– Ты родишь мне сына, – еле слышно прошептал Клейн и увидел, как исказилось ее лицо. Он тихо засмеялся, будто только что отомстил кому-то за смерть своих детей.
Его пальцы переместились вправо и уже искали еле заметные трещины в кладке. Один из камней не был скреплен раствором, и масон с трудом вынул его, обломав ухоженные ногти. В открывшейся небольшой камере лежали два драгоценных корня – мужской и женский экземпляры.
Клейн вытащил их на тусклеющий свет и стал рассматривать таинственные скульптуры, созданные матерью-природой с помощью земляных демонов… Он особенно любил мужское растение, которое возил с собою повсюду. Однажды в Гималаях масон был свидетелем жутковатого и чудесного зрелища: корень засиял ночью холодным голубым светом…
В тот раз это спасло Клейна от гибели на леднике. Спустя много лет он узнал, что арабы называют мандрагору «свечой дьявола». С тех пор он познакомился со многими ее свойствами и наблюдал удивительное перерождение женской особи…
Он гладил маленькую мужскую фигурку, осязая выпуклости гениталий. Он не был гомосексуалистом, как кое-кто из его друзей-тамплиеров, но сейчас почувствовал влечение к фаллическому символу. Предстоял несложный ритуал, после которого корень передаст ему силу зачатия…
Чем дольше он гладил его, тем большей тяжестью наливалось тело, пальцы теряли подвижность, а предметы утрачивали привычные пропорции. Свет фонаря стал зыбким, будто свеча трепетала на ветру. Клейн услышал глухой шум, доносившийся снизу, – стук из подземелья.
Одна из каменных плит пола дрогнула; что-то выталкивало ее и заставляло вибрировать… Клейн снова засмеялся. Его нельзя было напугать даже пробуждением целого кладбища. Он знал об ужасном столько, что давно перестал бояться чудовищ, живых людей, мертвецов.
Он понял: все худшее гнездится у него внутри… Корень размягчился и зашевелился в его руках. Масон увидел, что держит миниатюрного ребенка. Тот постепенно увеличивался в размерах, раздвигая его ладони. Это был голый младенец со взрослой мимикой и серой кожей, покрытой разводами, словно древесная кора. Он тоже смеялся над Клейном и его надеждами, издавая тихое кваканье, от которого смерзались волосы. Обнажились беззубые розовые десны. Клейн опустил взгляд ниже. У ребенка была эрекция. Маленький пенис торчал, как засохший обломанный сучок. Младенец был весь покрыт слизью, будто действительно только что родился. Достигнув естественного роста, он выскользнул из рук масона, словно холодная, дурно пахнущая рыба, и мягко упал на пол. Даже в полумраке было видно, что пыль и грязь не прилипают к нему. Он побежал в темноту, не оставляя следов. Однако его маленькие ножки отчетливо шлепали по камням.
Через несколько мгновений он затерялся в лабиринте. Вот тогда Клейн испугался. Не за свою жизнь, а того чуждого и жуткого, что поселилось теперь в его цитадели. Младенческий смех не стихал, доносясь отовсюду…
Масон вспомнил о девушке, которая была свидетельницей превращения, и увидел в ее глазах отражение собственного безумия. Это немного помогло ему, вернув птицу сознания на остров, целиком помещавшийся внутри черепа. Клейн схватил фонарь и устремился к выходу из лабиринта, моля своего несуществующего бога только об одном: чтобы ему не довелось наступить в темноте на скользкий серый комок плоти, блуждавший где-то поблизости.
Впрочем, он понимал, что бегство бессмысленно. Младенец из мандрагоры обитал теперь и в лабиринте его мозга. Они давно и изначально были проекциями друг друга: мертвое подземелье и органическое вещество; каменные коридоры и серые извилины из нейронов…
Где кончались эти странные, вложенные друг в друга миры? Скорее всего, у них вообще не было конца. Кошмар распространялся повсюду…
Клейн запер подвал и поднялся к себе в кабинет. Здесь он открыл бар, предназначенный исключительно для гостей и клиентов. Бар был полон, потому что никогда раньше масон не прибегал к излюбленному средству Голикова.
Но сейчас он налил себе до вульгарного огромную дозу коньяку и выпил его почти залпом. Оглушающего удара не получилось. Опьянение подкрадывалось слишком медленно и не позволяло забыться. Наоборот, он вспомнил кое-что. События конца далеких двадцатых годов. Предсказание ведьмы из полузаброшенного украинского села. Тень, которую он, оказывается, носил с собою повсюду. Наказание за непочтительное отношение к сокровенному. Расплата за похищение мандрагоры…
Он сидел в кресле и вспоминал. Окна кабинета были зашторены, и он не видел солнца. Но даже если бы окна были открыты, в его глазах уже шел ливень. Ледяной ноябрьский ливень осени тысяча девятьсот двадцать девятого года…
Глава тридцать восьмая
Вольво медленно двигался вдоль стен и витрин. Медленно, потому что Голиков чувствовал себя очень паршиво. Ирен, наоборот, как будто немного пришла в себя, вырвавшись из аквариума с кошмарами. Она опустила стекло и жадно вдыхала раскаленный воздух. Встречный ветер играл с ее волосами, вычесывая из них тончайших червей, паразитировавших на мозге.
И все же это бесцельное кружение по городскому центру не могло продолжаться до бесконечности. Макс свернул на тихую улицу и стал высматривать кафе или ресторанчик, где, можно было бы пообедать. Под одной из арок он увидел застекленные двери, на которых золотыми буквами было написано; ресторан Калимантан.
Голиков точно знал, что раньше на этом самом месте была лавка букиниста.
– Что-то я проголодалась, – объявила Ирен, и он свернул к тротуару.
– Впервые вижу этот кабак, – сказал Максим, засомневавшись.
– Тем лучше. Должно же быть в жизни хоть что-нибудь новое.
Она вышла из машины и решительно направилась к дверям «Калимантана». Макс огляделся по сторонам. Какая-то женщина со скучающим видом рассматривала их из окна в доме напротив. На улице было пусто. Солнце вытапливало остатки влаги из организма, и Голиков поспешил укрыться в тени арки.
Двери открылись с тихим мелодичным звоном. Оказавшись с Ирен внутри, Максим обнаружил, что они являются единственными посетителями. Ресторанчик был более чем скромным по размерам. Шесть столиков размещались между старыми четырехгранными колоннами, на которых теперь были укреплены светильники, а когда-то тут находились стеллажи, заставленные древними книгами. В зале без окон работал кондиционер, поэтому здесь было сумрачно и прохладно, как вечером.
Навстречу уже спешил хозяин – человек в строгом темном костюме с бабочкой. У него была желтая кожа, очень красные узкие губы и сверкающие металлокерамические зубы. Прилизанные черные волосы, зачесанные назад, покрывали голову лоснящейся пленкой. Хозяин, несомненно, был азиатом, но каким-то экзотическим.
Он предложил Максу выбрать столик и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Вполне возможно, ресторан принадлежал одной семье, потому что официант был похож на хозяина, как родной брат. Оба говорили по-русски с незнакомым акцентом.
Меню оказалось обширным и достаточно изысканным. Голиков заказал венгерский летний салат, телятину, запеченную в сметане, мороженое с клубникой и дольками ананаса на десерт, шампанское «поммери» девяностого года для Ирен и «черный доктор» к мясу для себя.
В ожидании заказа он рассматривал большую редкостную раковину, лежавшую посреди стола рядом с пепельницей и пачкой «Мальборо». Назначение этого предмета оставалось неясным. Спиральные разводы вокруг острых пик, которыми была усеяна раковина, интриговали, как рельефная карта чужого мира. Стали прибывать блюда. Бутылка «поммери» была доставлена в серебряном ведерке со льдом. Максим с утра ничего не ел и только сейчас понял, что очень сильно проголодался. Ирина не отставала от него. Некоторое время они молча поглощали закуску – может быть, излишне быстро по обычным меркам.
Официант, незаметный, словно тень, наблюдал за ними с почтительного расстояния, всегда появляясь возле столика вовремя. Перемена блюд совершалась ловко и совершенно бесшумно. Свет в зале был зеленоватым и ненавязчивым. Вместо музыки был слышен какой-то слабый отдаленный перестук, похожий на шум бамбуковой рощи…
Хозяин возник в искусственных сумерках и осведомился о достоинствах стряпни. Ирен бурно выразила свое одобрение, а Макс беззвучно покивал в знак того, что полностью с ней согласен. – Вы у нас одни из первых посетителей, – сказал хозяин со льстивой улыбкой. – Позвольте предложить вам традиционное полинезийское блюдо за счет заведения…
Два официанта уже внесли в зал огромный длинный поднос, накрытый высокой металлической крышкой. Все вместе напоминало маленький сверкающий саркофаг. Между краями крышки и подноса торчали пучки какой-то травы, усеянной мельчайшими колючками. Макс 'вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что Калимантан – название одного из островов, на которых расположена Индонезия. По крайней мере, в этом мире сохранилась привычная география.
Поднос занял почти весь стол; остались свободными только два небольших сегмента для тарелок. Куда-то пропали пепельница и пачка сигарет. Перед Максимом теперь лежала морская раковина.
Официанты подняли крышку и немедленно исчезли с нею из поля зрения. Впрочем, Голикову было не до них. Ему показалось, что потолок медленно опускается, сжимая его в тесной раскаляющейся духовке.
Несколько секунд он сидел, глядя перед собой и пытаясь понять, что это: плохая шутка или репетиция театра абсурда. Может быть, галлюцинация? Но то, что он видел, было ужасающе реальным и вдобавок издавало запах. Запах жареного мяса.
Кошмар, преследовавший Макса в другой жизни, нашел его и тут.
На подносе лежал запеченный целиком мальчик в скорбной раме из травы, морских червей, рыбьих потрохов и всевозможных специй. Волос на его голове не осталось. Там, где они когда-то были, розово-серая кожа треснула, и в щели виднелась узкая полоска пожелтевшего черепа.
Несмотря на то, что лицо мальчика распухло и было сильно искажено, Голиков узнал его. Утопленника, найденного в своей ванне, он не 'мог забыть, как ни старался.