Коридор абсолютно прямой. Под ногами то и дело попадаются темные лужи и битое стекло. В какой-то момент луч фонарика выхватывает пару горящих глаз, и из мрака прыскает кошка. В итоге мы доходим до глухой стены с опертой на нее алюминиевой стремянкой. Толя устанавливает лестницу, карабкается вверх и, добравшись до стальной крышки люка, отодвигает ее в сторону.
– Тут я с вами прощаюсь с пожеланиями ни пуха ни пера и удачной охоты, – говорит нам Ричард. – Толя, ты в курсе, что делать.
Толя кивает и, подтянувшись, непринужденно заныривает в темное отверстие. Чарли следуют за ним. Я лезу туда же, просовываю руки до локтей в люк и с Толиной помощью кое-как выталкиваю свое тело на холодный каменный пол, куда и валюсь, чтобы полежать хотя бы несколько секунд.
– Ты в порядке? – шепчут Чарли не без сочувствия.
– Да, спасибо.
Толя дает нам пару минут, чтобы наши глаза привыкли к темноте.
– Ладно, – в итоге произносит он, впервые открывая рот за все это время. – Сейчас опять надо лезть.
Мы карабкаемся почти в кромешной темноте – в старинной, пропахшей плесенью башне. Узенькая лестница ведет через три этажа с деревянными полами мимо высоких готических окон, в которые виден яркий свет фонарей снаружи, и оканчивается в небольшой восьмигранной комнате. В окошках стекла либо треснутые, либо вовсе отсутствуют, и через эти отверстия в комнату залетает морозный воздух вместе с веселыми криками и песнями.
Я выглядываю наружу. Метрах в шестидесяти под нами раскинулась сияющая, подсвеченная Красная площадь, где гуляют толпы, празднующие Новый год. На дальней стороне – ГУМ с башнями и башенками, весь в гирляндах из золотых лампочек, а напротив играет огнями прожекторов каток, на котором кружатся, порой наталкиваясь друг на дружку, люди на коньках под гремящую из громкоговорителей музыку. В любых других обстоятельствах этот праздничный пейзаж подействовал бы на меня опьяняюще, но сегодня он пугает. Я словно впервые вижу сцену, куда сейчас выйду играть главную роль, не зная ни строчки текста.
Теперь я понимаю, что подземная дорога Д-6 позволила нам, обойдя многочисленные уровни контроля безопасности с системами видеонаблюдения, проникнуть незамеченными внутрь самого Кремля. Я прикидываю, что сейчас мы должны находиться в одной из исторических башен на восточной стене. В твердом футляре на полу – винтовка «АХ», прицел «Найтфорс» и глушитель. Рядом – упаковка патронов «.338 Лапуа Магнум», люпольдская оптическая труба в отдельном чехле, две пары беспроводных наушников, термос и коробка с сэндвичами, плиткой шоколада и кофеином в таблетках.
Пока Чарли устанавливает винтовку, а я занимаюсь трубой, Толя подключает одну из пар наушников, произносит несколько коротких фраз и затем раздает наушники нам. Первые секунд десять мы слушаем тишину, но потом бесплотный, лишенный интонации голос присваивает нам позывные Чарли и Эхо и приказывает назваться. Потом нам велят подготовить оборудование и доложить. После этого Толя желает нам удачи и по узкой лестнице спускается на свой пост этажом ниже. В термосе я обнаруживаю горячий сладкий кофе и наливаю себе чашку.
– Чарли готовы.
– Эхо готова.
– На вашей позиции восемь окон. Встаньте спиной ко входу и выберите то, что смотрит на одиннадцать часов. Вы увидите, что в окошках под ним нет стекол. Направьте в одно из них прицел, а в другое – трубу.
– Готово.
– Готово.
– Напротив вас – музей с белыми башенками и крышами. Проведите воображаемую линию от своей позиции до гребня самой высокой крыши. Высота над препятствием – приблизительно один метр минус толщина слоя снега на крыше. Доложите по готовности.
– Готово.
– Готово.
– Продолжайте эту линию на четыреста метров, и, пройдя между высокими домами, увидите справа декоративный сквер. Пересекаете улицу, ваша линия проходит через северо-восточный угол площади с круглым фонтаном в центре. Еще сто метров, и вы – у здания с восьмью колоннами перед тремя двустворчатыми дверями. Нашли?
– Эхо нашла.
– Чарли нашли.
– Эхо, дистанция до центральной колонны?
– Семьсот тридцать и пятьдесят три сотых.
– Чарли, подтвердить.
– Подтверждаем.
– Эхо, видимость?
– Отличная.
– Боковой ветер?
– Отсутствует.
– Прекрасно. Сейчас девять минут седьмого. В семь тридцать машина с двумя целями проследует по улице с односторонним движением вдоль восточного фасада театра. Вас предупредят о приближении. Машина остановится у восточной колонны, и цели пройдут за колоннами либо к первому, либо к центральному входу. Ваша цель – русский. Повторяю, ваша цель – русский. В группе идущих будут телохранители и другие фигуры, поэтому правильная идентификация цели – задача первостепенной важности. У вас не больше пятнадцати секунд на то, чтобы идентифицировать и поразить цель. Один выстрел, один труп. Как поняли?
– Эхо – так точно.
– Чарли – так точно.
– Отлично. Оставаться на связи. Огневую позицию не покидать. Сохранять тишину и бдительность. Помните, что снизу вас могут заметить.
– Ты знаешь, что это за дом? – спрашивают Чарли. – Который с колоннами.
– Какой-то театр?
– Не какой-то, а Большой.
Становится все холоднее. Кофе мы допили, и Чарли принимают таблетку кофеина.
– Хорошо, что нам достался Стечкин.
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому что он ниже ростом, чем Лой. Наша цель сложнее.
– Значит, Оксане достался Лой?
– Очевидно, да.
На этом полу я постепенно перестаю чувствовать локти и колени.
– Умираю, хочу в туалет, – говорю я через некоторое время.
– Ну так сходи, – отвечают Чарли.
– Куда?
– Да куда угодно. Хоть на пол.
– Польется сквозь доски. На Толю.
– Ну тогда в коробку из-под сэндвичей.
– В ней нет места.
– Оно появится, если вынуть сэндвичи.
– Ладно. Только не смотри.
– Блин. Ева. Можно подумать, нам интересно.
Когда я заканчиваю свои дела, то обнаруживаю, что Чарли сожрали все сэндвичи и полплитки шоколада.
– Что за нафиг? – интересуюсь я, застегивая штаны.
– Профилактическая мера. Мы не хотим, чтобы в самый ответственный момент ты стала дергаться и говорить, что тебе надо посрать.
– Иди нафиг, Чарли, это просто твоя жадность. А вдруг приспичит тебе?
– Самоконтроль. У нас в России нет этой привычки немедленно удовлетворять свои желания. Доедай шоколад.
– Премного благодарна.
– Не за что. – Чарли поворачиваются ко мне с гнусной ухмылкой. – Просто тебя бесит, что мы развлеклись с твоей девушкой.
– Это все уже история, Чарли. А сейчас нам надо выполнить работу.
Голос мой спокоен, но внутренности сводит от страха. Я уже перестала даже думать о том, что вмешается Тихомиров, что процесс кто-нибудь остановит. Он уже запущен. И сейчас мне хочется только одного – сделать дело и побыстрее свалить.
Но, глядя наружу, я вижу, что задача будет не из легких. Число людей на площади растет прямо на глазах, они орут, теснятся, поют. Через час Красная площадь будет битком забита. То и дело над толпой, вычерчивая мокрую дугу, пролетает снежок, встречаемый радостным визгом и смехом. Издалека доносятся обрывки приветственных возгласов, хлопки петард и басовая пульсация последнего хита Димы Билана.
– Ты не знаешь, как мы будем отсюда выбираться? – спрашиваю я.
– Толя выведет.
– То есть как доехать до того дома, где мы останавливались, тебе известно?
– Да.
– Чарли, ну расскажи же. Какой план отхода?
– Толя все знает. В данный момент нам нужно, чтобы ты делала свою работу и отслеживала боковой ветер.
Я осторожно пододвигаюсь к правому из двух окошек без стекол, следя за тем, чтобы снизу не было видно ни меня саму, ни пар из моего рта, и осматриваю в трубу нашу линию огня. Патрон «Лапуа» полетит под снижающимся углом над крышей музея на высоте меньше полуметра от снежного покрова на ней, дальше – между двумя монументальными зданиями девятнадцатого века, пересечет две площади и декоративный сквер и найдет свою цель возле украшенного колоннами входа в Большой. В люпольдскую трубу я смотрю, как люди чуть не в полумиле от меня по очереди проходят через двери театра в вестибюль. Оптика настолько качественная, а вечерний воздух настолько морозен и чист, что я различаю выражения их лиц. Я даже могу прочесть афишу сегодняшнего спектакля. «Щелкунчик». Я отрываюсь от трубы, и все вновь становится миниатюрным, а Большой превращается в белый спичечный коробок вдалеке.
В четверть восьмого наш координатор вновь на связи.
– Цели – на маршруте, в десяти минутах от места. Эхо, Чарли, готовность номер один!
– Готовы.
Чарли заряжает винтовку – щелчок затвора почти не слышен – и устраивается, готовясь к стрельбе, а я на пару секунд перевожу трубу на покрытые снегом кусты в полукилометре от меня. Все неподвижно, ни единая веточка не шелохнется. У нас идеальные условия, полный штиль.
Я пытаюсь успокоить сердце. Вдох, считаю до четырех, выдох, считаю до четырех. Вдох… Не помогает. Сердце колотится о ребра, во рту пересохло, а от глазения в «Люпольд» уже шею ломит. Я сканирую район нанесения удара. Подход к театру уже очищен от публики. Левая и правая двери закрыты. У центральной двери ожидает делегация из трех мужчин и одной женщины.
– Уточнишь дистанцию до средней двери? – просят Чарли.
– Семьсот четырнадцать и девять десятых.
– Цели приближаются. Прибудут через две минуты.
Я чувствую, как Чарли подстраиваются к винтовке, приклад – к плечу, щека – к прикладу, глаз – к прицелу. Несмотря на наушники, мне слышно их медленное, хорошо контролируемое дыхание.
– Машина остановилась. Максимальная готовность.
Стечкин выбирается из машины первым и пару мгновений стоит рядом, пока выходит Лой. Когда они идут к театру и поднимаются по боковым ступеням, их не видно за телохранителями.
– Подожди до дверей, – говорю я Чарли. – Они остановятся для рукопожатий.
За колоннами группа передвигается быстро. Стечкин с его асимметричной ковбойской походкой и немыслимая блондинистая шевелюра Лоя то и дело мелькают в моем поле зрения. Подойдя к делегации у дверей, оба останавливаются. Профиль Стечкина виден отчетливо.