— София! Спустись сюда!
В глубоком раздражении я закрываю глаза и молюсь, чтобы он больше не звал меня.
Но, конечно, он зовет. Этот человек неумолим.
Хотя моим первым желанием было выпрыгнуть из окна и сбежать, я вздергиваю подбородок, делаю глубокий вдох и натягиваю улыбку на свое застывшее лицо. Я спускаюсь по лестнице, сохраняя, как я надеюсь, солидный вид, грацию и невозмутимость.
Мое притворство почти сходит на нет, когда я замечаю в фойе у Картера не одну и не двух, а целых трех очаровательных юных блондинок.
Ни одна из них не выглядит достаточно взрослой, чтобы легально употреблять алкоголь.
Все они одеты в обтягивающую спортивную одежду, которая не оставляет простора для воображения. На самой высокой из них, настоящей красавице с широко посаженными глазами и рельефными скулами, надет розовый топ, сквозь который я отчетливо вижу розовые округлости ее полной груди.
Они смотрят на меня без любопытства или удивления, просто с легким ожиданием, как будто я главная уборщица в их женском сообществе, и им нужно починить туалет.
Интересно, принимают ли они меня за домработницу Картера. Которая по какой-то неизвестной причине убирается в мятой одежде и босиком.
— Привет, — говорит Кэти. — Я помню тебя.
— Привет, Кэти. Приятно снова тебя видеть.
— Ты поедешь с нами? — говорит она.
— Куда поеду?
— На прогулку на велосипеде.
Должно быть, на моем лице отразилось все, что я думаю об этой идее, потому что она рассмеялась.
— Да ладно, сегодня прекрасный день! Я обещаю, мы не будем тебя нагружать.
Ах, так она заметила мои слабые мышцы – неопровержимые признаки того, что я миллениал в возрасте, который проводит свою жизнь в помещении, сидя за столом. Потом она, наверное, предложит мне начать принимать большие дозы витамина Д.
Я натянуто улыбаюсь троице молодых, атлетически сложенных королев красоты.
— Спасибо за приглашение, но мне пора идти. Надеюсь, вам будет весело. Где Картер?
— Он пошел в гараж за своим велосипедом.
Думаю, я пойду домой пешком. Как это галантно с его стороны. Слава богу, он живет не в Малибу.
Уши горят, я иду в гостиную, где нахожу свои туфли и надеваю их. Я собираю свою дорожную сумку, когда входит Картер.
Он бросает взгляд на меня, стоящую с сумкой в руке, и хмурится.
— Что ты делаешь?
— Ухожу.
— Но почему?
— Потому что у тебя свидание. С тройняшками.
Он приподнимает брови, удивленный моим резким тоном.
— Ты сказала, что не злишься.
Я отвожу взгляд.
— У меня миллион дел в списке на сегодня, вот и все. И почему ты позвал меня вниз, а сам исчез до того, как я спустилась?
— Я хотел познакомить тебя с девочками.
Девочки. Что-то в его тоне заставило меня стиснуть зубы. Как будто они были его подтанцовкой или любимыми поклонницами.
Как будто он постоянно с ними тусуется.
Или делает нечто большее, чем просто тусуется с ними. Возможно, я не первая, кого он называет своей милой маленькой шлюшкой на этой неделе.
Боже милостивый. О чем, черт возьми, я только думала?
Успокойся. Не паникуй. Все в порядке, все в порядке, ты будешь плакать из-за этого самое большее несколько недель.
Ты тупица.
— Я только что с ними познакомилась. Кэти пригласила меня покататься со всеми вами, но, как я уже сказала, мне нужно идти.
Когда я направляюсь к застекленным дверям, ведущим на задний двор, он говорит: — София, пожалуйста. Не уходи так. Я же сказал, что отменю встречу. Это не важно…
— Все в порядке.
— Это не так.
Картер подходит и закрывает дверь, прежде чем я успеваю ее открыть. Я закрываю глаза и медленно дышу через нос, унижение сочится из каждой поры моего тела.
Он берет у меня из рук сумку и ставит ее на пол у моих ног. Затем берет мое лицо в ладони и нежно целует.
— Эй. Красавица.
Я открываю глаза и смотрю на него снизу вверх. Он без улыбки качает головой.
— Здесь нечему ревновать.
— Скажи это моему сердцу, которое сейчас застряло у меня в горле.
— Мы друзья. Вот и все.
— У тебя самые красивые друзья противоположного пола, о которых только можно мечтать.
— Я говорю тебе правду.
— И я очень стараюсь тебе верить.
Обиженный, он убирает руки от моего лица и отступает на шаг.
— Я не сделал ничего, чтобы заслужить это.
— Нет, за исключением того, как ты жил всю свою жизнь до сих пор.
Его глаза вспыхивают гневом. Картер резко выдыхает и отворачивается, чтобы провести рукой по волосам. Когда он оборачивается, то складывает руки на обнаженной груди и свирепо смотрит на меня.
Он решительно говорит: — Возьми свои слова обратно.
— Пожалуйста, говори потише.
— Почему? Ты боишься, что девочки услышат, как ты ведешь себя со мной как дура?
Мое сердце колотится сильно и быстро. Желудок сжимается, а руки трясутся.
— Мы уже прибегли к обзывательствам. Мило.
— Ты не возражала против этого, когда мое лицо было у тебя между ног.
— Ладно, хватит. Отойди с дороги, пожалуйста. Я хочу уйти сейчас же.
— Черт, София, перестань.
Меня бесит то, как он это сказал, как будто я беспричинная заноза в заднице. Как будто я слишком остро реагирую. Как будто мое сердце не разрывается на части.
Понизив голос и отведя взгляд, я говорю: — Я могу выйти либо через эту дверь, либо через парадную, мимо твоих поклонниц, но я ухожу. Я больше не хочу здесь находиться.
— По крайней мере, позволь мне отвезти тебя домой.
— Я предпочитаю пройтись пешком, спасибо.
— Это чертовски несправедливо, ты знаешь об этом? Ты злишься без причины.
Я смотрю ему прямо в глаза.
— Жизнь несправедлива, Картер. Ты поймешь это, когда вырастешь.
Его губы приоткрываются. Он издает тихий звук недоверия. Затем качает головой и отводит взгляд. После недолгого молчания, стиснув зубы, он говорит: — Это было ниже твоего достоинства. Позвони мне, когда успокоишься и будешь готова обсудить это разумно.
Картер уходит, не сказав больше ни слова и не оглянувшись. Он заворачивает за угол и исчезает из виду. Я слышу, как он окликает девушек в фойе громким, счастливым голосом, хлопая в ладоши, как тренер группы поддержки.
Я беру свою сумку и выхожу за дверь, пока не сделала что-нибудь, что поставило бы меня в неловкое положение, например, не расплакалась.
21
КАРТЕР
Сегодня четверг, вторая половина дня. Я не разговаривал с Софией с тех пор, как она ушла в воскресенье утром. А также почти не спал и был практически бесполезен на работе.
Я сижу, ссутулившись, в кресле напротив доктора Сингер, с которой вижусь каждую неделю в это время. Только на этой неделе я почти ничего не говорю.
Я слишком занят, распиная себя.
— Вы сегодня какой-то тихий.
Голос доктора Сингер пробивает брешь в моем маленьком пузыре ненависти к себе. Я смотрю на нее, одетую в темно-синий брючный костюм, сидящую, скрестив ноги, с маленьким желтым блокнотом на коленях и ручкой, занесенной над ним. Ее седые волосы собраны в низкий тугой пучок. За толстыми стеклами очков в металлической оправе ее карие глаза кажутся по-совиному большими.
Хотя они совсем не похожи, она во многом напоминает мне мою мать.
— Я в трауре.
— Что случилось?
Я тяжело выдыхаю и тереблю оборванную нитку на штанине своих джинсов.
— Я убил свой единственный шанс на счастье.
Когда она не отвечает, я пожимаю плечами.
— Знаю. Я снова преувеличиваю. Но на этот раз это правда.
— Чем этот раз отличается от других?
— Тем, что я был близок к тому, чтобы получить все, что я когда-либо хотел, но я все испортил. — Я смеюсь тихо и горько. — Как и всегда.
— Я слышу много категоричных утверждений. Все. Всегда. Из-за таких формулировок сложно двигаться вперед. Негибкое мышление может загнать нас в тупик.
— Я не хочу двигаться вперед, — упрямо говорю я. — Я хочу повернуть гребаные часы вспять, к субботнему вечеру.
Она на мгновение замолкает. Я знаю, что она наблюдает за мной. Наблюдает за тем, как подпрыгивает мое колено. За тем, как я ерзаю на стуле. За тем, как я не могу перестать теребить нитку на своих джинсах. За тем, как страдание покидает меня, словно кровь, стекающая по перерезанному горлу подвешенной свиной туши.
Черт. Не уходи во тьму. Не возвращайся в преисподнюю.
— Вы хотите поговорить о том, что произошло?
Я осознаю, что грызу ноготь на большом пальце, и вытаскиваю палец изо рта.
— София.
— Девушка, которой вы были одержимы весь прошлый год?
Одна вещь, которую я действительно чертовски ненавижу в терапии, – это то, как психиатр может свести весь бурлящий хаос человеческих эмоций к одному нелестному разговору, произнесенному тоном холодной отстраненности, по сравнению с которым ваш внутренний пейзаж звучит как самое печальное, жалкое зрелище, когда-либо существовавшее в истории нашего вида.
И я плачу́ за это.
— Да. Она.
Держа ручку наготове, доктор Сингер молча ждет, пока я продолжу. У этой женщины терпение святой. Или серийного убийцы, выслеживающего свою следующую жертву.
— Я начал с ней встречаться. У нас было несколько свиданий.
— Как это случилось?
— Я случайно встретила ее в кафе. Как я и надеялся.
— Как вы и планировали, — поправляет она.
— Да. Как я и планировал. Впрочем, я сказал ей об этом.
Когда молчание затягивается слишком надолго, я поднимаю взгляд. Доктор Сингер смотрит на меня с тем же невозмутимым выражением лица, что и всегда, только сейчас ее левая бровь приподнялась на одну шестнадцатую дюйма.
Я удивил ее.
— Как это произошло?
— Она попросила меня рассказать ей правду в качестве условия нашего знакомства, что я и сделал.
Доктор Сингер на мгновение поправляет очки и закидывает ногу на ногу, переваривая услышанное.
— Какой была ее реакция на эту информацию?