Я раздраженно вскидываю руки вверх.
— Серьезно? Ты подслушивала?
— Конечно, я подслушивала. Ты что, думаешь, я стояла здесь с ватой в ушах?
Она выходит из кладовой и направляется к бару с напитками. Заглянув внутрь, она бросает через плечо: — Скоро у тебя закончится джин и Baileys. Лучше сходи в магазин. Кстати, я не садистка.
Мама поворачивается и смотрит на меня. Ее улыбка широкая и неискренняя.
Чувствуя себя тысячелетним стариком, я встаю из-за стола и говорю ей, что иду спать.
Когда она спрашивает: — А ты не отнесешь меня наверх? — и хихикает, я даже не утруждаю себя ответом.
После долгой бессонной ночи, в восемь часов утра следующего дня, я звоню Нику на мобильный. Пришло время установить четкие границы и дать ему понять, что произойдет, если он их нарушит.
Если бывший муж думает, что может продолжать вести себя как сумасшедший, то он глубоко ошибается.
Он берет трубку после первого гудка, но ничего не говорит.
— Ник? Привет. Это София. Ты меня слышишь?
— О, эм, привет, София. Это… э-э-э……Бриттани.
Ее голос тихий и неуверенный. Несмотря на то, что она отвечает на его звонки, по ее тону я могу сказать, что что-то не так.
— Привет, Бриттани. Ты в порядке?
Во время паузы я слышу, как она сглатывает. Я представляю себе дюжину ужасных сценариев, каждый из которых хуже предыдущего, и стараюсь говорить спокойно, когда паника начинает пульсировать в моих венах.
— Пожалуйста, скажи мне, что случилось. Тебе нужна помощь? Я приеду и заберу тебя, если ты это сделаешь, просто скажи мне, где ты.
Тишина.
— Ты дома у Ника?
— Нет, я в порядке, я не… Все в порядке.
Внезапно моя растущая паника сменяется гневом.
Почему женщины чувствуют необходимость играть в игру «все в порядке»? Почему мы прикрываем дерьмовые ситуации и дерьмовых мужчин? В какой-то момент эта чепуха должна прекратиться.
Мы должны научить наших дочерей, что стыд – неправильная реакция, когда кто-то хочет причинить им боль, заставить их замолчать или попытаться заставить их почувствовать, что проблема в них самих.
Правильный ответ – ярость.
Замалчивать себя и свою правду и играть роль хорошей девочки – это чушь собачья. Это убивает душу. В нашей жизни не должно быть места для людей, которые изо всех сил стараются заставить нас чувствовать себя ничтожествами.
Что нам нужно, так это немного хорошего, старомодного гребаного гнева, и выплескивать на них то, чего они заслуживают.
— Ради бога. Послушай, я не дура. Я тебе тоже не враг. Я знаю, что Ник в последнее время ведет себя странно. Странно и враждебно. Я сама это видела. Харлоу тоже. Если ты думаешь, что это твоя вина, ты глубоко ошибаешься. Не покупайся на это дерьмо. А теперь расскажи мне, что происходит.
Едва сдерживая слезы, она шепчет: — Почему ты так добра ко мне?
Мне становится жаль ее. Эта бедная девушка. Она думала, что получит рыцаря в сияющих доспехах, но вместо этого получила разъяренного нарцисса с комплексом Бога.
— Наверное, я мазохистка. Если бы ты когда-нибудь встречала мою маму, то поняла бы. Давай перейдем к делу, Бриттани. Тебе больно?
Она всхлипывает.
— Нет.
Я не знаю, верю я в это или нет, поэтому продолжаю настаивать.
— Он издевается над тобой?
— Нет, ничего подобного.
— Так в чем дело? Я знаю, что происходит что-то странное. Я знаю этого человека очень давно, и то, как он ведет себя в последнее время, заставляет меня беспокоиться за мою дочь. И за тебя.
Я слышу, как она ходит по комнате на другом конце провода, возможно, она идет в другую комнату. Дверь закрывается, затем ее голос становится громче.
— У него какие-то проблемы с законом. Серьезные.
Это меня удивляет. Его жизнь всегда была предельно контролируемой. Каждое «Я», каждое «Т», выведено, закрашено строго по линиям. Я не думаю, что у него когда-либо был штраф за неправильную парковку.
— О каких неприятностях ты говоришь?
Ее голос тоненький, неуверенный, как будто она даже не хочет произносить эти слова вслух.
— Там есть люди…Я думаю, кое-кто выдвигает в его адрес обвинения. Больше, чем несколько. Они подадут в суд.
Это все равно что вырывать зубы. Мы могли бы остаться здесь навсегда. Но я сохраняю терпение и продолжаю мягко давить.
— Кто эти люди?
Наступает пауза, затем она шепчет: — Некоторые из артистов.
Я моргаю. Это меня удивляет. У Ника всегда была безупречная репутация в индустрии. Им восхищались, его уважали, он был наставником и защитником артистов, которых он представляет. По крайней мере, так все считают.
— Его музыканты? Что ему приписывают?
— Такие вещи, как мошенничество с контрактами, принуждение, шантаж. Один из них утверждает, что Ник заставил его уволить своих помощников под угрозой карьерного роста. Другой утверждает, что он присваивал авторские гонорары и манипулировал номерами стримов. Всевозможные ужасные вещи.
Комната кажется меньше, как будто стены сжимаются. Затаив дыхание, я задаю вопрос, который застревает у меня в горле.
— И сексуальные домогательства тоже?
— Нет, — быстро отвечает она. — Ничего подобного.
Меня охватывает облегчение, но оно недолговечное, потому что я понятия не имею, правда это или нет. Одному богу известно, что он задумал.
— О, Бриттани. Мне так жаль. Мне так жаль тебя, милая.
— Но это же не может быть правдой, да? — в ее голосе слышится отчаяние. — Он бы не сделал того, о чем они говорят! Я его знаю!
Я тихо говорю: — Да, ты его знаешь. Ты знаешь, что он нарушил свои брачные обеты и изменил своей жене. Ты знаешь, что у него был роман с девушкой, которая годилась ему в дочери. Ты знаешь, что он нечестный и нелояльный, и он ставит свои потребности превыше всего. Открой глаза.
Когда она молчит, я вздыхаю.
— Где он сейчас?
— Вырубился на диване. Прошлой ночью он прикончил целую бутылку виски.
Ситуация становится все хуже и хуже.
— Ты можешь пожить какое-то время у своей матери? У тебя есть подруга, которая могла бы приютить тебя?
Ее спокойствие нарушается. Все, что сдерживало ее до этого, рушится. Она уже почти в истерике, плачет: — Я не могу просто так уйти от него! У меня нет денег! У меня нет работы! Я беременна этим ребенком, который даже не…
Она прерывает себя тем же коротким вздохом, который, как я слышала, Харлоу издает, наверное, сотню раз, когда собирается выложить какую-то правду, которая навлечет на нее неприятности, но вовремя спохватывается.
Все волоски на моих руках встают дыбом.
Я медленно произношу: — Ребенок – это даже не… что, Бриттани? Закончи эту мысль.
Она молчит, но ей и не нужно говорить, потому что я и так знаю.
Ее ребенок не от Ника.
Ух ты, карма и вправду стерва. Я бы рассмеялась, если бы все это не было таким удручающим.
Я подхожу к окну своей спальни, смотрю на прекрасное летнее утро и размышляю, как мне поступить.
— Он знает?
Бритт сухо отвечает: — Я не понимаю, о чем ты.
Закрыв глаза, я вздыхаю.
— Я сохраню твой секрет. Никому не расскажу об этом, включая Ника. Но позволь мне дать тебе совет. Если он вот-вот пойдет ко дну, не позволяй ему увлечь тебя за собой. Поступи разумно ради себя и своего ребенка и уйди.
Она плачет: — Но кто позаботится обо мне?
Я перестаю ее жалеть и начинаю испытывать раздражение.
Весь мир – это я, я на грани безумия.
— Тебе придется позаботиться о себе, потому что теперь у тебя есть обязанности. Твой приоритет – этот малыш. Надень трусики большой девочки и возьми себя в руки. Больше никаких слез. Больше никаких отговорок. Взгляни на ситуацию трезво и разберись с ней. Если тебе понадобится моя помощь, я помогу тебе. В противном случае я знаю, что ты достаточно умна, чтобы справиться самой. И чтобы избежать дальнейших проблем, удали этот звонок из его телефона. Мне нужно идти. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, как меня найти.
Я отключаю звонок и стою, опустив руки по швам и закрыв глаза, позволяя каждой эмоции, которую я испытываю, делать свое дело, пока я дышу.
Когда успокаиваюсь, то делаю еще один звонок и оставляю сообщение для своего адвоката.
Если у Ника действительно такие большие неприятности, как кажется, я должна сделать все, что в моих силах, чтобы защитить свою дочь.
31
СОФИЯ
Когда я спускаюсь вниз на завтрак, то застаю маму у плиты, она переворачивает блинчики на сковородке.
— Кофе готов, — говорит она через плечо. — Ты все еще любишь яичницу-болтунью?
Я на мгновение задумываюсь, что мне делать с этим странным человеком, завладевшим моей кухней, затем решаю, что у меня нет сил на эту борьбу, и сажусь за стол.
— Харлоу все еще спит. Я проверила, как она. — Когда я не отвечаю, она усмехается. — Не волнуйся. Я всего лишь готовлю завтрак.
— Это как торнадо, заявляющее, что он всего лишь легкий ветерок.
— У тебя плохое настроение. Что случилось?
— Подойди к зеркалу и узнай.
Она прищелкивает языком и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.
— Пожалуйста, не притворяйся, что тебя это волнует. У меня не хватит мозговой способности, чтобы разобраться с твоими иллюзиями сегодня.
Мама некоторое время смотрит на меня, затем пожимает плечами и возвращается к плите, где начинает изображать из себя безобидную бабушку. Я смотрю на ее кардиган и ортопедические туфли, гадая, где она прячет мясницкий нож.
Она наливает две чашки кофе, ставит одну передо мной, а другую – напротив. Накладывает стопку блинчиков и ставит их тоже передо мной, потом приносит масленку и банку кленового сиропа. Затем идут столовые приборы и салфетка, которые она складывает треугольником, как будто мы в ресторане. Когда она заканчивает, то отступает на шаг и, уперев руки в бока, выжидающе смотрит на меня.
— Ну что? Ты не собираешься есть?
Я с опаской смотрю на блинчики.
— Это отрава?
— Нет, но кофе – да. — Хихикая, мама направляется к холодильнику и достает упаковку яиц.