— Итак, как вы можете быть здесь и сейчас?
— Ну, я рад, что ты начала с такого простого вопроса, — разминая свои мощные руки, а затем, наклонившись ко мне.
И ответ будет.
потому что мы зомби! — и он издал ужасный стон, растягивая свой рот, оскалив зубы, и скрючив руки.
Видя ужас на моём лице, Амброуз начал сильно бить и шлёпать себя рукой по колену.
— Шучу, — посмеивась сказал он, а когда успокоился, спокойно посмотрел на меня
Ну нет, серьезно.
Мы зомби.
— Мы не зомби, — сказала Шарлотта, в её голосе звучало нарастающее раздражение.
— Я полагаю, правильный термин был бы, гм, нежить, — сказал Гаспар, дрожащим голосом.
— Призраки, — сказал Чарльз, озорно ухмыляясь.
— Эй парни, прекратите её пугать, — сказал Винсент.
— Жуль?
— Кейт, всё немного сложнее, чем это.
Мы зовем себя ревененты (воскресшие).
Я их всех оглядела, одного за другим.
— Ruh-vuh-nahnt, медленно произнес Жюль, очевидно, решив, что я не поняла.
— Я знаю это слово.
Оно означает "призрак" по-французски.
мой голос дрогнул.
я сижу в комнате с чудовищами, подумала я.
беззащитная.
но я не могла позволить себе сейчас психануть.
что они сделают со мной, если психану? Что сделают, даже если не психану? Если только они не были такими монстрами, которые могут стирать людям воспоминания, и я посвящена в их тайну.
— Если обратиться к корню слова, то оно на самом деле означает "тот, кто вернулся" или "тот, кто пришел обратно", — продолжил педантично Гаспар.
Хотя в комнате было тепло, я дрожала.
Они все выжидающе уставились на меня, как-будто я была научным проектом их группы: Взорвусь я или нет? Чарльз прошипел, — Она психанет и сбежит, как я и говорил.
— Она не собирается психовать и сбегать, — возразила Шарлотта.
— Ладно, все вон, — голос Винсента прозвучал силбнее, чем это было до их пор.
— Без обид, но я предпочел бы поговорить с ней сам.
Вы ребята, только всё больше запутываете.
спасибо вам за ваши голоса доверия, но пожалуйста
идите.
— Невозможно.
В комнате воцарилось молчание, все смотрели на Гаспара.
Его голос утратил свой авторитет и он начал грызть ноготь.
— Я хочу сказать, если бы я мог, — пробормотал он смущенно, — Винсент, ты не можешь информировать человека, я имею ввиду Кейт, самостоятельно.
Нас всех затронуло это нарушение.
Нам всем нужно знать что она знает
а чего нет.
И мне придется полностью отчитаться перед Жан-Батистом, после.
прежде, чем ей будет позволено уйти.
Моё напряжение ослабло лишь на долю секунды.
Они собираются меня отпустить.
Понимание этого, стало моим светом в конце внушающего ужас темного туннеля.
— Я могу, гм, так же напомнить, что ты очень слаб, чтобы даже сидеть, — продолжил Гаспар.
— с твоим состоянием, как ты можно будет ожидать, что ты справишься с объяснением того, что так важно для всех нас.
Молчание длилось целую минуту, пока все смотрели на Винсента.
Наконец он вздохнул.
Хорошо.
Я понял.
Но ради Бога, постарайся сдерживать себя.
— Он посмотрел на меня и сказал, — Кейт, пожалуйста сядь со мной.
По крайней мере, у меня будет некая иллюзия, что я контролирую ситуацию.
Встав, я подошла к кровати и увидела с каким усилием Винсент поднял руку и крепко сжал мою.
В то мгновение, когда наша кожа соприкоснулась, я почувствовала тоже умиротворение, когда до меня дотронулась Шарлотта в её комнате.
Меня захлестнуло поток спокойствия и безопасности, как будто ничего плохого не случится, пока Винсент будет держать мою руку,
На этот раз я уже знала, что это какой-то сверхъестественный фокус.
Я осторожно села на край кровати, наблюдая за лицом Винсента, пока садилась.
— Мне не больно, — успокоил он меня, продолжая держать мою руку, когда я села рядом с ним.
— Хорошо, во-первых, ты ко мне прикасаешься, — сказал Винсент, чтобы все в комнате расслышали.
— Итак, я не призрак.
— И не настоящие зомби, — сказал Чарльз с улыбкой, — иначе он бы уже съел твоё лицо.
Винсент его проигнорировал.
Мы не вампиры или оборотни или еще кто-нибудь, кого тебе следует бояться.
Мы ревененты.
Мы не люди, — он помолчал, собираясь с силами, — но мы на собираемся причинять тебе боль.
Я постаралась взять себя в руки, прежде чем произнесла в комнате, таким ровным голосом, на который была способна, — Значит вы все.
мертвы.
Но вы выглядите живыми.
— За исключением тебя, — сказала я с сомнением, пока смотрела на Винсента.
Хотя ты выглядишь лучше, чем прошлой ночью.
Винсент был серьезен.
— Жуль, не мог бы ты рассказать Кейт свою историю? Возможно это лучший способ всё объяснить.
Гаспар прав, я не смогу справиться сам.
Жуль пристально смотрел на меня и не отводил взгляда.
— Ладно, Кейт.
Я знаю, что это звучит невероятно, но я родился в 1897 году.
В деревушке недалеко от Парижа.
Мой папа был врачом, мама акушеркой.
У меня проявился талант к живописи, поэтому в шестнадцать лет они отправили меня учиться в Париж.
Моё обучение прервалось, когда меня призвали на войну в 1914.
Я сражался с немцами два года, пока в сентябре 1916 года меня не убили в атаке.
Верденское сражение.
И это мог бы быть конец моей истории.
если бы я не очнулся спустя три дня.
В комнате было тихо, пока пыталась упорядочить всё что услышала в своей голове.
— Ты очнулся? — наконец я с собой справилась.
Парень, на которого я смотрела, выглядел не старше двадцати, но настаивал, что ему больше ста лет.
— Технически, он "ожил", — предложил Гаспар, держа тонкий палец на верху, демонстрирую свою точку зрения, — не "очнулся".
— Я вернулся к жизни, — уточнил Жюль.
— Но как? — спросила я в недоумении.
Винсент сжал мою руку, поддерживая мою смелость.
— Как ты мог вернуться к жизни, разве только ты в действительности не умер первый раз?
— О, я был мертв.
здесь без вопросов.
Ты не можешь выжить, когда тебя разрывает на части.
Улыбка Жюля уступила сожалению, когда он увидел как я побледнела.
— Дайте девушке передохнуть, — сказал Амброуз.
Мы вывалили на неё всё сразу.
Он посмотрел на меня.
Это такой особый.
как бы мне его назвать? Чтобы не звучало слишком похожим на Сумеречную зону, "закон мироздания", верно? Он говорит о том, что, если вы умрёте вместо кого-то, то при определённых обстоятельствах вы вернетесь к жизни.
Ты был мертвым в течение трёх дней.
А затем ты очнулся.
— Ожил, — поправил Гаспар.
— Очнулся, — настаивал Амброуз, — и, не считая того, что голоден, как черт, в остальной с тобой всё по прежнем как было.
— За исключением, того, что после всего этого ты не спишь, — добавил Чарльз.
— Ты когда-нибудь слышала о TMI, дружище? — спросил Амброуз, раздраженно сжимая руки.
— Кейт, — тихо сказала Шарлотта, — смерть и воскрешение очень тяжело отражается на человеческом теле.
Это своеобразное выпинование нас в другой жизненный цикл.
— Оживление, вообще-то, хороший способ определить это.
Нас так оживили, что когда мы очнулись, то мы действуем больше трех недель без остановки.
а после наше тело отключается и мы спим три дня как убитые.
Как спал Винсент.
— Ты хочешь сказать, что мы мертвы три дня, — начал поправлять её Чарльз.
Шарлотта прервала его.
Мы не мертвы.
Мы называем это — быть спящим.
Наше тело как бы находится в зимней спячке, но наш мозг всё еще активен.
А когда наше тело просыпается, мы возвращаемся к абсолютно нормальной жизни более, чем на три недели, за исключением того, что не спим..
Чарльз пробормотал, — ага, точно.
— Ну можно сказать, что мы дали представление о нашей истории, — вежлево сказал Гаспар.
— Ты был.
в спячке вчера? — спросила я Винсента.
Он кивнул
— Конец трёх дней, — сказал он.
— Теперь со мной будет всё в порядке почти месяц.
— Что до меня, так ты не выглядишь так, что с тобой всё в порядке, — ответила я, глядя на восковую бледность его кожи.
— Должно пройти несколько часов, чтобы оправится от спячки, — сказал Винсент, слабо улыбаясь.
— Для человека, это как операция на открытом сердце.
Тебе не можешь просто вскочить с кровати, когда проходит анестезия.
Это имело смысл.
Если продолжать следовать его аналогиям с человеком, то я смогу лучше переварить этот причудливый сценарий.
От того, как они спорили, становилось понятно, что им явно не привычно объяснять своё сложившиеся положение.
Это была для меня возможностью всё выяснить.
Я повернулась к Жюлю.
Тебе больше ста лет.
— Мне девятнадцать, — сказал он.
— Значит ты никогда не состаришься? — спросила я.
— О нет, мы стареем, с этим всё в порядке.
Взгляни на Жан-Батиста — он умер в тридцать-шесть, а сейчас ему шестьдесят! — сказал Чарльз.
— А сколько бы ему было на самом деле, если бы он.
ну, ты понял, — подоьрала я слова.
— Двести тридцать пять, — ответил Гаспар, без колебаний, и, глядя на остальных, продолжил, — Можно мне?
Чарльз кивнул, остальные молчали.
— Поле того, как мы оживаем, мы стареем с той же скоростью, что и все остальные.