Мы ищем трещины в этой стене. Уязвимость, которую можно использовать в своих целях. Я решила рассматривать эту операцию как интеллектуальное упражнение – как я делала, работая в МИ-5. Но во время охоты на Оксану я утратила ощущение дистанции, позволила себе личную заинтересованность. В этом проекте я твердо намерена вернуться к былой объективности.
– Почему бы тебе не принять ванну? – спрашиваю я Оксану. – Я наполню. Можем залезть вместе.
– Не раньше, чем я решу эту задачу.
– Не раньше, чем мы решим эту задачу.
– Один черт.
Мы сидим в нашей спальне, в пыльных плюшевых креслах, прорабатывая сценарии убийства. Когда Оксана решает сложную задачу, она не следит за гигиеной, но сегодня с утра она выглядит совсем уж зачуханной. Сальные волосы торчат в разные стороны, джинсы – словно обноски, а замызганный розовый свитер со склада «Прекрасной невесты», который она у меня реквизировала и теперь, не снимая, носит уже неделю, источает убийственный аромат.
– Даша сказала, зачем ей понадобилось устранить Пахана? – спрашиваю я.
– Это и так ясно.
– Она хочет править bratvoy?
– Она видит, что он слабеет. Стареет, теряет хватку. И ей нужно сделать ход, а то его сделает кто-нибудь другой. Так уж устроена эта система.
– А что потом?
– Когда с Паханом будет покончено, Даша срочно созовет остальных бригадиров и объявит, что теперь главная – она. Никто не скажет вслух, что убила его она, но все будут знать, что это – так, и еще они будут знать, что если станут хитрожопить, то их тоже уберут.
– А ничего, что она – женщина?
– Как ни жаль, но да, это проблема. В русской организованной преступности женщин практически нет. Даша называла мне цифры, они ничтожны.
– Выходит, мы…
– Да, pupsik, мы делаем благое дело.
Я отнюдь в этом не убеждена, но мы имеем то, что имеем. Как говорит Оксана, если Дзабрати не уберем мы, кто-нибудь все равно это сделает. Так что почему бы нам не выполнить этот контракт, чтобы потом получить документы и деньги и исчезнуть. Меня тревожит другое: если мы задержимся здесь надолго, слухи о нас могут доползти до «Двенадцати».
– Давай еще раз глянем, какие у нас есть варианты, – предлагаю я. – Мы точно не можем пробраться к нему домой?
– Можем, но будет очень сложно. Эти большие советские дома с узкими проходами специально строились так, чтобы легко было следить, кто входит и выходит. Там два лифта, оба очень медленные. На улице у подъезда всегда дежурит один boyevik, а другой – на девятом этаже, где живут Пахан и его люди. К тому же даже у себя дома Пахан никогда не бывает один. С ним всегда телохранитель. Добавь сюда родню, детей… Я не говорю, что это невозможно, на свете нет ничего невозможного, но должны быть способы попроще.
– Ладно. Зоина квартира?
– Как вариант. Он бывает там два-три раза в неделю, обычно – поздно вечером. Телохранитель доводит его до квартиры и остается ждать снаружи, пока Пахан занимается там с ней уж не знаю чем, а потом ведет его назад к машине.
– Гадость какая. Ведь он на сколько – на сорок пять лет ее старше?
– Нищета, Ева, вот что гадость. Можешь мне поверить, я это все проходила. Кроме квартиры она еще наверняка получает щедрое содержание, типа, тысячу баксов в месяц, и вместо того, чтобы работать уборщицей или позировать перед веб-камерой в каком-нибудь украинском притоне, она весь день ухаживает за собой, наводит красоту и покупает роскошные шмотки.
– Угу. Если не считать того, что она должна быть под рукой у старой гнусной кроличьей морды в любой момент, когда ему вдруг захочется потрахаться. И мне даже думать страшно, какой именно секс ему нравится.
– Сомневаюсь, что он сейчас способен на что-то серьезное. У него проблемы с сердцем, и если ей хватает ума, она вполне в состоянии его контролировать. У одной моей университетской знакомой был богатый папик. Он давал ей все – бабки, шмотки, развлечения… И он ни разу к ней даже не прикоснулся. Ей нужно было лишь ублажать себя игрушками, а он просто смотрел, и все. Она говорила – мол, я бы и без него этим занималась.
– Все равно жесть.
– Говорит новоявленная бисексуалка.
– А я разве бисексуалка?
– А кто же? Ведь мы обе, между прочим, спали с мужчинами.
– Значит, вот кем ты в душе считаешь себя? Бисексуалкой?
– Я себя вообще никем не считаю, но технически – да, все так и есть.
– То есть ты хочешь сказать, что по-прежнему хочешь спать с мужиками?
Она пожимает плечами:
– Бывают занятия и похуже.
– Ну тебя на хер, Оксана. Серьезно – иди на хер!
– То есть ты теперь больше не захочешь мужика? Ни за что на свете?
– Я вообще никого не хочу, кроме тебя.
– Как интересно.
Разумеется, я снова попалась на ее удочку – она прекрасно знала, что так и будет.
– Почему от тебя никогда не дождешься доброго слова?
Она скользнула по мне взглядом:
– Видимо, потому что издеваться над тобой куда прикольнее. Кстати, я попросила Дашу разузнать о Ларе.
Я молчу. Единственная новость, которую бы мне хотелось узнать о Ларе, это что она отдала концы.
– В общем, я просила разузнать. И, судя по всему, ее выпустили из Бутырки за недостаточностью улик. Суд закрыл дело.
– Что ж, гип-гип-ура неподкупной российской юстиции. Выйдешь с ней на связь?
– Нет. А зачем мне это?
– Она у тебя с языка не сходит.
– Это чтобы ты ревновала, коза. С Ларой хорошо в постели, но она глуповата. Помню, в Венеции мы ужинали в отеле, и я заказала ризотто с лобстером – а это у них типа фирменное блюдо, – и сомелье спросил, какое вино мы предпочитаем, так вот Лара заказала «Бейлиз»! Извини, конечно, но это просто – фу! Мы потом после ужина целовались, и я чувствовала у нее на языке этот привкус.
– За последнюю деталь – особое спасибо. Я старалась не думать о том, как вы с ней ездили в Венецию.
Она пожимает плечами:
– Что было, то было. И я должна признаться, что просто обожаю, когда в пицце есть ананас.
– Фу!
– В Париже я свожу тебя в «Хэнк»[4]. Это супервкуснятина.
– Не уверена, что хочу это пробовать. Даже в Париже.
– Ну ты и динозавр! И как я только ухитрилась затащить тебя в постель?
– Ни в какую постель ты меня не затаскивала.
– Нет?
– Я сама запрыгнула. Никто меня туда не тащил.
– Правда?
– Правда. И я уж точно не ем пиццу с ананасом.
– С этим мы разберемся. Но возвращаемся к Зоиной квартире. Проникнуть внутрь, когда Пахан – там, трудно: бронированная дверь и камера высокого разрешения. Он ни за что не позволит Зое впустить незнакомого человека. Гораздо проще убить Дзабрати и телохранителя внутри здания, но не в квартире, а где-нибудь в подъезде. В идеале – по пути от квартиры к лифту.
– А как попасть в подъезд?
– Я выяснила, что на втором этаже живет одинокий мужик, он преподает в университете, и к нему регулярно наведывается студентка. Я знаю, как их зовут, могу прикинуться ее подругой, у которой срочное сообщение. Так я попаду внутрь. Потом вырублю его и смогу действовать дальше. Не идеально, но, в принципе, реально.
– А вариант с рестораном?
– Опять же – в принципе, реально. Я могу войти, выстрелить в упор, завалить пару телохранителей, пока они не успели очухаться, и по-быстрому смыться. Но в больших популярных ресторанах, типа «Зарины», много неприятных моментов. Там полно народу, яркое освещение и видеонаблюдение. Чисто сработать не выйдет, и будет куча свидетелей.
– Свидетели – точно неприятный момент.
– Именно. Надо найти такое решение, чтобы не пришлось мочить телохранителей или любых других бойцов. Даша никогда не сможет завоевать доверие и преданность банды, если они будут знать, что она ответственна за гибель братков. Короче, нам нужно, чтобы с Паханом никого не было, и убрать его без свидетелей.
– Есть вариант – banya. Он там один, нам это известно. И беззащитен.
– И как ты предлагаешь мне – или нам – пробраться в баню? Он туда ходит только по мужским дням.
– Должен быть способ.
Оксана хмурится:
– Однажды в женский день я провела там много времени. И теперь знаю планировку всего здания. Проверила все шкафы, все ниши в потолках, все вентиляционные трубы – в общем, всё, и там абсолютно негде спрятаться. Дому больше ста лет, его построили еще при царе, с мозаиками и античными статуями. И повсюду – клиенты.
– Голые мужики с полотенцами на бедрах?
– В тот день, когда была я, – бабы. Но в целом – да.
– То есть никаких пушек.
– Спрятать в бане пистолет – без шансов.
– Расскажи-ка еще раз, как там все устроено.
– Зачем?
– Оксана, умоляю, просто расскажи, и все.
– Ладно. Входишь с улицы, платишь в кассе, потом идешь в раздевалку со шкафчиками, оставляешь там одежду, берешь с собой полотенце. Затем – через парилки. Там стоят каменки – такие ящики с горячими камнями, типа огромных духовок – и вдоль стен деревянные полки, где ты сидишь. Можешь взять ведро, набрать воды из-под крана и плеснуть на камни. Получается пар, который повышает температуру.
– Вроде сауны?
– Примерно то же самое. Только всё – больше размером. Это – более социальное место, чем европейская сауна, где все просто молча сидят. Дальше – типа комнаты отдыха с мраморными колоннами и полом, там тебе могут сделать массаж, и все хлещут друг друга березовыми вениками, это считается полезным для кровообращения. – Оксана скрещивает руки на груди. – Ева, ты же все это знаешь, я тебе уже подробно рассказывала.
– Да, рассказывала. Но все равно продолжай. Я пытаюсь понять одну вещь.
– Хорошо. Дальше небольшой бассейн.
– С горячей или холодной водой?
– Холодной. Туда попадаешь из парилки.
– Какого размера?
– Только на одного человека. Метра полтора глубиной.
– Что там есть еще?
– Чайная комната с самоваром. Можно купить пироги, блины и все такое.
– Вкусные?
– Вполне.