— Мы уходим в дебри. Суть в следующем: у вас есть сорок восемь часов, чтобы рассмотреть это предложение. Если вы откажетесь, то не получите прибавки к жалованью до конца вашего пребывания в TriCast, каким бы длительным оно ни было.
Ее острый взгляд дает понять, что, если я не подчинюсь, мне будет настолько неприятно, что я уволюсь до того, как меня уволят.
— И, если вы по глупости решите подать на нас в суд, вас публично разоблачат как лгунью, которая пыталась вымогать деньги у своего работодателя.
— Вымогать деньги? Что за чушь вы несете?
Ее холодные серые глаза сверкают, а голос понижается до угрожающего мурлыканья.
— Мы в курсе ситуации, в которой оказался ваш брат. Долги за азартные игры могут разорить кого угодно, не так ли? Любая любящая сестра может прибегнуть к вымогательству, чтобы помочь. А теперь вам нужно содержать пожилую мать. Она та еще штучка. Когда-то ходили слухи, что пекарня, которой владели ваши родители, была связана с мафией. Точнее, служила прикрытием для отмывания денег. А ваш бывший муж… — Она цокает языком. — Ну и история. Растрата, принуждение, мошенничество. Что ж, как говорится, все они одного поля ягоды. Все, кто близок вам, демонстрируют тревожное отсутствие характера. Кроме вашей дочери, конечно, бедняжки. Суд будет для нее тяжелым испытанием. Все грязное белье ее матери… — Здесь улыбка смертельна. — Возможно, она никогда не оправится от эмоциональных потерь, которые это повлечет за собой.
Я вижу, что была неправа в своем предположении, что менеджер боялась этого разговора. Ей все это чертовски нравится. У нее, наверное, стояк на клиторе от возбуждения.
— Лоррейн, вы бешеная сучка.
— Спасибо. Но что еще важнее, я реалистка. У женщины моего возраста ограниченный выбор. Вы скоро поймете это, София. Вы тоже больше не весенний цыпленок. Подумайте о своем будущем. Подумайте о своей дочери. И поступите правильно.
Я, блядь, не весенний цыпленок?
Взбешенная всем этим разговором, я расправляю плечи и выпрямляю спину, глядя на нее свысока со всей яростью и отвращением, которые я испытываю.
— Вы правы. Я не весенний цыпленок. Но и не трусиха. Я не боюсь ни вас, ни Хартмана, ни ваших угроз. И если дело дойдет до суда, – а оно дойдет, потому что я позабочусь об этом, – я сотру с лица земли вас обоих.
— Действительно? — Она усмехается. — На чьи деньги? Потому что гонорары адвокатов запредельны, а все знают, что судебные разбирательства – это безбожно дорого. Судебный процесс может затянуться на годы. Многие годы. Вы уверены, что у вас достаточно денег, чтобы справиться с этим? Вы вполне можете рассчитывать на полмиллиона долларов. И все это ради интрижки с известным плейбоем, который приковывает к себе внимание, как белка в колесе, и у которого наготове три хорошенькие молоденькие блондинки, когда вас нет рядом? — Ее жестокая улыбка излучает удовлетворение. — Вам действительно следовало потребовать у Ника алименты.
Меня коробит от осознания того, что Хартман, очевидно, глубоко погрузился в мою личную жизнь. И Картера тоже. Они подумали обо всем.
Они искали все слабые места в моей броне, собирали факты и расставляли ловушки, а теперь они предлагают мне горшочек с медом, сдобренный ядом и угрозами хладнокровного саботажа.
Я вижу все это в мгновение ока. Клеветническая кампания в Интернете. Фейковые новости. Подборки материалов из «анонимных» источников о моей семье и моем прошлом, которые они наверняка сделают привлекательно грязными. Я вижу в ярких красках все способы, которыми они могут нанести ответный удар, чтобы разрушить мою карьеру и доверие ко мне, если я попытаюсь разоблачить их или не выполню их план.
Они замахиваются на меня очень большой дубинкой.
Моя должна быть еще больше.
После минутного молчаливого раздумья я говорю: — Я не могу принять решение так быстро. Дайте мне хотя бы время до конца недели. Мне нужно все обдумать.
Ее тон становится сухим.
— Затягивание ничего не изменит.
— Вы не можете обрушить на меня эту бомбу и ожидать, что я приму поспешное решение. Мне нужно еще несколько дней. Вы получите мой ответ к пятнице.
Лоррейн смотрит на меня прищуренными подозрительными глазами, затем соглашается.
— Хорошо. В пятницу так в пятницу. Но мы узнаем, если вы свяжетесь с адвокатом или расскажете об этом разговоре кому-либо за пределами этой комнаты.
Это заставляет меня стиснуть зубы.
— Как? Вы уже шпионите за мной?
Она просто улыбается.
— Будьте командным игроком, София. Отказом вы ничего не выиграете, а только все потеряете.
Включая мою честь, самоуважение и порядочность, о которых Лоррейн, очевидно, ничего не знает.
Я поворачиваюсь и ухожу, прикусив язык.
Угрозы, слежка, шантаж, запугивание… Хартман опустится до любой низости, чтобы получить то, что он хочет. Он и его подруга Лоррейн рассчитывают, что я сдамся под давлением. Они думают, что у них на руках все карты.
К сожалению для них, у меня припрятан туз в рукаве.
Как только я оказываюсь в конце коридора и вне пределов слышимости секретаря, я достаю свой мобильный телефон из внутреннего кармана пиджака. Нажимаю красную кнопку в приложении «Голосовые заметки», чтобы остановить запись, затем перематываю на начало и слушаю, как мы разговариваем, громко и отчетливо. Мои губы растягиваются в натянутой улыбке.
Если я что-то и ненавижу, так это когда меня недооценивают.
35
СОФИЯ
Вспоминая слова Алекс о том, что никому нельзя доверять, я проплываю мимо ее стола с беззаботной улыбкой.
Одному богу известно, кого Хартман подкупил, чтобы получить информацию обо мне. Алекс назначили моей ассистенткой в первую же неделю, когда я начала работать здесь, больше года назад… Возможно, это не было совпадением.
Возможно, ее назначили на эту должность, чтобы она докладывала о каждом моем шаге.
— Как все прошло? — она окликает меня.
Я показываю ей через плечо поднятый вверх большой палец, прежде чем понимаю, что это один из фирменных приемов моей матери.
Матери, которая, как утверждается, когда-то занималась отмыванием денег мафии.
Я знала, что было что-то подозрительное в ее тайном знании итальянского, в легкости, с которой она угрожала Нику ножом для разделки мяса, и в «небольших сбережениях», которые, как она утверждала, были отложены. И то, как она обманула моего брата, заставив его думать, что она физически и психически слаба, было просто гениально.
Злая, но гениальная.
Я вхожу в свой кабинет, закрываю дверь и собираюсь снять трубку настольного телефона, но останавливаюсь и подозрительно смотрю на нее.
Хартман что, подслушивал все мои разговоры? Как далеко зашел этот сукин сын, чтобы добиться своего?
Судя по тому, как много Лоррейн знала о моей личной жизни, чертовски далеко.
Я сижу за своим столом, кипя от злости, пока не успокаиваюсь настолько, чтобы мыслить здраво. Я хочу позвонить Картер, но не могу. По крайней мере, не отсюда.
Каждый предмет, который раньше выглядел невинно, в моем кабинете приобрел зловещий оттенок. Есть ли скрытая камера в этом потолочном светильнике? Микрофон, записывающий каждое мое слово, спрятан за фотографией в рамке на стене?
Я больше ни в чем не могу быть уверена, кроме того, что мое время в TriCast истекло.
Эта компания не соответствует тому, кем я являюсь.
Но я знаю, что, какие бы следующие шаги я ни предприняла, это приведет к войне. Лоррейн слишком спокойно относилась к своим угрозам, чтобы это было простым блефом.
Единственное, что осталось сделать, – это решить, как действовать дальше, и подготовиться к последствиям.
Это определенно приведет к беспорядку.
Я ухожу с работы пораньше, притворяясь, что не замечаю, как люди пялятся на меня. В машине по дороге домой на мой сотовый звонит кто-то с заблокированного номера.
Я раздумываю, стоит ли отвечать, но в конце концов делаю это.
— Алло?
— Это Ник. Пожалуйста, не вешай трубку. Мне нужно с тобой поговорить.
Его голос приглушен, но в нем слышится настойчивость. Что более важно, он трезв.
— Я не могу сейчас говорить.
— Пожалуйста, Соф. Пожалуйста. Это важно.
Три «пожалуйста» подряд? Кто этот самозванец?
Меня посещает ужасающая мысль, что, возможно, он узнал, что Бриттани звонила мне, и в отместку совершил какую-нибудь глупость. Что-то жестокое. Мое сердце начинает бешено колотиться.
— Что все это значит?
— Я не хочу разговаривать по телефону. Можно я приду к тебе домой?
От вспышки гнева мой голос становится жестким.
— Жесткое «нет». Угадай почему?
Ник выдыхает. После паузы он говорит: — Я знаю. Я придурок. Мне жаль. В последнее время я сам на себя не похож. Кое-что происходит… — Он тихо чертыхается, а затем снова говорит с отчаянием в голосе. — Пожалуйста, Софи. Я не знаю, к кому еще обратиться. Ты единственная, кому я могу доверять.
Удивленная этим заявлением, я приподнимаю брови. Слова Алекс эхом отдаются в моей голове.
«Просто будь осторожна с теми, с кем разговариваешь. Здесь никому нельзя доверять».
Где-то в глубине моего сознания раздается тревожный сигнал. Это сопровождается миганием красного огонька и нарастающим ощущением неправильности происходящего.
Останавливаясь, чтобы с подозрением взглянуть на свой мобильный телефон, я спокойно говорю: — Не говори глупостей. Кстати, ты был прав насчет того фильма. Он оказался не очень хорошим.
Последовало короткое молчание, полное, но в нем чувствовалось напряжение. Затем Ник снова взял трубку, его голос был ровным и невозмутимым.
— Видишь? Я пытался тебе сказать.
Я выдыхаю, сжимая руль липкими от пота руками.
— Да. В любом случае, мне пора бежать. Я встречаюсь с Эв в закусочной Disco Biscuit, чтобы выпить, и я опаздываю.
— Ладно. Что ж, я думаю, мы встретимся в другой раз.
— Скоро поговорим. Пока.
Я резко поворачиваю налево, на бульвар Уилшир, и ускоряюсь на желтый свет. Немного проехав, я заезжаю на парковку старой закусочной Pico and Bundy, где мы с Ником обычно завтракали по субботам, пока не родилась Харлоу.