Сапфир.
— Что не так с Сапфир?
— Ты хочешь, чтобы этот ребенок вырос и стал стриптизером?
— Бабушка, нет ничего плохого в том, чтобы быть экзотической танцовщицей, — перебивает Харлоу. — Почему ты так осуждаешь?
Я вхожу на кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя мама драматично прижимает руку к сердцу, как будто кто-то оскорбил королеву.
— Я не осуждаю, — фыркает она. — Я реалистка. Стоит дать малышке имя Сапфир, и у нее в будущем не будет ничего, кроме шеста и татуировки в виде бабочки над попкой.
Бриттани, которая на кухне по локти в муке и тесте для выпечки, поворачивается и свирепо смотрит на мою маму.
— Мою бабушку звали Сапфир.
В голосе моей матери появляется тихий смешок, в котором слышится осуждение.
— Теперь я понимаю, с чего все пошло наперекосяк. Как зовут твою маму? Топаз? Бриллиантовый восторг? Янтарная тревога?
Когда Бриттани обиженно смотрит на меня, я говорю: — Она еще даже не начала. Если бы ты не была беременна, я бы посоветовала тебе начать много пить. Что ты там делаешь?
— Круассаны. Я подумала, что они отлично подойдут на завтрак.
Когда Бриттани возвращается к тесту, мы с мамой и Харлоу обмениваемся взглядами.
Я неуверенно спрашиваю: — Ты печешь?
Бриттани кивает, продолжая мастерски замешивать тесто.
— Я люблю печь. Это очень успокаивает, почти как медитация. Мой разум просто опустошается.
Когда моя мама открывает рот, чтобы сделать какое-нибудь язвительное замечание, я делаю резкое движение поперек горла и свирепо смотрю на нее.
Она показывает мне язык. Харлоу закатывает глаза и вздыхает.
По крайней мере, хоть кто-то на моей стороне.
Моя мама говорит мне: — Я думала приготовить лазанью на ужин, но у нас нет рикотты. Может, тебе стоит сходить в магазин?
Я сажусь напротив нее за стол и дарю ей свою самую обворожительную улыбку.
— А, может быть, тебе стоит рассказать мне, как продвигается поиск квартиры, Круэлла?
— Я могу приготовить ужин, — перебивает Бриттани, снова отворачиваясь, ее руки замирают. А на лице читается надежда, как у новой сотрудницы, стремящейся произвести хорошее впечатление.
— Ты печешь и готовишь? — Кажется, она едва ли способна вскипятить воду, не вызвав отключения электроэнергии во всем городе, не говоря уже о кулинарном мастерстве.
К ее чести, Бриттани не дрогнула.
— На самом деле у меня хорошо получается и то, и другое. До того, как я встретила Ника, я работала поваром в маленьком бистро в Эхо-Парке. Франко-итальянский ресторан фьюжн. Людям нравилось мое ризотто с белыми грибами и трюфельным маслом.
Боковым зрением я вижу, что мама строит мне глазки, но я не обращаю на нее внимания. Знаю, она надеется увидеть, как я буду пускать кровь, но я не собираюсь втягиваться в разговор о том, как и когда Бриттани познакомилась с Ником.
В данный момент это даже не имеет значения.
Я медленно произношу: — Что ж, Бриттани… если ты хочешь приготовить ужин… тогда, конечно…
Вмешивается моя мама: — Только без сливок в ризотто. У меня от них опухают лодыжки.
— Не все зависит от тебя, бабушка, — говорит Харлоу, заставляя нас с мамой рассмеяться.
— Как насчет буйабеса по-путтанески?
Когда никто не отвечает, Бриттани объясняет: — Это рагу из морепродуктов, в котором сочетаются соленая острота путтанески и провансальская пикантность буйабеса. Я люблю подавать его с хрустящим чесночным хлебом.
Моя мать поворачивается к Харлоу, ухмыляется, как акула, и говорит в ошеломленной тишине: — «Puttanesca» в переводе с итальянского означает «шлюха». Хочешь рыбное рагу «маленькая шлюха» на ужин, дорогая?
Харлоу смотрит на меня. Потом на мою мать. Затем на Бриттани и улыбается. Это дружеская улыбка, искренняя, от которой все ее лицо озаряется.
— Да. Это действительно звучит здорово. Спасибо, Бритт.
Когда моя мать закатывает глаза от отвращения, это кажется своего рода победой.
Но какой именно и для кого, я не уверена.
Скандал на работе разгорелся быстро и ярко, но почти так же быстро и погас из-за юридических угроз, увольнений в отделе кадров и череды консультантов, нанятых для поддержания морального духа. И Хартман, и Лоррейн исчезли, как дым, и в офисе стало тише, чем за все последние годы.
Теперь, когда над моей головой больше не висел молот, отставка казалась бессмысленной. Так что я оставалась в некотором подвешенном состоянии, не зная точно, что будет дальше.
А когда я хотела открыть свое заявление об увольнении, оказалось, что оно исчезло.
Без сомнения, это заслуга властного и высоконравственного брата Картера, Каллума.
Дома все терпимо. Безумно и нелепо, как в мазохистском ситкоме, но с этим можно справиться. Поскольку быстро перевезти Бриттани было некуда, я решила на время поставить раскладушку в старом кабинете Ника, пока мы не найдем Бритт постоянное жилье. Я продала все его гитары коллекционеру на Ebay, кроме фиолетовой, которая так нравилась Картеру. Ее я убрала на хранение, тщательно завернув и упаковав в коробку.
Я не спрашиваю себя почему.
К моему тайному удовольствию, Бриттани завладела кухней, с завидным мастерством отобрав контроль у моей матери. Которая жалуется, но съедает все, что готовит Бритт, а потом оскорбляет ее, когда просит добавки. Теперь, когда Ника нет, Харлоу считает Бриттани кем-то вроде старшей сестры и настаивает на том, чтобы мы каждый вечер ужинали всей семьей. Я знаю, что это очень, очень странно, но я не против.
Случались и более странные вещи.
Что касается меня, я до сих пор не разговаривала с Картером.
Однако я видела, как он в толстовке с капюшоном прятался и протирал стекла старой синей Honda на другой стороне улицы, перед домом с желтой входной дверью.
Часть меня не верит, что он действительно ночует под моим домом, как и обещал Каллум. Другая часть меня надеется, что ему чертовски некомфортно и что он живет в мире обиженных, упрямых сердцеедов, каким он и является.
Но в основном я просто скучаю по Картеру.
Я скучаю по тому, как он смотрит на меня. Как заставляет меня смеяться. Какой он заботливый и милый. Я скучаю по тому, как он целуется, словно умирая с голоду. Как старается угодить мне.
Как он заставляет меня чувствовать себя самой красивой женщиной на свете.
Каждое утро, когда я встаю, первое, что делаю, это проверяю, на месте ли еще эта чертова синяя Honda. Когда я раздвигаю шторы в своей спальне и выглядываю в окно, чтобы убедиться, что она на месте, я втайне вздыхаю с облегчением и говорю себе, что Картер полный придурок, и что он не стоит того, чтобы из-за него беспокоиться.
Особенно учитывая, что он связан с кланом психопатов, который он называет семьей.
Затем я ставлю себя на их место и пытаюсь представить, что бы я сделала тогда.
Если бы у меня были все эти деньги, вся эта власть и то, что кажется сверхъестественной способностью подчинять Вселенную – и сети Wi-Fi – своей воле…
Была бы я хорошей девочкой?
Или я была бы такой же, как Хартман и Лоррейн, интриганкой, манипуляторшой и эгоцентричной засранкой?
Мне хочется верить, что я была бы хорошим человеком, но я не совсем уверена. Власть развращает людей. Деньги тоже. Добавьте к этому невероятную привлекательность и высокий уровень интеллекта, и вы получите задатки легендарных суперзлодеев.
Но, насколько я могу судить, единственное, в чем виноваты МакКорды, – это в том, что они невыносимо богаты.
Я перерыла весь интернет в поисках информации. Все таблоиды, все профили в LinkedIn, реестры подставных компаний и сомнительные форумы, которые я смогла найти. О них ничего нет. Ни единого сомнительного пожертвования или двусмысленного соглашения о неразглашении. Ни скандалов, ни судебных исков, ни подозрительных офшорных активов, ни схем шантажа. Ни единого намека на взятку, ни единого шепота о неподобающем поведении.
Так что либо они безупречно чисты, либо достигли такого уровня секретности, что нарушают законы реальности.
Из всего, что я видела до сих пор, я склонна верить второму варианту.
От таких мыслей у меня начинает болеть голова, поэтому я стараюсь не зацикливаться на этом.
И вот я здесь, погружаюсь в размышления о гипотетических ситуациях, в то время как мужчина, в которого я влюблена, отказывается со мной разговаривать, но проводит ночи, нарушая закон о бродяжничестве, в каком-то извращенном проявлении верности.
Если бы я не знала наверняка, я бы подумала, что мужчин завезли из какой-то далекой галактики, где логика вне закона, а эмоциональный интеллект запрещен под страхом смерти.
А еще говорят, что мы иррациональны.
Затем наступает день свадьбы, и все мои теории о Картере и его семье полностью переворачиваются с ног на голову.
44
СОФИЯ
Машина прибывает ровно в десять утра, как и обещал Каллум. И не просто машина, а блестящий черный Maybach, такой отполированный, что я вижу отражение собственного сомнения на лице, прежде чем водитель открывает передо мной дверцу с торжественным почтением, которое обычно приберегают для членов королевской семьи.
— Мисс Бьянко, — говорит он, кивая. — Мы прибудем на ранчо чуть более чем через полтора часа. В машине есть закуски в дорогу.
Я бросаю взгляд на хрустальный графин, стоящий на консоли, поднос с бокалами для шампанского и корзинку с изысканными закусками, подобранными вручную, словно съедобные украшения.
— Спасибо.
Он улыбается, помогает мне войти и закрывает за мной дверь.
Внутри салона тихо и прохладно. Сиденья словно созданы для того, чтобы повторять каждый изгиб моей спины. Я стараюсь не поддаваться впечатлению, но это невозможно.
Я действительно могла бы привыкнуть к такой роскоши. На самом деле, это может стать началом моей истории о становлении суперзлодеки. Я уже чувствую, как рушатся мои моральные устои.
Когда пейзаж за окном расплывается, сухие холмы и перегруженные автострады уступают место пышной ухоженной красоте побережья Санта-Барбары, я изо всех сил стараюсь не паниковать. Я нанесла макияж, завила волосы, надела платье, которое достала из глубины своего шкафа и которое выглядит так, будто могло быть снято в фильме с Одри Хепберн в главной роли.