Санчо. Пощадите, дон Тасит, пощадите!
Крестьянин. Простите мою смелость, сеньор Обращенный, но, как я уже сказал, нет у меня другого господина, кроме моего пустого брюха. Хоть кого призовите на помощь, а я своего не уступлю. И если нет надежды попировать, пусть книга эта послужит мне пищей, и я не расстанусь с ней ради пустых слов.
Санчо. Помилуйте, дон Тасит. Человек есть хочет. Мы — подданные одного и того же монарха. Бедный малый заслуживает пощады.
Мигель. Вот пять дукатов. Положи свою книгу и убирайся!
Крестьянин 2 собирается положить книгу на землю.
Тасит. Только не на землю!
Мигель бросает на землю свой плащ.
Крестьянин кладет на него книгу и уходит. Мигель подходит, чтобы взять книгу.
Мигель. Посмотрим, что там.
Тасит. Нет смысла.
Мигель. Как это, нет смысла? Вы же сказали, что книга вам нужна!
Тасит. Лишь ради того, чтобы прижать к сердцу написанное дорогое имя моей принцессы. А комментарии ничего не добавят к тому, что я знаю о собственной дочери.
Мигель (открывая книгу). Она на арабском!
Появляются в своем прошлом Телло де Сандовал и М. де Сервантес. Другие их видеть не могут.
Тасит(берет книгу из рук Мигеля). Ну, видите! Продолжим наш путь.
Тасит, Мигель и Санчо готовятся в путь. Они не могут слышать М. де Сервантеса и Телло де Сандовала.
М. де Сервантес. Думаю, что в книге говорится о рыцарстве. Как бы в этом убедиться?
Телло де Сандовал. Да. Точно так же в Библии в разных местах и неоднократно говорится о баранах. И, однако, из этого вовсе не следует, что мы имеем дело с трудом по овцеводству.
М. де Сервантес. Книга эта воздействовала самим своим существованием. Это действительно так.
Телло де Сандовал. Сознайтесь же: вы ее прочли. Вам ее перевели. Впрочем, что я говорю? Вы прочли ее по-арабски!
М. де Сервантес. В то время я не знал арабского. И как вы не понимаете: содержание книги значило куда меньше, чем сама книга!
Телло де Сандовал. Но содержание книги — это и есть книга!
М. де Сервантес. В таком случае все марксисты читали Маркса, а все христиане — Евангелие.
Телло де Сандовал. Та книга прямиком вела вас к другой. К той, которую все и сейчас читают. К той, которая преодолевает время, забвение, смерть.
М. де Сервантес. В каком-то смысле — да. Эта случайная книга, попавшая к нам из рук случайного крестьянина, оказалась семенем. Посевом.
Телло де Сандовал. Потому что в ней содержалось послание. Рыцарские россказни были только кодом. За книгой скрывалась другая книга.
М. де Сервантес. Потому что она вселяла надежду, что Дульсинея еще жива. (Показывает на Тасита). Найденная в степи книга была важна тем, что ее еще не сожгли.
Телло де Сандовал и Мигель де Сервантес исчезают.
Санчо. Какой дорогой, дон Тасит? В каком направлении? Вы не забыли, что мы заблудились? И что того, кто мог бы нас вывести, вы самолично прогнали вашей шпагой?
Тасит. Направление не имеет значения. Нам явится Дульсинея. Вперед!
Декорация 5. Камера в тюрьме Аргамазилла дель Альба в 1587 году. Тюремщик убеждается, что Тасит еще дышит.
Сервантес. Сколько нужно дров, чтобы распорядиться судьбой человека?
Тюремщик. Достаточно одной дубины.
Сервантес. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Тюремщик. Понадобится один старый дуб целиком, если вы хотите, чтобы от человека не осталось и следа.
Сервантес. А от него останется что-нибудь?
Тюремщик. Нет, если я сам возьмусь за возведение костра. Видите ли, дон Мигель, в этом деле главное — воздух. Если воздух не циркулирует между бревнами, вы получите останки. Разумеется, обугленные, неузнаваемые, врать не буду, но все же останки.
Сервантес. А ты, что, умеешь найти общий язык с воздухом?
Тюремщик. Дон Мигель, вы же видите, какое место мне уготовила судьба. Но у каждого должна быть возможность гордиться своим делом. Честному человеку необходимо сохранить хоть крохи достоинства.
Сервантес. Открой мне свой секрет. Маловероятно, что у меня будет возможность им воспользоваться.
Тюремщик. Вязанка хвороста между рядами дров. Но только не тростник и не ива, понятно? Лучше всего добрая веточка настоящего, сухого, как в метле, орешника. Пламя лижет его так усердно, как коза — соль. И в результате — никакой копоти. Тело воспаряет, и огненные ангелы уносят свою воздушную добычу.
Сервантес. Это мучительно?
Тюремщик. Э, дон Мигель, кому же нынче удается обойтись без мучений? Но если на моем костре они умещаются в мгновение, то на других длятся целую вечность.
Сервантес. Вот тридцать дукатов. И завтра ради него не экономь на хворосте.
Тюремщик. Благодарю, дон Мигель. Ради него я и так бы сделал все, как надо. Вы увидите, он не задержится.
Сервантес. Я увижу?
Тюремщик. Завтра же воскресенье, аутодафе должно быть совсем небольшим. Обычно мы делаем такие прямо во дворе, под вашей амбразурой в стене.
Декорация 1. В степи. Мигель и Санчо тихонько бредут. Тасит следует за ними на некотором расстоянии, неся книгу, как рыцари носят свой щит.
Санчо. Подумать только! Отвалить пять дукатов за кучу бумаги, которая приведет нас прямиком в тюрьму!
Мигель. Некоторые люди, Санчо, обладают талантом притягивать несчастье.
Санчо. Что мне за дело до «некоторых людей»? Это вас, вашу молодую особу доверил мне ваш папенька. И меня будет лупить он смертным боем, если с вами, не дай бог, что случится. Почему бы не прочесть эту проклятущую книгу и после не бросить ее в огонь, пока она нас самих не довела до костра?
Мигель. Я не знаю арабского.
Санчо. Вы-то не знаете, но дон Тасит ведь доктор (Поворачивается к Таситу). Дон Тасит, почему бы вам не прочесть книгу?
Тасит. Я знаю, что в ней написано.
Санчо. Отлично. В таком случае я разжигаю костер, и долой все переживания!
Тасит. Мигель, могу я на вас опереться?
Мигель(Таситу). Плохо с ногами?
Тасит. С глазами.
Мигель. Они видят?
Тасит. Фрагментарно. Мое зрение заикается. Я вижу мир через окно мельницы, крылья которой вращает ветер. Какое- то мгновение виден пейзаж, потом белая молочная завеса, снова мгновение пейзажа, и снова — белизна.
Мигель. Чей злой умысел…?
Тасит. Оставьте. Ту половину мира, которая остается вне поля моего зрения, я просто не желаю видеть.
Пауза.
Мигель. Раз вы знаете эту книгу, скажите, что говорит она о Дульсинее?
Тасит. Она говорит о Дульсинее, не говоря о ней.
Навстречу нашим путникам идет монах бенедиктинец в сопровождении двух Обращенных. Они одеты в традиционные «санбенито» цвета глины с изображенными на груди андреевскими крестами и заостренными книзу языками пламени, символизирующими покаяние. Каждый из Конверсос несет Андреевский крест, огромный и симметричный, как крылья мельницы.
Мигель. Описывает ее?
Тасит. Нет. Описывает только ее наружность. О скрытой же сущности, которой можно восторгаться, книга не говорит ничего.
Санчо. Стало быть, нам ее и не нужно, и мы можем смело отправить ее в костер.
Монах(Не обращая внимание на реплику Санчо). Вне всякого сомнения, вы толкуете, братья мои, о Марии, матери Господа Нашего.
Санчо. Да святится имя ее!
Мигель. О ком же еще, в самом деле.
Тасит(Монаху). Ты. Подойди.
Монах подходит. Тасит ощупывает лицо и одежду Монаха.
Монах(Мигелю) Слепой?
Мигель. Это усталость. Вот уже три дня он бродит по степи в поисках дочери.
Тасит. К какому ордену принадлежишь ты, кто назвал меня своим братом?
Монах. Я бенедиктинец.
Тасит. Да. Теперь я вижу. У твоей одежды еще не выветрился запах ткацкого станка.
Монах. Я взял одежду шесть месяцев назад.
Тасит. Ты не живешь в этой одежде, ты в нее прячешься.
Монах. Мой святой патрон жил в гроте. Вслед за ним и я ищу уединения. Одежда служит мне пещерой.
Тасит. Уединиться в рясе — прекрасная идея, но она никак не может принадлежать монаху. Ты Обращенный?
Монах. Обращенный. И те двое, что со мной, тоже. Обратились и покаялись сегодня утром.
Тасит. Я слепну. Не вижу ничего, кроме своих друзей, дона Мигеля и Санчо.
Монах. Чертовщина какая-то! Если ты их можешь видеть, значит, можешь видеть и нас!
Первый Обращенный (Монаху). Пойдем своей дорогой. Ты должен отвести нас к сеньору Инквизитору. Мы заслужили прощения.
Монах(Таситу, показывая на Первого Обращенного). А он? Настолько ли ты слеп, что не слышишь, что он говорит?
Санчо. Оставьте, отцы. Потеря дочери довела его до помрачения рассудка и чувств.
Монах (Санчо). А ты, призывавший предать огню Святую Деву, кто ты такой?
Санчо(осеняя себя крестным знамением). Санта Мария!
Монах. Вне всякого сомнения, Мавр, — вот кто ты есть, приспешник Магомета!
Санчо. Я? Да нет же! Я повинился перед доном Мигелем, потому что…И потом, это было так давно…
Тасит(декламирует громким голосом): Барух ата Адонай, елохену!
Первый Обращенный(автоматически продолжает)…