Кивнув, отец издает тихий звук согласия, а затем погружается в задумчивое молчание. Его улыбка исчезает, и на лице появляется мрачное выражение.
— Ты удивлен, что Картер рассказал ей о похищении, — тихо говорю я, читая его мысли.
Он смотрит на меня, нахмурив брови, его глаза полны застарелой боли.
— И ты все еще винишь себя в том, что они не нашли его раньше.
Его голос становится хриплым.
— Я должен был отдать им деньги.
— Он был бы мертв, если бы ты это сделал, — говорю я прямо, зная, что это правда. — Единственное, что помогало ему выжить, – это тянуть время. Это не твоя вина, что Metrix потребовалось время, чтобы найти его.
— Картер этого не знает. Не думаю, что он когда-нибудь простит меня.
Отец пытается выглядеть спокойным, но я вижу трещину в его броне. Его челюсть напряжена, плечи сведены, руки, такие уверенные и спокойные в зале заседаний, слегка дрожат, когда он кладет их на стол.
Я изучаю его. Он полон противоречий. Холодный и расчетливый бизнесмен, преданный муж и отец, безжалостный к своим недостаткам, но в равной мере сострадательный.
Готовый запачкать руки в крови, чтобы поступить правильно.
Как и я, он либо хороший человек, который совершает плохие поступки, либо плохой человек, который совершает хорошие поступки, но, в конечном счете, он использует свою власть на благо человечества.
Даже если это не всегда так выглядит.
— Почему ты никогда не говорил с ним об этом?
Он насмешливо фыркает.
— Я серьезно, папа. Давно пора.
— Работа отца – защищать своих детей, а не заставлять их понимать его. Я сделал то, что должен был сделать. Он чувствует то, что чувствует. Если сорвать корку со старой раны, она только снова начнет кровоточить.
— Или, может быть, ты просто боишься, что он скажет, что ненавидит тебя.
Он напрягается, выглядя так, словно я только что дал ему пощечину. Затем его глаза сужаются, и на его лице появляется выражение, которое могло бы сразить наповал более слабого человека.
Отец язвительно спрашивает: — Может, мне перезвонить Софии и сказать ей, что у нас также есть вакансия генерального директора?
Я улыбаюсь.
— Только если ты хочешь получить еще одну взбучку.
Он бормочет: — Я уже достаточно наслушался этого от твоей матери.
Я могу себе представить. Картер – любимец нашей мамы и больше всех на нее похож, общительный и популярный по сравнению со мной и другим моим братом Коулом, мы оба угрюмы и задумчивы. Я уверен, что, когда мама услышала, что Картер уволился из компании, первое, что она сделала, это отругала папу за то, что он не смог его вернуть.
Она святая, но, когда волчица иногда выходит на волю, все разбегаются кто куда.
— Итак, твоя догадка оказалась верной. София действительно заботится о нем.
Он удовлетворенно кивает.
— По тому, как Картер говорил о ней, когда уходил, я понял, что между ними все было по-настоящему. Твой брат никогда не был таким страстным. Таким уверенным в себе. — Его голос смягчается, слегка срываясь. — Я гордился им. — Его слабая улыбка снова сменяется недовольством. — Неблагодарный.
— Мы найдем другого операционного директора.
— Как? Мы никому не можем доверять!
— Я не знаю, как, но мы что-нибудь придумаем. Кроме того, я думаю, что самостоятельная жизнь пойдет Картеру на пользу. Корпоративная жизнь никогда не была его призванием.
Некоторое время мы сидим в задумчивом молчании, пока отец не поправляет галстук и не принимает деловой вид.
— Теперь, когда все улажено… давай поговорим о том, как мы собираемся справиться с TriCast. Мы не можем оставить такое неуважение без ответа.
На этот раз моя улыбка безрадостна.
— Картер предложил нам дать им попробовать их собственное лекарство. Я склонен согласиться.
— Тогда, конечно, — говорит он голосом, твердым как сталь, — бомбите на здоровье.
40
СОФИЯ
К обеду я закончила свое заявление об увольнении, сохранила его в облаке и привела дюжину аргументов самой себе о том, как и когда его отправить.
Часть меня хочет прямо сейчас ворваться в кабинет Хартмана, швырнуть письмо ему в лицо и произнести драматическую речь об этике, прежде чем столь же драматично уйти, подняв кулаки и захлопнув двери.
Другая часть знает, что действия будут не только бесполезными, но и контрпродуктивными.
Мне нужны следующие две недели, чтобы спланировать все последствия, которые повлечет за собой уход с этой должности. Мне также нужны деньги. Оставаться на зарплате еще две недели имеет смысл, даже если я предпочла бы разворошить гнездо гремучих змей под столом Лоррейн.
Также есть большая вероятность, что меня уволят, как только я подам заявление, так что все эти умственные упражнения могут оказаться напрасными.
У меня есть время как минимум до пятницы. Именно тогда я сказала Лоррейн, что дам ей свой ответ. А пока мне нужно составить список дел.
Первое, обновить свое резюме.
Второе, составить список рекомендаций.
Третье: молиться, чтобы Лоррейн и Хартман погибли в авиакатастрофе или в результате другого нелепого несчастного случая.
Но ничего такого, что заставило бы их сильно страдать. Всего несколько мгновений полного ужаса перед забвением сделают свое дело.
Я могу быть мстительной, но я не чудовище.
Осторожный стук в дверь моего кабинета отвлекает меня от моих мыслей.
— Войдите.
Моя ассистентка просовывает голову в дверь.
— У тебя найдется минутка?
— Конечно. — Я отрываюсь от документа на экране компьютера и жестом приглашаю ее войти. — В чем дело?
Алекс садится напротив моего стола, то скрещивая, то разгибая ноги и беспокойно ерзая.
— Итак… все знают о Картере МакКорде. Я имею в виду, что он уходит с должности.
Новости распространяются быстро. Все еще не убежденная, что она не шпионка Хартмана, я опасаюсь, к чему это может привести. Я издаю неопределенный звук и жду, когда она продолжит.
После секундного напряженного молчания Алекс выпаливает: — Если ты собираешься основать собственную компанию, я бы хотела присоединиться к тебе.
Я удивленно моргаю. И тут у меня появляется идея.
Стоит ли мне основать свою собственную компанию? Это то, чем я хочу заниматься?
Мои мысли начинают перемешиваться от открывающихся возможностей.
Остро осознавая, что офис может прослушиваться, я говорю: — У меня нет на этот счет никаких планов.
Прикусив губу, она с сомнением смотрит на меня.
— Я честна с тобой, Алекс. Я счастлива на своем посту здесь.
Теперь она корчит гримасу.
— Это меня удивляет.
— Почему?
Она пожимает плечами.
— Просто ты всегда казалась намного более… амбициозной. Я думала, что ты получишь что-то вроде должности в правительстве, связанной с торговлей или технологиями. Или, может быть, присоединишься к фирме прямых инвестиций или венчурного капитала в качестве директора. Заработаешь денег, как Опра, знаешь ли?
Я приподнимаю бровь и пристально смотрю на нее, пытаясь определить, провоцирует ли она меня на откровенность или у нас искренний разговор.
— Ты бы так поступила на моем месте?
Алекс с энтузиазмом кивает.
— Полностью. Или воспользовалась своими связями и опытом, чтобы основать собственное медиапредприятие. Например, продакшн-студию? Или платформу для контента, основанную на технологиях? Но с акцентом на лидерство женщин, их продвижение и гендерный паритет.
Заинтересовавшись этой темой, она наклоняется ко мне и быстро говорит.
— Я имею в виду, я знаю, что «стеклянный потолок»19 стал намного выше, чем раньше, и женщины добились огромных успехов на рабочем месте, но нам еще предстоит пройти долгий путь к истинному равенству. Гендерный разрыв в оплате труда по-прежнему сохраняется, даже после учета образования, опыта и профессии. В большинстве советов директоров по-прежнему преобладают мужчины. И все меньше женщин продвигаются по служебной лестнице. И даже не начинай рассказывать мне о проблемах сексуальных домогательств, с которыми мы все еще сталкиваемся!
Она раздраженно фыркает.
— Как раз в тот момент, когда ты думаешь, что тебя наконец-то воспринимают всерьез, какой-то извращенец называет тебя «дорогая» и хватает за задницу.
Эта речь удивляет и впечатляет меня. Я понятия не имела, что она так страстно относится к продвижению женщин в бизнесе.
— Я понимаю тебя. И ты права по всем пунктам.
Алекс изучает выражение моего лица, но я ничего не выдаю.
Ее плечи опускаются в знак поражения.
— В любом случае. Я просто подумала, что стоит рассказать об этом.
— Я ценю это. Спасибо.
Она встает и уходит, не сказав больше ни слова, оставляя меня в противоречивых чувствах. Я смотрю на закрытую дверь, желая успокоить ее, дать какой-нибудь ободряющий совет, но слишком хорошо понимаю, насколько это было бы рискованно.
В этом змеином логове я не знаю, кому могу доверять.
А это значит, что я не могу доверять никому.
Я не знаю, что последует за этим. Судебный процесс? Пиар-война? Клеветническая кампания? Или вообще ничего. Просто тишина. Сегодня я руководитель высшего звена, а на следующий день, я – поучительная история, о которой никто не говорит на собраниях.
Эта внезапная, острая боль в моей груди – тоска… по Картеру.
Он бы точно знал, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. И даже если бы это было возмутительно или я подозревала, что это полуправда, призванная польстить мне, его слова заставили бы меня улыбнуться.
— Черт возьми, красавчик, — бормочу я. — Где ты, когда я больше всего в тебе нуждаюсь?
Я отгоняю боль и провожу остаток дня в ожидании, что будет дальше. Когда наступает пять часов, а Лоррейн с Хартманом так и не появляются, я с тяжелым сердцем и пульсирующей от боли головой отправляюсь домой.
Как только я переступаю порог, мама протягивает мне бокал вина.
— Что это? — Говорю я, ставя свою сумочку на консоль в прихожей.