Я снова закусываю зубами карандаш, упираюсь руками в Оксанины бицепсы и что есть мочи тяну. На этот раз я чувствую, как он чуть-чуть подается, потом продвигается еще на миллиметр-другой, и наконец вылезает полностью, – и тут мою шею и грудь заливает теплая жидкость.
– Вот блин! – ругаюсь я. – Теперь все в крови.
– Не волнуйся, детка, мы с этим разберемся. Давай сядем спина к спине, чтобы я могла спихнуть этого мудака за борт.
Я чувствую, как напрягается ее спина, когда она ногами совершает толчки, и когда я оборачиваюсь, Антона уже нет. Я даже всплеск не слышала.
Следующие десять минут мы приводим себя в порядок. Пока я отмываюсь от крови в столовой, Оксана пробирается в Антонову будку и находит мне чистую футболку и военную рубаху. Я переодеваюсь, и тут мы обнаруживаем початую бутылку «Наполеона», которую берем с собой. Оксана поливает содержимым край платформы, а бутылку оставляет на палубе. Я собираю окровавленную одежду в узелок, сую туда для веса фонарик и швыряю в море. Завершив ночную работу, мы покидаем палубу. Оксана закрывает за мной люк.
– Твоя будка – в южном крыле, – говорю я ей, но она не обращает внимания. Молча, ступенька за ступенькой, она карабкается вслед за мной вниз по стальной лестнице мимо опустевшей Антоновой будки. Внутри я включаю свет, мы пару секунд просто стоим, а потом я размахиваюсь и кулаком бью ее в зубы, вложив в удар все оставшиеся силы.
– Ну что, – шепчет она, облизывая губы, – мы теперь квиты?
Я качаю головой, собираясь нанести еще один удар, но тут обнаруживаю, что вся дрожу, и никакого удара не получится. Я пытаюсь заговорить, но это у меня тоже не выходит, я даже дышу с трудом, поскольку она крепко зажала мое лицо в теплом месте между плечом и бугорком груди, приникла щекой к моему лбу и зарылась пальцами в мои волосы.
– А теперь? – спрашивает она, громко шмыгая у меня над ухом, и мне остается лишь кивнуть. Она держит меня так некоторое время, а потом приподнимает мою голову и приближает свое лицо к моему почти вплотную.
– Это ничего не значило, – говорит она. – Просто секс.
– Это был дерьмовый поступок. Ужасно гадкий.
– Знаю.
– У тебя есть салфетка?
– Нет. Тебе нужна салфетка?
– Она нужна тебе. Ты постоянно шмыгаешь и глотаешь. Это противно.
– Я простыла, Ева. Такое случается. Даже с русскими.
– Ну так сделай с этим что-нибудь. Боже.
Она лезет в карман, вытаскивает пару смятых трусов и сморкается в них.
– Готово.
– И, кстати, на всякий случай, ты принимала душ после того, как трахалась с Чарли?
– Я же сказала, мы с ней на самом деле не…
– Принимала?
– Нет.
– Так прими.
– Ева, с утра поднимется хрен знает что. Я, чего доброго, разбужу Имбиря.
– Никого мы не разбудим. А даже если и разбудим. Ведь Антона теперь нет.
– Мы?
– Я снова с тобой. Хоть мне и мерзко.
Она щурит свои серые кошачьи глаза.
– Только ничего не говори, ладно?
Она застегивает воображаемую молнию вдоль рта, но ее губы подрагивают.
Мы позволяем себе роскошь – целых две минуты под горячей водой. В первую минуту мы смываем все приключившееся, а во вторую – начинаем вновь открывать друг друга. Крохотная душевая кабинка – не идеальное место для любовного свидания, но зато в ней тепло и много пара, и к тому же Оксана очень сильная. Она поднимает меня вдоль стенки, пока ее лицо не оказывается у меня между бедер. Я кладу ноги ей на плечи и откидываюсь на мокрый кафель, открыв рот и страстно дыша.
Мы ютимся вдвоем под тоненьким одеялом на моей узкой койке – ее теплое тело прижимается к моему, в моих ноздрях ее запах, – и обмениваемся воспоминаниями о наших первых встречах.
– Тот жаркий дождливый вечер в Шанхае, – шепчет она. – Мы лишь мельком успели заметить друг друга, но между нами проскочило электричество. Я словно встретила на улице саму себя. Потому я и залезла к тебе в номер, наблюдала, как ты спишь. Хотела убедиться, что не ошиблась.
– Ну и как? Не ошиблась?
– Ты знаешь ответ. А сегодня еще раз это подтвердила. Ты не хочешь мне рассказать, зачем тебе так сильно понадобился карандаш?
– Завтра расскажу. А сегодня не хочу об этом думать. Я хочу, чтобы мы лежали здесь, в этой койке, в этой будке, целую вечность.
– Знаю, pchelka, я тоже. Однажды это сбудется.
– Обязательно.
– Spoki noki, пчелка.
– Сладких снов.
Когда Антон на следующее утро не приходит на завтрак, никто особо не удивлен. Стиляга с Имбирем уже успели приметить пустую бутылку у края платформы и обменялись сочувственными замечаниями о бодунах и отходняках. Однако в полдевятого они начинают посматривать на часы, озабоченно переглядываясь. Имбирь предлагает пойти разбудить Антона и возвращается с посерьезневшим лицом.
Они со Стилягой совещаются, и мы, разбившись на две группы, прочесываем платформу дюйм за дюймом. Много времени это не занимает. Оба контейнера-офиса заперты, но в окна видно, что там никого нет.
– А здесь нет случайно какой-нибудь лодки или надувного плота? – Я пытаюсь быть полезной, но Имбирь качает головой.
– Нету. Но даже если бы лодка и была, вчера штормина стоял баллов восемь. Босс – не псих, он не стал бы делать ничего такого.
– Единственный возможный вывод: он шагнул за борт, – произносит Стиляга. – После того как приговорил эту бутылку.
– Намеренно? – спрашиваю я.
– Ну что ты! Зачем ему? Он болел за этот проект и явно хотел довести его до конца. Видать, скушал лишнего и не устоял на ногах. Запросто.
Имбирь кивает:
– Вопрос в том, что нам теперь делать? Вертолет прилетит только через сутки.
– Почему бы не заниматься тем же, чем и раньше? – предлагает Оксана. – Ведь в этом смысле мало что изменилось.
– Могу сегодня побыть твоим корректировщиком, – говорит Стиляга.
– Почему бы и нет.
Взгляд Имбиря скользит по нашим лицам.
– Все согласны? Продолжаем занятия? А я тем временем гляну, что можно сделать с замком на главном офисе. Наверняка антенна работает, и там есть спутниковый телефон.
– И кому ты собрался звонить? – спрашивает Стиляга. – Охотникам за привидениями?
– Нашим нанимателям. Надо их предупредить.
– Лучше ты, чем я.
– Всенепременно, пацан.
Мы возвращаемся на огневые позиции. Море и небо сегодня спокойнее, чем накануне, и видимость гораздо лучше. На семистах с лишним метрах Чарли срубают практически каждую мишень. Один выстрел – один труп, как не устает повторять нам Имбирь. Оксана, насколько я вижу, в меткости не уступает ни на шаг.
Последнюю ночь на платформе мы проводим в моей будке. Я рассказываю Оксане о своей внезапной встрече с Тихомировым и о том, как он просил связаться с ним, когда я узнаю о планах «Двенадцати», а потом добавляю, что намерена так и поступить. Чем выше фигуры, которые станут нашей целью, – убеждаю я Оксану, – тем меньше у нас шансов выжить после всего – слабо верится, что «Двенадцать» позволят нам спокойно уйти. Мы – не просто расходный материал, мы станем проблемной обузой.
С другой же стороны – если позвонить Тихомирову и дать ему достаточно информации, чтобы они смогли вмешаться и все предотвратить, то, возможно, он увидит свои плюсы в том, чтобы оставить нас в живых – типа мы все время работали как его агенты. Оксана злится – правда, недолго, – что я ничего не рассказала ей раньше, затем выражает глубокое недоверие к какому бы то ни было сотрудничеству с ФСБ, но потом соглашается, что в более долгосрочной перспективе нам, пожалуй, и впрямь немного выгоднее иметь дело с государственной службой безопасности, чем с «Двенадцатью».
– И карандаш тебе был нужен за этим? – спрашивает она.
– Именно. Попытаться передать ему сообщение.
Я объясняю ей свой план – какой уж есть, – и она молча его обдумывает.
– Может и сработать, – в итоге произносит она, поглаживая мою щеку шершавыми от холода пальцами. – Но мне все же хотелось бы довести эту работу до конца. Я бы с удовольствием выпустила пулю в какую-нибудь реальную шишку. Поставила финальную подпись.
– Мне жаль, что ты находишь в этом столько удовольствия.
– Я – спец в этом деле. Любому океану нужны свои акулы. Каждое мое убийство делало мир немного лучше.
– Но ведь причина же совсем не в этом? В смысле, совершенствование мира – не главный твой интерес.
– Ну-у… да. Пожалуй, не главный.
– И ты же не садистка. Наблюдать, как человек страдает, – это тебя не заводит.
– Не особо. – Ее рука скользит вниз по моей спине. – То есть, если речь, конечно, не о тебе.
– Очень смешно. И прекрати рыскать по моей заднице.
– Я люблю твою задницу.
– Легко говорить, когда у тебя тело, как у куницы на стероидах. Но рассказывай дальше. Что тебя так заводит в убийстве?
– А тебя?
– В смысле?
– В смысле, не будь такой сукой, детка, ведь ты – тоже убийца. Уже двукратная.
– Ну ладно, да, хорошо, но в обоих случаях…
– Что?
– Ты сама прекрасно знаешь. У меня не было выбора.
– А у меня что, был? Ты правда думаешь, будто я могла сказать: мол, извини, Константин, но мне сейчас не до твоего заказа. На утро я записалась к парикмахеру в «Карите», потом у меня обед в «Арпеж», а ближе к вечеру я планировала хакнуть почту Евы Поластри и помастурбировать, приговаривая коробочку глазированных каштанов от «Фошон».
– И что, у тебя это получалось?
– В смысле? Сожрать коробку каштанов в один присест?
– Нет, мастурбировать на мою почту.
– Я пыталась. Но там же не было ничего интересного. Ни сексуальных писем. Ни селфи нагишом.
– Зачем мне сниматься голой?
– Ясное дело – затем, чтобы я нашла. Не стану же я теребить себя пальцами на твои банковские выписки. Но давай вернемся к тебе, pupsik. Ты – очень много кто. Ты – бывшая шпионка (хотя, сказать по правде, не из великих). Ты – бывшая жена мудака Нико. Ты – моя теперешняя девушка.
– Теперешняя?
– Да. В смысле, в настоящий момент.