решать хозяйственные вопросы — отделить часть добытого азота на производство новых, содержащих белок каемок. В качестве инвестиции в последующую трапезу. До сих пор никто не знает, как растению удалось найти хитроумный баланс между удовлетворением сегодняшних нужд и вложениями в будущие, но доходы и расходы у него явно уравновешены, иначе уникальная стратегия привлечения добычи и снабжения ее питанием давным-давно исчезла бы из арсенала хищных растений.
Самое быстрое растение на свете
Итак, если есть необходимость, это происходит. Раз почва не способна дать все, что требуется растениям, им приходится заимствовать питательные вещества у царства животных, а значит — становиться хищниками. Зеленые создания изобретают приманки, пускают в ход свои скользкие гладкие поверхности и некое подобие желудка, переваривающего добычу и распределяющего питательные вещества по всему «телу». Нужда порождает изобретательность. И среди растений тоже. То, что в качестве поставщиков питания зеленые создания используют мелких насекомых, это еще не самое удивительное: в конце концов, жучки и букашки представляют собой отличный набор концентрированных белков и прочих полезных веществ, который так и просится в пищу. Самое удивительное то, сколь искусно растения обыгрывают свой недостаток — неподвижность, как они ловят летающих и ползающих насекомых, не шевельнув ни единым листом. Право передвигаться зеленые хищники предоставляют животным, всего лишь указывая направление — вниз, в ловушку.
Однако, если понадобится, они в состоянии шевелить листочками. Хищница росянка (drosera) делает ставку не на скользкие кувшинчики, а на липкие капельки. Подобно безобидным росинкам они покрывают маленькие, торчащие из листа волоски, маня насекомых глотнуть освежающей жидкости — в последний раз. Ни о чем не догадываясь, букашки попадают в ловушку к хищнице. Их положение становится все безнадежнее, потому что в течение нескольких минут соседние отростки превращаются в подвижные чувствительные волоски. Они сгибаются и сообща прижимают барахтающуюся жертву к основной части листа, где букашка в конце концов разлагается. У некоторых видов росянки лист сворачивается, образуя своего рода пищеварительную полость. Когда речь идет о питании, растения позволяют себе и свободу передвижения — они делают это медленно, но неумолимо.
Но и это еще не все: некоторые зеленые хищники умеют преодолевать свою медлительность. Они реагируют молниеносно — так быстро, что проследить за их реакцией невооруженным глазом невозможно. Стоит признать — наши глаза довольно вяло реагируют на движение. Если, пристально глядя на руку, немного подвигать ею, контуры пальцев наверняка покажутся нечеткими и расплывчатыми. Еще сложнее придется, если нужно отследить движения головы дятла, стучащего по дереву. А тем, кто, нырнув, пытался понаблюдать за охотой рыбы-камня, или бородавчатки, наверняка известно, как медлительны наши глаза. Вот какая-то рыбешка проплывает мимо мнимого камня и в следующее же мгновение исчезает. Заметно только, как бородавчатка давится и глотает, быстро всасывая добычу. Информацию о молниеносных движениях животных мы воспринимаем спокойно: быстрота — одна из их особенностей. Но растения? Неужели бывают молниеносные растения?
Показательный пример, конечно же, венерина мухоловка, которая часто украшает подоконники. Ее листья-ловушки захлопываются, точно капкан, когда в них залетает насекомое; они закрываются так быстро, что способны поймать даже самых проворных мух. Примерно за десятую долю секунды. Это, конечно же, быстро, но есть и более проворные растения, так что разговор о королеве зеленых хищников придется немного отложить. Чуть позже она покажет нам свое сольное выступление, не забыв продемонстрировать и другие таланты — например, пустит в ход свою память, обработает электрические сигналы или оценит вкусовые качества свежей добычи.
Если говорить только о скорости, ни одно зеленое создание не сможет сравниться с пузырчаткой (utricularia). Она считается самым быстрым растением на свете. Пузырчатка добывает свой «мясной» рацион под водой, придерживаясь стратегии рыб-камней: она засасывает свою добычу. С невероятной скоростью — примерно за две миллисекунды, а то и быстрее. Эта техника ловли оказалась настолько удачной, что в ходе эволюции появились самые различные виды пузырчатки. В мире существует свыше двухсот двадцати видов утрикуларий. В Германии больше других распространена пузырчатка обыкновенная (utricularia vulgaris). Однако она не так уж обыкновенна.
Мы стоим на берегу маленького, словно заколдованного швабского озерца. Квакают лягушки. С берега в воду уходят заросли камыша. Листья кувшинок плавают на поверхности воды, предлагая посадочные места отливающим синевой стрекозам. А посреди этой идиллии — хищная пузырчатка. Прожорливая охотница не очень-то бросается в глаза. Из воды высовываются ее золотистые соцветия на голых стеблях. Как и прочие цветы, она вроде бы добродушно угощает всех своим нектаром. Разница заметна лишь под водой. Пузырчатка не отрастила корней — она свободно перемещается по озерцу. Под водой она, словно руки, вытягивает свои зеленые волокнистые листья, чтобы поймать как можно больше солнечной энергии. Но они ловят не только свет: листья усеяны сотнями пузырьков-ловушек. Пузырьки, напоминающие старинные кожаные мехи для вина или воды, имеют вытянутую форму, а в длину не превосходят нескольких миллиметров. Некоторые из них уже заполучили своих жертв — их очертания виднеются сквозь полупрозрачные стенки темницы. Это дафнии, или «водяные блохи». Некоторые еще барахтаются, другие уже погибли и даже переварились. На самом деле, внутренние стенки пузырьков перенасыщены железками, выделяющими ферменты, которые расщепляют белки и фосфаты, и таким образом пузырчатка с невероятной быстротой — чуть меньше чем за час — переваривает добычу.
Однажды, много лет назад, я уже пытался пронаблюдать за тем, как жертвы попадают в ловушку. В окулярах стереомикроскопа пузырьки казались воздушными шарами, а дафнии — забавными зверьками с черными глазка-ми-пуговками. Я сосредоточился на одной проворно снующей «блошке» и стал прослеживать ее зигзагообразный путь — со злым умыслом, надеясь, что в какой-то момент она окажется совсем близко к пузырьку-ловушке. Мне казалось, что наблюдение длится часами. Я несколько раз менял тактику и ставил на других дафний, путь которых, как мне казалось, лежит в нужную сторону. Но — напрасно.
Отверстие-ловушка в пузырьках закрывается, подобно качающейся двери, управляемой посредством контакта с одним из чувствительных волосков, которые пушком покрывают область отверстия. Каким-то образом (точный механизм ученым пока неясен) даже при едва ощутимом прикосновении каждый волосок ведет себя, точно длинная и очень чуткая дверная ручка.
Дафния, на которую я нацелился, внезапно исчезла. Еще недавно она интересовалась ротовым отверстием пузырька, а теперь ее нет. Очевидно, она дотронулась до одного из волосков, и «дверь» открылась. Теперь «блошка» барахтается внутри ловушки, словно ее туда кто-то телепортировал. У нее нет никаких шансов спастись — «дверь» плотно захлопнулась. Дафния снаружи — и вот она уже внутри. Человеческий глаз не способен зафиксировать момент, когда это произошло. Ясно, что здесь нужна высокоскоростная камера. Пробил ее час, ведь наши глаза не приспособлены для таких наблюдений. Эти камеры словно сами управляют временем. Но в случае со сверхбыстрой пузырчаткой даже они справляются с трудом.
Сама по себе скорость — не проблема, речь идет о моменте включения. Когда, скажите на милость, надо нажать на кнопку затвора? Тут всегда либо слишком рано, либо слишком поздно. Зачастую помогает фотоэлемент, который автоматически включает камеру, как только объект съемки пересекает контролируемую зону. Но в случае с крохотной дафнией под микроскопом этот вариант тоже отпадает.
В тот момент мы сдались и отступили, однако ради «Умных растений» без колебаний предприняли новую попытку — с более высокими шансами на успех. Потому что с недавних пор вопрос включения камеры перестал быть проблемой. Современная видеотехника предоставляет почти волшебную возможность вернуть упущенные мгновения. Момент рукопожатия политиков, стартовый рывок на стометровке, молниеносная атака кобры. Или даже нападение пузырчатки. Ключевое слово здесь — режим «Reloop», или «повтор петли». Это нечто вроде короткого путешествия в прошлое. С технической точки зрения все достаточно просто. Видеокамера беспрерывно снимает, а через несколько секунд — скажем, через пять — она в течение следующих пяти секунд проигрывает уже записанный кусок, продолжая снимать то, что происходит в настоящий момент. Как если бы в камере стояла видеопленка с пятисекундным циклом записи. Убедившись в том, что «его событие» произошло, оператор переходит из режима «Reloop» в нормальный режим съемки с полной уверенностью, что камера зафиксировала предыдущий пятисекундный фрагмент. Иными словами, у вас появляется несколько секунд, чтобы отреагировать на запись, — именно на такой короткий период времени можно вернуться в прошлое. И в этом есть нечто пугающее.
Рудольф Дизель, наш специалист по сверхскоростным камерам, перехитрил пузырчатку при помощи режима «Reloop». Руди пришлось ждать аж несколько дней, чтобы несчастная дафния попалась в ловушку прямо под объективом видеокамеры. Зато съемка решающих миллисекунд прошла фактически без проблем. Дафния слегка касается контактного волоска, и он неудержимо протаскивает ее сквозь узкое ротовое отверстие. «Блоха» не в силах сопротивляться — поток воды заталкивает ее внутрь пузырька. Причина тому — давление, которое пузырьки создают после окончания процесса переваривания. Для этого они откачивают жидкость, а их стенки сжимаются — «капкан» снова готов к охоте. Ждет, когда кто-нибудь по неосторожности откроет «дверь».
Принесенные потоком воды организмы снабжают пузырчатку питательными веществами и минералами — и настолько щедро, что она может полностью отказаться от корней. Подобно кораблю-капкану, снабженному сотнями ловушек, она дрейфует по озеру, убивая дафний, личинок насекомых или коловраток. Я бы не удивился, если бы пузырьки также выделяли химические вещества-приманки, чтобы завлечь в ловушку побольше жертв. От пузырчатки можно ожидать всего чего угодно. Вывод: уловки хищных растений на удивление отточены и на первый взгляд даже кажутся проявлениями ума. Но правомерно ли в этом случае говорить об уме?
Повилика ищет томат
Изощренная техники ловли — итог эволюции, длившейся миллионы лет; эта техника не может быть результатом умственной деятельности отдельного живого существа. Каждое хищное растение — несомненно, удивительный, сложный организм, однако он не способен принять собственное решение, как-нибудь изменить стратегию охоты или приспособиться к обстоятельствам. Это исключает основное условие деятельности индивидуального интеллекта — способность выбирать один из нескольких вариантов. Например, с целью добиться преимущества или избежать потерь.
У высших животных, как известно, все иначе. Собаки способны выбирать, послушаться ли хозяина или продолжать обнюхивать дерево, прыгнуть ли в лужу, если туда угодила их палка, или остаться в сухом месте. Животные могут решать, есть ли смысл противостоять противнику или лучше сойти с его пути. В Новой Каледонии птицы семейства вороновых умеют даже выбирать «копательные» инструменты, в зависимости от размера углубления и личинки, которую они хотят достать.
Не стоит забывать и о коте Лео. Я не перестаю удивляться этому животному и тому, как избирательно он подходит к процессу питания. Мой кот всегда тщательно обнюхивает обе миски (в одной лежит сухой корм, а в другой — свежее мясо) и только после этого принимает окончательное решение. Иногда он снова поворачивается к первой миске и принюхивается еще раз, словно хочет убедиться в правильности своего заключения. Конечно, выбор корма — не самое интеллектуальное занятие, оно не требует особых размышлений и сложного анализа, однако подобное поведение невозможно без целого ряда когнитивных действий. Сначала кот Лео должен осознать, что существует два источника корма. Затем решить, какой из них больше удовлетворяет его сиюминутным потребностям, и, наконец, вернуться к выбранной миске, чтобы спокойно поесть.
Разве нечто подобное вообще возможно у растений? Чтобы они делали какой-то выбор? И в соответствии с ним выстраивали свое дальнейшее поведение? Или еще конкретнее: разве растения делают активный выбор в пользу одного источника питания, игнорируя другой? Такое трудно себе представить, ведь у зеленых организмов нет ни глаз, ни носа, ни мышц и прежде всего — отсутствует нервная система. Однако поездка в университет штата Пенсильвания кое-чему меня научила.
Мы вошли через шлюз дезинфекционного отделения и вытерли ноги о стерилизующий коврик. Теперь мы находимся в научной оранжерее университета. На полках выстроились сотни подопытных растений. Некоторые накрыты стеклянными колпаками. Журчит система полива, шумит кондиционер. С потолка свисают огромные тепличные светильники, которые могут сделать день более светлым или продлить его.
Расположение томатных кустов бесспорно притягивает внимание. Высокие, с ярко-красными плодами, они размещены у нас над головой на двух сдвинутых деревянных столах. Маленькие томатные джунгли. И место безмолвной драмы. Уже на первый взгляд ясно, что на кусты напало растение-паразит. Зелень томатов опутана паутиной желтоватых нитей, похожих на волоски, многократно обвившиеся вокруг стебля и отростков. Растительный хищник словно бы перекинулся мостом на соседний зеленый организм и взял в удушающий плен и его. Бесшумно и, казалось бы, не сдвинувшись с места. Но жгуты из желтоватых нитей демонстрируют такую динамику и завоевательный натиск, что я уверен: уже завтра они сделают несколько новых витков и продолжат беспощадно объедать своих «хозяев».
Сомнений нет, мы стали свидетелями разбойного нападения, пусть даже оно обнаруживается лишь на моментальных снимках. Впечатления настолько сильны, что я невольно становлюсь на сторону томатов и вопреки здравому смыслу вынужден бороться с негодованием, желанием назвать растение-паразит жестоким и отвратительным. Теми, кто дал ему такое название[8], наверняка руководили те же чувства. Некоторые еще пренебрежительно обзывают его «удавкой», «сосуном» и даже «заразихой». За всеми этими обидными прозвищами скрывается ползучее растение повилика (cuscuta), более чем сто пятьдесят видов которого по всему миру успешно демонстрируют, что паразитировать может и представитель растительного мира.
Консуэло ди Мораниш рада, что ее повилика произвела на нас впечатление. Она — профессор биологии, и враждебные чувства по отношению к растениям-паразитам ей чужды. Напротив, когда она описывает типичный жизненный путь кускуты пятиугольной (cuscuta pentagona) — как раз того вида повилики, который взбирается на наши томаты, в ее словах сквозят уважение и восхищение. Каждый побег повилики должен в кратчайшие сроки решить вопрос жизни и смерти. В течение трех-четырех дней он должен найти растение-хозяина (лучше всего томат), иначе он погибнет. Ему приходится иметь дело с такими сжатыми сроками (действительно, что такое три дня для растения?) из-за того, что запасы энергии и питательных веществ в его семенах ограничены. Оно расходует их всего за несколько дней, но, поскольку побег не образует ни одного листочка, вкладывая все силы в рост в длину, даже солнечный свет ему уже ничем не поможет. Единственный шанс для ростка — как можно быстрее добраться до молодого томатного куста и, обхватив стебель, присосаться к нему. Теперь самое сложное уже позади, можно тянуть петли и дальше, обустраивая новые заправочные пункты. Повилика даже обрывает свою связь с поверхностью почвы, потому что корни, как и листья, ей практически не нужны. Пищу она получает только из сока растения-хозяина, однако слишком усердствовать ей нельзя: гибель томата в конце концов обернется ее собственной гибелью.
Оранжерейная повилика, похоже, уже все усвоила и теперь усиленно занимается размножением: маленькие белые цветки целыми пучками распускаются прямо на ее «нитках», будто их кто-то приклеил. Такими же чужеродными кажутся капсулы с семенами, которые при малейшем прикосновении лопаются, рассеивая по земле новое поколение повилик. В целом отличная стратегия. Все портит лишь эта небольшая деталь — угроза смерти, нависающая над молодой повиликой в первые три-четыре дня. Она и есть ахиллесова пята зеленой паразитки. В ранний период побег повилики не длиннее человеческого пальца. В этом случае шанс натолкнуться на томат или другую культуру очень мал. Лотерея с минимальной вероятностью выигрыша. И тем не менее кускута часто становится победителем в этой игре.
Именно победоносность повилики и навела Консуэло на размышления, которым в дальнейшем суждено было стать звездным часом ботанических исследований. Что может предпринять побег, чтобы увеличить вероятность встречи с томатом?
«Поначалу у нас не было ничего, кроме этой безумной идеи, — с улыбкой признается Консуэло. — Мы с Марком однажды проиграли ее за бокалом вина».
Марк Мешер — коллега и муж исследовательницы, а «безумная идея» заключалась в предположении, что побег повилики каким-то образом способен узнать, где находится ближайший к нему томат, и может интенсивно расти в заданном направлении. Таким образом можно не отдаваться на волю случая и существенно увеличить свои шансы на выживание.
Это звучит так, будто мы ведем беседу об иных мирах, где растения наделены сверхъестественными способностями. Однако Марк и Консуэло уже давно исследуют взаимодействие зеленых организмов с окружающей средой и то, как они получают сигналы или же посылают их сами. Об этом еще пойдет речь — в любом случае теперь стало яснее, как ботаникам могла прийти в голову столь безумная идея.
— Самое прекрасное в этой догадке то, — считает Марк, — что ее очень легко проверить. Нам нужно было лишь высадить и вырастить побег повилики рядом с ростком томата. Мы это сделали и сфотографировали процесс. Через каждые две минуты — новый снимок.
На результаты можно посмотреть. Сидя перед компьютером Консуэло, мы пронаблюдали три дня из истории соседских отношений — как фильм, снятый рапидом, когда время действия сжато всего до нескольких минут. Росток томата словно бы дышит: он ритмично поднимает и опускает листья и при этом беззаботно тянется ввысь. Совсем иначе ведет себя крошечный, всего в миллиметр, побег повилики. Белый кончик его ростка-нитки выглядывает из почвы сантиметрах в десяти от томата: нетерпеливо и нервно, как кажется со стороны, он растет вверх круговыми поисковыми движениями, подобно фасоли и другим ползучим растениям. А потом наступает момент, повергающий нас почти в детский восторг и вызывающий такие глубокомысленные комментарии, как «ух ты!» или «с ума сойти!». Побег на мониторе, словно услышав некий оклик, вдруг начинает расти в другую сторону. Каким-то образом сориентировавшись, он поворачивает вбок и целенаправленно приближается к томату, причем кончик побега совершает те же круговые движения, что и до этого, — его желтоватая нить напоминает лассо. Так едва ли пропустишь цель. Побег «пристыковывается» и многократно обвивается вокруг стебля томата, как обычно делают все ползучие растения. Так идея из безумной стала гениальной: кускута учуяла томат и стала активно двигаться в его сторону.
Естественно, Марк и Консуэло захотели узнать, как повилике это удается. Какие органы чувств она «включает» для распознавания жертвы? На обманку — бумажный томат, очень похожий на настоящий, — кускута никак не отреагировала. Как и на окрашенные жидкости в стеклянных сосудах. Даже влажность и температура оставили ее равнодушными. Все это укрепило Консуэло в догадке, которая возникла с самого начала: повилика находит своего хозяина по запаху. Растения усеяны миллионами маленьких отверстий, сквозь которые зеленые создания осуществляют газовый обмен с окружающим воздухом. А может, эти устьица действуют как нос и воспринимают ароматические вещества? Это вполне вероятно. Но как добыть неопровержимые доказательства?
Ботаники изобрели ароматический тест для побегов повилики. В лаборатории без окон они предоставили молодым томатам оптимальные условия освещения. Светильники на потолке заливают помещение ослепительным блеском — настолько ярким, что хочется надеть солнечные очки, считает Консуэло. Следует добавить, что прожекторы стократно отражаются в стеклянных колпаках, выставленных в ряд. Беспокойное море бликов, приходящих в движение при каждом шаге. Сияющий интерьер, созданный из стекла и света, мог бы стать украшением любого научно-фантастического фильма, но здесь он служит только коллектором томатного запаха. Под стеклянными куполами ростки томатов великолепно развиваются, испуская свои типичные ароматические вещества. Соответствующие молекулы постепенно переносятся потоками воздуха и накапливаются в угольном фильтре. Через день-два аромат можно будет «вымыть» оттуда и получить несколько капель концентрированных «томатных духов». Человеческий нос едва ли уловит этот аромат, разве что почует легкий оттенок затхлости, подобно запаху мокрой бумаги. Но намного важнее вопросы: отреагирует ли на него кускута и каким именно образом?
Тест на запах чрезвычайно прост. Если повилика определяет местоположение томата именно по запаху, тогда она должна расти и в направлении нашей «туалетной воды». Консуэло поместила побег между двумя резиновыми блюдечками: правое наполнено пахучим экстрактом, левое (для проверки) — пустое. Результат теста подтверждает подозрения Консуэло. Побег игнорирует незаполненное блюдечко и целеустремленно растет в сторону резиновой емкости с «томатными духами». Нет сомнений, повилика напала на след и по запаху двигается к предполагаемой жертве — даже если на этот раз ее обвели вокруг пальца во имя науки и она в конце концов ослабеет и погибнет.
«И вправду удивительное поведение, — одобрительно комментирует Марк. — Такое можно ожидать от животных, но, судя по всему, растения-паразиты ведут себя похожим образом. Во всяком случае, кускута».
И еще кое-что очень напоминает поведение животных: как и кот Лео, повилика может принять решение и выбрать то, что ей больше по вкусу. Томат, конечно же, ее любимое блюдо, но есть и другие растения, которые она рассматривает в качестве источника питания. К примеру, ростки пшеницы. Разнообразие меню может затруднить выбор.
Для школьников Марк и Консуэло разработали экспериментальный набор, позволяющий показать избирательное поведение повилики на подоконнике в классе. Ученики проращивают семечко cuscuta на одинаковом расстоянии от ростков томата и пшеницы. Как и ожидалось, побег делает выбор в пользу своей любимой пищи и отвергает пшеницу. (По крайней мере, так происходит в большинстве случаев, однако среди растений тоже встречаются чудаки.)
Эксперимент становится намного увлекательней, когда томаты отсутствуют и на подоконнике остается только менее любимая пшеница. Как поведет себя в этом случае прорастающая повилика? Будет двигаться беспорядочно? Менее целенаправленно? Приспособится к ситуации? Она реагирует именно так, как делают животные или даже люди. Наша паразитка как будто говорит: «Лучше пшеница, чем ничего» — и довольствуется злаком. Прямо на глазах школьников она растет по направлению к ближайшей пшенице. При необходимости повилика сожрет и ее. Возможно, большого ума для этого не требуется, но в такой ситуации растение способно сделать выбор в пользу лучшего питания.