— Марвин совершил самоубийство, — сказал Чарльз, — если вы об этом говорите.
— Так уж и совершил?
Шофер невозмутимо пожал плечами.
— Я не видел, как он выпил яд, если вы это имеете в виду.
— Очень плохо, что никто этого не видел, — проскрипел Джентри. — Поскольку я тебе вот что скажу: не верится мне, будто Марвин был до того высокоморальный тип, что, узнав о супружеской измене сестры, испытал страшный шок, сел и тут же хватил стрихнину. И ни секунды я не поверю в то, что он будто бы не знал все это время о ваших с миссис Роджелл замыслах.
— Зачем вы мне все это говорите?
— Просто я хочу, чтоб ты знал: твои неприятности не кончились, и дело далеко не закрыто. Не вздумай уехать из города.
Шеф полиции повернулся на каблуках и протопал к двери, кивнув Петри и Доновану, чтобы те сопровождали его.
Вслед за ним вышли и Шейн с Рурком.
— Ты бы прогулялся с Уиллом и записал историю о Марвине. Я тебя найду попозже, — предложил Шейн репортеру.
Рурк дружески хмыкнул:
— Собираешься слоняться поблизости и пасти вдову?
— Вроде того.
Шейн посмотрел, как он вышел через парадную дверь, а затем вернулся на кухню, где нашел миссис Блейр сидящей за чашкой кофе.
Она предложила кофе и ему, он поблагодарил, сказал, что выпил бы без молока, уселся напротив нее с сигаретой и спросил:
— Вы видели предсмертное письмо Марвина?
Она покачала головой:
— Никто его мне не показывал.
— Некрасиво получилось с амурами Чарльза и миссис Роджелл при жизни мужа, а?
Она встретила его взгляд, твердо сжав губы.
— Это не по мне — сплетничать о людях, у которых я работаю.
— Вы ведь больше не будете здесь работать, — утвердительно сказал Шейн. — Вы, конечно, знаете, что Джон Роджелл оставил вам пятьдесят тысяч долларов по завещанию.
— Я знаю, он говорил, что собирается оставить.
— Почему?
— А почему нет? — с жаром возразила она. — Он был богатый, а мы дружили бог знает сколько времени.
— Дружили? — сказал Шейн.
— Может, вы не знаете, что он и мисс Генриетта были постояльцами в моем пансионе в Сентрал Сити, в Колорадо, еще когда он был просто старателем.
— Я все об этом знаю. И как он вернулся туда после смерти вашего мужа, привез вас сюда в качестве экономки и поместил в соседней комнате, пока не женился на Аните, после чего вам пришлось перебраться на третий этаж. А теперь обеспечил ваше будущее. Это все было только выражением дружбы?
Она ответила без злобы:
— Вы слушали Генриетту. У нее грязное воображение, и она всегда ненавидела меня с тех пор, как подала в суд на Джона, а меня вызвали как свидетельницу, и я сказала чистую правду о том, как он был с ней щедр.
— Вы отрицаете, что вы и мистер Роджелл были больше, чем просто друзья?
— Я не буду попусту тратить слов, чтоб отрицать, — ответила она с достоинством. — Не думаю, что вы поступаете правильно, сидя тут в моей кухне и говоря такие вещи за час до похорон.
— И вы не хотели бы увидеть, как схватят его убийцу… если он был убит, как думает Генриетта?
— Если он действительно был убит, — сказала она с ударением. — Но я не верила в это ни одной минуты. Из-за чего?
— Предположим, он стал подозревать Аниту и Чарльза.
— Я клянусь, что он никогда их не подозревал. Для него на этой девушке просто свет клином сошелся. И я должна сказать, что она была ему действительно хорошей женой.
— Предполагается, будто Марвин принял яд, потому что был поражен, увидев, как она вчера вечером вышла из спальни Чарльза.
— Я об этом ничего не знаю, но, вероятно, он был вдребезги пьян и мог сделать что-нибудь подобное.
— Как вы думаете, Марвин мог убить Роджелла? — спросил Шейн.
— Зачем ему это делать? Ему здесь было очень удобно.
— Но Роджеллу не нравилось, что он тянул деньги с Аниты. Убрав его с дороги, Марвин мог жить еще удобнее.
— Тогда зачем ему было убивать себя два дня спустя?
— Вот это, — хмуро сказал Шейн, — один из тех самых вопросов, которые мне не дают покоя. Я хотел бы, чтобы вы восстановили в памяти ту ночь, когда умер Роджелл. Как я понял, вы находились в кухне примерно с одиннадцати часов и отправились спать после того, как вскипятили молоко и перелили его в термос-кувшин.
— Я так делала каждый вечер с давних пор. До его женитьбы я накапывала ему лекарство в чашку сама, а когда появилась Анита, это стала делать она.
Шейн задумчиво оглядел стерильно чистую белую кухню.
— Вернемся к той ночи, — повторил он вновь. — Предположим, некто подмешал в питье яд, чтобы убить Роджелла. Кто бы мог это сделать… кто имел такую возможность?
— Проще всего это было сделать мне.
— Я знаю, — откликнулся Шейн. — А еще?
— Ну, Чарльз был здесь, пока я мыла термос горячей водой и подогревала молоко. Я это помню, потому что мне пришлось отнять у него последний стакан молока из холодильника. К счастью, мне удалось его вовремя остановить. Ей-богу, была и другая бутылка, оставшаяся после обеда, но она исчезла. И я ворчала, что Чарльз не позаботился как следует посмотреть, прежде чем взять молоко, ведь он же знал, что мистер Роджелл всегда пьет чашку на ночь. Все в доме знали, что одну чашку надо оставить для термоса.
— Он тогда действительно взял молоко до того, как вы это заметили?
— Ну да. На столе стояла тарелка с булочками, а я мыла термос в раковине.
— Но если он знал, что это был последний стакан, он мог что-то влить в него, а потом дождаться, чтобы вы спохватились и забрали у него молоко.
— Он мог так сделать, — согласилась она, колеблясь. — Но я не заметила, чтобы он сидел в ожидании. Он как раз собирался сделать глоток, когда я обнаружила, что это последние остатки молока из бутылки, и вырвала у него стакан из рук.
— Так, с Чарльзом ясно, — удовлетворенно заключил Шейн. — Что было после того, как вы оставили полный термос на обеденном столе?
— Я пошла наверх. Я думала, что Анита с братом в кабинете. Генриетта вышла из своей двери, встретила меня в холле и напомнила, что я собираюсь дать ей книгу, которую я взяла в библиотеке. Она зашла ко мне на третий этаж и просидела в моей комнате до тех пор, пока мы не услышали, как миссис Роджелл пронзительно кричит, что Джону плохо. Мы обе побежали вниз, а Марвин с мистером Пибоди наверх.
— Генриетта не выходила из вашей комнаты весь этот час?
— Нет. Мы сидели и разговаривали.
— А термос был внизу все это время. Вы не слышали, кто-нибудь проходил вверх или вниз по лестнице в течение этого часа?
— Нет, и не думаю, что могла бы услышать.
— Пока вы были в комнате с Генриеттой, дверь была открыта или закрыта?
Она задумалась, сжав губы и прищурившись.
— Она была закрыта, это точно. Я помню, как Генриетта вошла следом за мной и закрыла дверь.
— Таким образом, вы были изолированы от второго этажа и от других людей в доме.
— Да, действительно, — она твердо посмотрела на Шейна через стол.
— Это лекарство мистера Роджелла, которое так часто упоминалось, настойка дигиталиса, — он всегда принимал одно и то же ее количество?
— Двенадцать капель из пипетки, — немедленно откликнулась миссис Блейр. — В течение двух или трех лет.
— И каждый в доме знал об этом? Где его держали, в ванной?
— Да, в аптечке. Конечно, это не было секретом.
— И все знали, что превышение дозы опасно?
— Конечно.
— А вы знали, каким может быть действие большой дозы?
Миссис Блейр долго колебалась, прежде чем ответить. Складывалось впечатление, что она изо всех сил старается дать честный и точный ответ.
— Думаю, что да… даже уверена… Когда доктор Ивенс стал наблюдать Роджелла, он прочел нам лекцию об этом. О том, как мы должны быть осторожны, когда капаем лекарство, и что даже удвоение дозы способно вызвать сердечный приступ, который его может погубить, — горькая нотка проскользнула в ее голосе, когда она добавила: — Тогда-то его жена и сказала, что только она будет следить за тем, чтобы он принимал лекарство каждый вечер… Было ясно, что она просто не доверяет другим.
— Итак, все вы знали, что большая доза может быть причиной его смерти. Именно так и случилось, — подчеркнул Шейн.
— Вы говорите, что именно так и случилось, мистер Шейн? — в ее голосе был неподдельный ужас.
— Я ничего не говорю. Я только подчеркиваю, что если кто-то в доме хотел смерти Роджелла и надеялся, что она будет выглядеть естественно, то средство было у него под рукой.
— И кто-то влил в какао большую дозу дигиталиса?
Шейн пожал плечами.
— Если бы это было сделано, доктор Ивенс не смог бы утверждать, что смерть была естественной. И я понимаю вдову, когда она отказывается дать разрешение на вскрытие, которое могло бы доказать обратное.
— Понимаю, к чему вы клоните, — в голосе миссис Блейр звучала непреклонность. — Я на ее стороне, когда она говорит, что не потерпит, чтобы тело Джона резали, как собаку или крысу в лаборатории. Я чувствую то же самое. Но сейчас я поражена.
— Все, что мы можем сделать в этой ситуации, так это поражаться, миссис Блейр. Давайте переключимся на тот вечер, когда умерла Дэффи.
— А в чем дело?
Она не сдавала позиций; было ясно, что она приготовилась сражаться до последнего.
Шейн сказал:
— Гарольд Пибоди присутствовал на обеде.
Она кивнула:
— Первый раз после смерти мистера Роджелла.
— Кто выбирал меню обеда в тот вечер?
— Я, — сказала экономка вызывающе. — Миссис Роджелл не очень часто обременяла себя такими заботами.
— Значит, это была целиком ваша идея приготовить отдельно цыпленка под соусом для Генриетты?
— А что в этом плохого? Остальные ели креветок и другие морские продукты, а у нее они вызывают тошноту.
— В принципе в этом нет ничего плохого. Я полагаю, каждый из присутствующих знал о ее аллергии и о том, что цыпленок приготовлен специально для нее?
— Знали, еще бы не знать. Она об этом всем уши прожужжала.