За исключением случаев с Картером, у меня нет привычки спрашивать у кого-либо разрешения на что-либо.
Пятницы обычно даются мне довольно легко, и сегодняшний день не исключение. У меня свободный график. Никакие встречи с сотрудниками или презентации не омрачают мой календарь. Я поручаю Харлоу несколько несложных задач, таких как заполнение бумаг и наведение порядка в моем шкафу с документами, а затем приступаю к работе.
Через тридцать минут звонит Ник.
И он звонит на главную линию офиса с заблокированного номера, потому что знает, что сегодня я не смогу ответить на его звонок.
Как только я отвечаю, он огрызается: — Какого черта, по-твоему, ты делаешь с этим ребенком? Господи, София, ты же ему в матери годишься.
Я говорю тихо, чтобы Харлоу, работающая в другом конце моего большого офиса, не услышала меня.
— Это просто смешно. Еще раз, какая разница в возрасте между тобой и Бриттани? О да, именно так – двадцать пять лет. Я полагаю, ты в курсе, что прошло уже четверть века?
— У мужчин все по-другому.
— Привет, двойные стандарты. Это ни капельки не отличается, но попытка хорошая.
— Послушай, ты ставишь себя в неловкое положение! Люди подумают, что ты извращенка.
— Ты вообще слышишь то, что говоришь?
Его бесит, что я не расстраиваюсь, и он пытается зайти с другой стороны.
— Подумай о своей дочери.
— О дочери, которую ты игнорировал все время, пока был в Мексике, чтобы поговорить по телефону?
— Я должен работать!
— Тогда зачем брать отпуск?
Ник разочарованно хмыкает.
— Потому что Бритт так захотела, вот почему. Она постоянно уговаривала меня проводить больше времени вместе, пока не родится ребенок.
— Это называется быть в отношениях, Ник.
— Боже, я ненавижу, когда ты разговариваешь со мной с высока.
— Ты звонишь по какой-то конкретной причине или просто хотел накричать на меня?
В наступившей паузе я слышу резкий, глухой звук шагов. Где бы он ни был, он расхаживает по комнате.
— Как мы собираемся наказать Харлоу?
— Откуда такой внезапный интерес к воспитанию детей? В последний раз, когда она плохо себя вела, ты велел мне разобраться с этим и не звонил несколько недель.
— Прекрати нести чушь, Соф.
— Я думаю, это ты несешь чушь. Мы можем не обсуждать это сейчас? Мне нужно работать.
— Мы должны наказать ее!
Я вздыхаю и смотрю в потолок. Мужчины ведут себя как дети, когда не добиваются своего, это в порядке вещей.
— Я наказала ее на две недели. Ни выхода на улицу, ни электроники.
Ник переваривает это в сердитом молчании.
— Хорошо.
— Ты говоришь это так, словно я ждала твоего одобрения.
— Тебе это действительно нравится, не так ли?
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Конечно, понимаешь. Размахиваешь своей игрушкой у меня перед носом, пытаясь заставить меня ревновать.
Я не могу поверить, что он ведет себя так нелепо, но если он думает, что таким грубым поведением выведет меня из себя, то он ошибается.
— Если ты помнишь, гений, я понятия не имела, что ты появишься так внезапно. Или ты думаешь, что я резко обрела экстрасенсорные способности?
— Не будь такой, блядь, снисходительной. Ненавижу, когда ты так делаешь.
Я задумываюсь на мгновение, а потом решаю, что нам больше нечего обсуждать.
— Хорошая беседа, Ник. Передавай Бриттани мои наилучшие пожелания. Хорошего дня!
Я с улыбкой вешаю трубку.
— Мама? — Харлоу стоит посреди кабинета с папкой в руках. Я была так увлечен звонком, что не заметила, как она подкралась ближе.
— Да, милая?
— Это был папа?
— Да.
Тихим голосом она спрашивает: — Что он сказал? Он все еще злится на меня?
О, стрела пронзила мое сердце. Моя бедная малышка.
Я тихо говорю: — Нет, милая, он же не сумасшедший. Он сказал, что любит тебя и что вы увидитесь на следующих выходных.
Дочь пристально смотрит на меня, затем опускает взгляд и кивает. Она шепчет: — Хорошо. — Снова поднимает глаза и встречается со мной взглядом. — Но тебе не обязательно лгать ради него. Он никогда не говорит, что кого-то любит.
Когда она отворачивается, опустив голову и ссутулившись, я всерьез задумываюсь о том, чтобы нанять киллера и заставить его пустить Нику пулю в лоб.
Харлоу вела себя вызывающе, чтобы привлечь внимание отца, но ей предстоит усвоить суровый урок: его внимание уже занято.
Этот человек больше всего интересуется самим собой.
В половине шестого, когда я уже собиралась заканчивать на сегодня, зазвонил телефон. Это была Дженис, секретарь моего начальника, которая сообщила, что мистер Хартман хотел бы видеть меня в своем кабинете.
За те пятнадцать месяцев, что я работаю в TriCast, меня ни разу не вызывали к нему в кабинет. Особенно в пятницу, когда я заканчиваю работу.
Это не предвещает ничего хорошего.
— Чего он хочет, Дженис? Это может подождать до понедельника?
— Я не знаю, чего он хочет, мисс Бьянко, он просто попросил прислать вас как можно скорее. Он говорил так, словно это не могло ждать.
Вздохнув, я киваю.
— Ладно. Благодарю вас.
Я вешаю трубку и говорю Харлоу, что скоро вернусь. Она лежит на кожаном диване у окна и читает книгу. Дочь шевелит пальцами, показывая, что услышала меня.
Лабиринт кабинетов почти пуст, когда я иду по главному этажу в кабинет генерального директора. Осталось всего несколько человек. Я улыбаюсь и киваю прохожим, интересуясь, что у моего босса на уме.
Когда я подхожу к столу его секретаря, она говорит: — Проходите. Он вас ждет.
Я стараюсь что-нибудь понять по взволнованному выражению ее лица.
Прежде чем войти, я стучу, затем просовываю голову в дверь.
— Добрый день, мистер Хартман. Вы хотели меня видеть?
Он нетерпеливо жестом приглашает меня войти.
— Да, входите. И, пожалуйста, закройте дверь.
Разглаживая руками юбку, я пересекаю разделяющий нас мягкий ковер и сажусь в одно из больших коричневых кожаных кресел напротив его массивного дубового стола. Он снимает очки, кладет их на стол, откидывается на спинку кресла и складывает руки на животе.
Затем смотрит на меня в выжидательном молчании.
Мне знакома эта тактика. Подавляющее большинство людей крайне неуютно переносят молчание, поэтому, если вы хотите добиться признания – скажем, вы офицер полиции, допрашивающий подозреваемого, – вы задаете вопрос, а затем ждете. Ждете еще немного, даже после того, как человек ответит, пока он наконец не занервничает настолько, что выложит все на духу.
Однако у мистера Хартмана нет дочери-подростка, поэтому он не понимает, что я специалист по партизанской войне.
Я скрещиваю ноги, складываю руки на коленях и приятно улыбаюсь.
Это крупный мужчина лет под шестьдесят, с седой стрижкой ежиком и родинкой на щеке, которая выглядит зловеще. Высокий и широкогрудый, он может быть пугающим, когда захочет.
Прямо сейчас он хочет казаться таким. Выражение его лица – что-то среднее между тюремным надзирателем и криминальным авторитетом.
Наконец, он не выдерживает.
— У нас ситуация.
— Что за ситуация?
— Деликатная ситуация. Вы видели сегодняшний выпуск Celebrity Insider?
Я узнаю название. Это таблоид, к тому же непристойный.
У меня плохое предчувствие по этому поводу.
Выдерживая его взгляд, я спокойно отвечаю: — Нет. Я не читаю журналы со светской хроникой. Почему вы спрашиваете?
Он смотрит на меня еще мгновение, затем открывает верхний ящик своего стола. Достает оттуда журнал. Бросает его через стол в мою сторону.
— Четвертая страница.
Охваченная трепетом, я беру журнал и перелистываю страницы, уже догадываясь, что я могу найти. Но у меня все равно перехватывает дыхание, когда я вижу фотографии, сопровождающие небольшую статью под названием «Плейбой-миллиардер находит новую подругу для игр».
Есть три наших с Картером фотографии.
На первой мы запечатлены, когда заходим в итальянский ресторан на нашем первом свидании. Снимок сделан сзади, но мы в профиль, разговариваем друг с другом, так что зритель может видеть часть наших лиц. Рука Картера лежит у меня на пояснице.
Вторая фотография зернистая, как будто сделана издалека с помощью длиннофокусного объектива. На ней Картер целует мне руку за столиком в ресторане Nobu Malibu с видом на песок. Моего лица не видно, но мою улыбку ни с чем нельзя спутать. Волосы Картера отливают золотом в лучах заходящего солнца.
С такого ракурса кажется, что фотограф катался по океану на лодке.
Третий снимок кристально чистый. Мы с Картером сидим на диване перед камином в его доме, положив босые ноги на деревянный стол. Мы целуемся, держа в руках бокалы с вином.
Кто бы ни сделал этот снимок, он был совсем рядом. Так близко, что я даже вижу отблески огня, отражающиеся от наших бокалов с вином.
Они, вероятно, выглядывали из-за забора на заднем дворе.
У меня скручивает желудок. Я чувствую себя больной и оскорбленной. Кто-то преследовал нас, фотографировал и продавал снимки в журналы.
Возможно, это одна из многих статей. Возможно, это только верхушка очень опасного айсберга, потому что я не думаю, что в ту ночь были задернуты шторы на французских дверях, которые вели с заднего двора в гостиную дома Картера.
В гостиной, где я поставила его на четвереньки и шлепала деревянной ложкой по голой заднице.
Мои мысли и пульс учащаются, я поднимаю взгляд на мистера Хартмана.
Он говорит: — Это Картер МакКорд. И вы.
Я бросаю журнал обратно на стол и снова складываю руки на коленях. Теперь они влажные.
— Да, это так.
Он чертыхается, качая головой.
— Это плохо, София. Это очень плохо для нас.
— Для нас? Папарацци преследуют не вас.
— Они упоминают вас по имени. Они сообщают о вашей должности в этой компании. Вы представляете, как акционеры отреагируют на эту новость? Не говоря уже об остальной индустрии? Вы знаете, на что это похоже?