– Понимаете, Елена Борисовна такой человек… гм… Не так-то легко встретиться с ней, как с простым смертным, и поговорить. Особенно сейчас, когда она, летя в пропасть, сметает все на своем пути…
Я, разыскав в интернете информацию о Скоробогатовой и насладившись изучением ее снимков (роскошная блондинка с полными губами и глазами, как у лисы), тотчас представила Елену Борисовну, сидящей на метле и рассекающей воздух с огненными искрами… Дьяволица!
– Но если не поедете вы, то поеду я. Вернусь домой, сяду в свою машину и отправлюсь в Переделкино.
– Ну уж нет, я вас одну не отпущу! – взвился Родионов. – Лева поручил мне оберегать вас, защищать.
– Вот как? А я-то думала, что вы занимаетесь как раз его делами.
– У нас целое юридическое бюро, и сейчас мы все работаем в одном направлении – пытаемся помочь Льву Григорьевичу.
– Тогда сами решайте – едем мы или нет.
– Хорошо, сейчас я сделаю несколько звонков своим коллегам, скоординирую наши действия, а потом я сообщу вам результат. Договорились?
Ну вот, хотя бы разобралась, кто такой Родионов и почему он приставлен ко мне. Мне бы и раньше догадаться, что делами по освобождению Левы занимается целый штат юристов! И как же здорово, что, даже находясь в таком затруднительном положении, когда его, по моей вине втянутого в эту историю, держат как настоящего преступника в камере, он нашел в себе силы вспомнить и позаботиться обо мне, приставив ко мне одного из своих доверенных лиц, адвоката Родионова.
Я стояла на крыльце больницы и видела, как Родионов, отойдя к машине, беседует по телефону. Он был спокоен, разговаривал тихо, без эмоций, но судя по выражению его лица, дела у Левы шли не очень-то хорошо. Потом Михаил Евгеньевич махнул мне рукой, и мы сели в машину.
– В Переделкино? – спросила я.
– В Переделкино, – ответил он со вздохом. – Минут через сорок там будем.
– Быть может, хотите перекусить?
– Поскольку мы не знаем, как там все сложится в Переделкино и когда мы освободимся, можно и пообедать, – замурлыкал Родионов, и я вдруг увидела его совсем другим, почти домашним, просто человеком, а не адвокатом, хотя все еще немного напряженным и собранным. Думаю, именно тогда мы немного расслабились и даже успокоились.
Мы заехали в небольшой ресторанчик по дороге, заказали куриный суп, плов и напитки.
Помнится, еще Ванечка учил меня в случае каких-то сложных жизненных ситуаций не раскисать и просто стараться не думать о том, что пока что не можешь исправить. «В этом нет никакого смысла, Ларочка, – говорил он. – Старайся не мучить себя в такие моменты голодом, не истязать бессонницей. Все, что от тебя зависит, ты и без того сделаешь, постараешься что-то предпринять. А проку от тяжелых мыслей все равно никакого нет. Напротив, постарайся во всем находить позитив. Улыбайся!»
Быть может, поэтому я с таким аппетитом пообедала и даже заулыбалась, когда официантка предложила нам десерт – блинчики со свежей клубникой.
В ресторане прямо в центре зала была установлена елка, и от нее так крепко пахло хвоей, что я, хоть и старалась держаться, все равно почувствовала, как отчего-то хочется плакать. Но не от какой-то вселенской грусти, потому что я все равно чувствовала, что все-то у нас с Левой наладится, его выпустят, и мы снова будем вместе, нет! Просто вспомнилось детство, елка во Дворце молодежи, подарки, конфеты, мандарины… Детство – это когда проблем не чувствуешь и живешь как в сказке. И все тебя любят.
Мы сидели у окна, и когда принесли блинчики, тишину придорожного ресторана разорвал вой сирен – мимо нас по шоссе неслись, обгоняя друг друга, полицейские машины с мигалками и кареты «Скорой помощи». Окна ресторана были огромные, прозрачные, чистые, и у меня появилось такое чувство, будто меня обдало холодным ветром от пролетавших мимо машин.
– Надо же, сколько машин… Что-то, видимо, случилось на дороге. Может, авария, – сказала я.
– Да, что-то уж слишком много машин… – нахмурился Родионов. Он отодвинул от себя тарелку с блинчиками, я последовала его примеру. Аппетит почему-то пропал. Он расплатился, не позволив мне этого сделать, мы встали и направились к выходу.
Потом я спрошу у него, на самом ли деле он подумал то же, что и я…
Никаких аварий по дороге мы не увидели. Свернули и покатили к поселку, я на ходу вспоминала, куда сворачивать. И когда мы уже съехали в проулок, где, по моим подсчетам, должен был находиться дом Сазыкина, увидели впереди скопление машин… Обгоняя нас, туда же пронеслись еще две машины, одна с телевизионщиками, об этом нетрудно было догадаться, увидев логотип одного из телевизионных каналов. Мы тоже подъехали, вышли из машины, стали пробираться через успевшую образоваться толпу людей, чтобы увидеть, что же произошло.
Роскошный темно-синий «Бентли» был искорежен бетонным основанием столба, да так чудовищно, словно машина была сделана из тонкой синей фольги и вот теперь смята, раздавлена… Мы увидели растерянных врачей «Скорой помощи», не знающим, как подступиться к автомобилю, в котором наверняка уже кто-то погиб. Ну невозможно было остаться в живых после такого мощного удара, водительское место было просто расплющено…
– Ларочка, стойте здесь и никуда не уходи, чтобы я мог вас найти, – взволнованно проговорил Родионов, выискивая в толпе, как я поняла, знакомые лица. – Попробую что-то узнать.
Он исчез в толпе, я же, подойдя к какой-то женщине, стоящей рядом, спросила ее, чья это машина.
– Скоробогатова разбилась, моя соседка собственными глазами видела, как она неслась по дороге и словно нарочно врезалась в столб… Такой звук был, говорит, жуть… Земля содрогнулась.
– Это та самая Скоробогатова?.. – осторожно спросила я, надеясь услышать еще какие-нибудь подробности.
– Она самая. Да вы что, не знаете? Вся Москва уже знает… От любви это. Жалко бабу. Так любила, так любила… А он, говорят, гулял от нее по-страшному.
– Кого любила-то?
– Да артиста одного. Даже муж знал, жалел ее. Вот как скрутило бабу… И вот все ведь у нее было – и положение, она же депутат, известная личность, и денег море, вся в брильянтах ходила, машина – не машина, шуба – не шуба… Говорят, вилла у нее на Женевском озере, в Швейцарии, – закачаешься. Моя соседка все про нее знает, она помогала ей по дому прибираться.
– Ну а что случилось-то? Мало ли кого мы любим, а нас не любят, но не все же о столбы убиваются… – Я и сама не поняла, как это сказала.
– Да говорят, она соперниц своих изводила… Вроде в театре каком-то пять артисток отравила. А одна забеременела от этого, фамилия его… Сейчас вспомню… Логинов, вот! Я почему запомнила, я в больнице лежала, так у соседки по палате фамилия была такая ж – Логинова.
– Забеременела, и что?
– Я точно не знаю, мне же соседка рассказывает… Вроде бы эту артистку она вообще из окна скинула.
– Какую жуть вы рассказываете! Да кто же об этом может знать? Все это сплетни!
– Может, и сплетни… Но результат-то вы сами видите! – Женщина ткнула пальцем в сторону разбитой машины. – Думаю, она еще что-то страшное сотворила, а потом не выдержала и свела счеты с жизнью. Может, убила кого. После все узнаем. У меня интернет, так я все читаю, все новости, сплетни…
– В доме окна светятся… Это муж ее там?
– Нет, здесь она свою любовь прятала.
– А вы видели?
– Нет. Сейчас зима, ничего не видно, а летом здесь шатер такой стоял, в саду, скрытый от глаз занавесками… Вечером они музыку слушали, смеялись…
Вернулся Родионов, красный, вспотевший, глаза горят.
– Лара, нам надо срочно в Москву!
– Что случилось?
– По дороге расскажу.
Мы сели в машину и поехали.
– Мне только что позвонили, Льву Григорьевичу изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Он скоро будет дома, Лара!
Вот это была новость так новость!
– А там что? Скоробогатова? Мне одна женщина успела много что рассказать.
– Да. Там, в машине, уже труп. Они дожидаются технику, чтобы вытащить тело из машины… По всей видимости, она сама въехала в столб.
– А Жора там?
– Да, его допрашивают. Я-то его не видел, меня не пустили. Но одного знакомого опера увидел, он мне и рассказал.
Ну никак я не ожидала встретить у дверей своей квартиры следователя, того самого, что допрашивал нас с Родионовым в квартире Тряпкиной. Я даже фамилию его запомнила. На всю жизнь – Седов. И как же мне тогда стало страшно – в квартиру-то я поднялась одна, Родионов поехал встречать Леву!
– Побеседовать бы надо, – сказал следователь.
– Марина жива? – Я даже зажмурилась в ожидании ответа.
– Да, жива и пришла в себя. Я, собственно говоря, поэтому и пришел. Она сказала, что спрятала у вас в квартире кое-что важное.
Меня отпустило. Я-то подумала, что Марина (я уж не знала, чего от нее ожидать), придя в сознание, решила повесить покушение на меня.
– И что же это? – Я, понятное дело, не собиралась отдавать ему то, что уже сейчас, возможно, начало работать и спасать Леву. Его же не просто так отпускали, просто поменяли меру пресечения.
– Флешка. Ваша подруга сказала, что спрятала ее в банке с какао.
– Что ж, хорошо, пойдемте, посмотрим.
Я прошла на кухню и сделала вид, что пытаюсь вспомнить, где у меня банка с какао. «Вспомнила». Открыла шкафчик и достала пустую банку, открыла ее.
– Странно… – Седов задумчиво смотрел на дно банки. – Ну, что ж, извините за беспокойство.
– А что должно быть на флешке?
– Она только сказала, что это очень важно. И больше ничего.
– Но если она была в состоянии разговаривать, так, может, она сказала, кто на нее напал и пытался убить?
– Да, сказала.
– И кто же?
– Вы, Лара…
– Лара, Ларочка…
Я открыла глаза. Лева целовал мое лицо.
– Где следователь? – заскулила я, пытаясь разглядеть человека в белом, который ходил по комнате.
– Какой еще следователь? Ты что?
И тут я поняла, что нахожусь не дома, а в больничной палате! А человек, кото