Марсела. Вы — рыцарь из Ламанчи, еще не в должной степени оцененный, за то, что победил он поединке великана Каракульямбра, правителя острова Малиндрании. Я явилась к вашей милости, дабы ваше величие располагало мной по своему благоусмотрению.
Тасит(Улыбаясь). Марсела, это ты.
Марсела. Разумеется, я. Что с вами произошло?
Санчо. Мы возвращались лесом. Большие дороги для нас были заказаны. И вдруг, среди рощи — хлоп! Группа всадников. Четверо.
Тасит. Есть ли новости о Дульсинее?
Марсела. Говорят, что…
Тасит. Что именно?
Марсела. Что ее убили. Что она мертва.
Тасит. Ах.
Марсела. Но говорят также, что она жива.
Тасит. Значит, мне позволено надеяться?
Марсела. Нет, потому что она на дне каменного мешка в тюрьме Святого Братства.
Тасит. Живая?
Марсела. Живая.
Тасит(С утвердительной интонацией). Значит, мне позволено надеяться.
Марсела. Но что бы вы ни предприняли, вы усугубите опасность для ее жизни.
Тасит. Не она нужна Инквизитору.
Марсела. Не она?
Тасит. Бедная девочка лишь служит приманкой, как козленок, привязанный к колышку.
Санчо. Приманкой для кого?
Тасит. А ты как думаешь?
Санчо(Приоткрывая шторы). Уже сумерки. Зажглась первая звезда.
Марсела(Занимаясь Таситом). Сначала вопросы жизни.
Марсела внезапно дергает Тасита за раненную руку, как бы в отместку. Тасит испускает крик боли и теряет сознание.
Декорация 2. Гостиная в Мадриде.
Телло де Сандовал. В сущности, все это, возможно, не имело смысла и даже оказалось вредным.
М. де Сервантес. Восстание?
Телло де Сандовал. Нет, нет. Репрессии. Всерьез подавлять ничтожное восстание! Этим я принес собственному делу скорее вред, чем пользу.
М. де Сервантес. Слышать, как вы признаетесь в слабости — редкостная привилегия.
Телло де Сандовал. Чем больше я сжигал, уничтожал, тем больше их возникало повсюду. Ссыльные возвращались обратно, обращенные отказывались от новой веры, отступников мучила совесть, непокоренные евреи, о которых подзабыли, и которых восстание пробудило от спячки, бросали католицизму вызов, ощетинившись бородами.
М. де Сервантес. Однако, лидера у них не было.
Телло де Сандовал. Возможно, но они об этом не знали. Кстати сказать, чтобы иметь общий план, евреям лидер и не нужен. Эта публика организуется, следуя инстинкту, как волки или термиты.
М. де Сервантес. И каков же был их общий план?
Телло де Сандовал. Завалить Инквизицию, Испанию своими трупами и задушить их тяжестью. Бросаясь в костры, на века покрыть нас стыдом перед потомками. Убить нас собственной смертью и воспоминаниями об этой смерти. Сделать из нас палачей истории.
Декорация 5. Камера Серванеса. Тасит пришел в сознание.
Сервантес. А был у вас план? Я имею в виду план восстания…
Тасит. План? Упаси Боже. Выживание не может быть планом. Самое большее — рефлексом. Лично у меня было лишь одно желание — освободить Дульсинею.
Сервантес. Но, не имея плана…
Тасит. Нечто, вроде плана, вырисовывалось. Очень простодушного и прозаического.
Декорация 4. Парадная зала в доме Тасита де Ангелеса. На сцене — Тасит, Марсела, Санчо и Крестьянин.
Крестьянин. Она там.
Тасит. Ты уверен?
Крестьянин. Мой брат, тюремщик, ее видел. Он присутствовал при допросе.
Тасит. Моя Дульсинея. Какое глубокое отчаяние.
Марсела. Не давайте ему волю, дон Тасит. В отчаяние вступаешь легко, через широкие ворота, это так, но из него можно и выйти, правда, через небольшую калитку, но можно.
Тасит. Снова отказаться от веры? Во второй раз? Она никогда не согласится. Я знаю своего ребенка. Дважды она не отречется.
Санчо. Миль пардон, но когда брильянт падает в навоз, следует засучить рукава и засунуть туда руки.
Марсела. Многие пытались. Но у инквизитора — бульдожья хватка: если он сомкнул зубы, их уже не разжать.
Крестьянин. Марсела права. Даже с помощью Тюремщика нам ничего не удастся сделать. К тому же они уже подозревают моего брата в слабости к еретикам.
Тасит. Если Инквизитору нужен я, я сдамся ему.
Крестьянин. Дон Тасит, то, что вы говорите, весьма благородно, но очень глупо. Я только крестьянский сын. Вещи благородные мне неведомы, так же, как великие деяния или религия. Но я твердо знаю, что осел принадлежит тому, у кого в руках поводья, и что я лично и дуката не дам за скотинку, которая явится ко мне сама и без уздечки.
Тасит. Стало быть, я — тот старый слепой осел, который не находит другого решения, кроме как самолично протянуть Инквизитору свою уздечку.
Санчо. Но его ведь не осел интересует.
Пауза.
Тасит. Говори, Санчо, я тебя слушаю.
Санчо. Инквизицию интересует не осел, а как заставить его раскаяться.
Тасит. Продолжай.
Санчо. Предположим, что сеньорита Дульсинея — брильянт, ибо так оно и есть на самом деле. Чтобы вернуть брильянт, который у вас украли, следует иногда предложить взамен другой брильянт, менее ценный, но более блестящий. Брильянт, который ослепит Инквизитора своим блеском. Имеется ли в вашем распоряжении такой брильянт, дон Тасит?
Декорация 3. Пыточная камера Инквизиции В Толедо. Сандовал и Епископ.
Сандовал. Монсеньор, не в моей компетенции давать вам советы. Епископ Толедский управляет своей епархией, как Господь и собственная совесть ему повелевают…
Епископ. Счастлив от вас это слышать.
Сандовал. …однако дела Святой Инквизиции — не в вашей юрисдикции.
Епископ. Еще одна ваша ошибка, сеньор Инквизитор. Они войдут в нашу юрисдикцию.
Сандовал. Вы так сказали об ошибке, как если бы сами…
Епископ ((Прерывая Сандовала). Я говорю об ошибках во множественном числе. Ошибках многочисленных и дорогостоящих. Я говорю о Церкви, сеньор Инквизитор. Говорю о католической вере, которая вследствие ваших промахов отступает в этой провинции Ламанчи. Говорю о лже-обращенных, которых вы не сумели распознать. Я говорю об иудаистах, осквернивших кровь наших приверженцев прямо на ваших глазах, о тех евреях, которые были сосланы и вернулись обратно. Я говорю о марранах, которые разбежались, и, наконец, я говорю о восстании — настоящем восстании, прямо под вашим носом, которое надсмеялось над нашими трибуналами и кострами, позволило себе сделать закон предметом для дискуссий, модной темой даже у христиан. Восстания, главари которого до сих пор на свободе.
Сандовал. Они в пределах моей досягаемости.
Епископ. А должны находиться в вашей власти! Кардинал устал, сеньор Инквизитор. Король обеспокоен. И даже Его Святейшество Папа лично…
Сандовал(Обеспокоен). Даже Папа?
Епископ. Инквизиция — не благотворительный приют. Ваша задача — славить нашу веру и держать в чистоте нашу кровь. Не забывайте об этом!
Сандовал. Главарь сам явится ко мне. Как осел без уздечки.
Епископ. Подумайте! И каким же образом, смею вас спросить?
Сандовал. Я держу его дочь у себя в донжоне. Вернее сказать, у меня их двое. Одна говорит так, как его дочь, вторая утверждает, что является ею. Ради той или ради другой — неважно, но он непременно явится.
Входит Секретарь суда.
Секретарь суда (Сандовалу). Пришел некий Санчо и просит у вас аудиенции. Говорит, что знает конверсо-отступника, который поднял восстание.
Сандовал. Что я вам говорил? Их было трое во главе восстания. И вот первый явился, чтобы сдать мне двух других.
Входит Санчо. Он прижимает к груди Книгу. При виде Епископа и Сандовала какой-то миг медлит, потом падает перед Епископом на колени и целует его перстень. Поднявшись, поворачивается к Сандовалу, опустив голову.
Сандовал. Тот самый Санчо, который был среди мятежников?
Санчо подтверждает.
Сандовал (Секретарю суда). Предупреди тюремщика, что сегодня у него будет самый изголодавшийся из постояльцев.
Санчо. Сеньор Инквизитор, я пришел не для того, чтобы остаться. К услугам Вашей Милости я здесь проездом, чтобы передать этот дар.
Санчо протягивает Книгу Сандовалу.
Сандовал(Разглядывая Книгу). На арабском?
Санчо. На первый взгляд, да. «Печальные приключения Осквернившего себя Рыцаря дон Кихано Доброго».
Сандовал. И о чем же толкует твоя книга?
Санчо. О поисках. О сокровище.
Сандовал. И у сокровища имеется имя?
Санчо. Имеется.
Сандовал. Не злоупотребляй моим терпением.
Санчо. Дульсинея, девушка из деревни в Ламанче.
Сандовал. Дульсинея! И что же говорит книга о Дульсинее?
Санчо. Очень мало. Красота, добродетели, волосы, брови — всякое такое. Ах, да, еще груди, белые и нежные, как два свежих овечьих сыра.
Сандовал. Откуда у тебя эта книга?
Санчо. От того, кто меня к вам послал: от дона Тасита де Ангелеса, которого зовут также дон Эмет бен Энгели. Имен два, а человек один и тот же самый. За одним именем скрывается другое имя, как в теле прячется душа, а в книге — Книга.
Сандовал листает Книгу и внутри нее обнаруживает другую книгу.