Рон поцеловал Дину от безысходности, но теперь не мог прервать этот поцелуй и эти внезапные объятия. Он держал девушку крепко – поверх ее рук, – как будто спасал из быстрой воды (в каком-то смысле он ее и спасал, но не мог спасти, и это знание терзало его). Прикосновение ласкового и такого теплого лица Мадины сбивало его с толку и мешало действовать рационально. Рон обнимал ее, крепче и крепче, вот уже его любопытный язык проник в рот девушки и требовательно прикасался к ее языку, который, будто бы танцуя, – уступал в этой вечной битве…
– Дина… – Рон растерянно замолчал, посмотрел на девушку и потом зачем-то на свои руки, – я…
– Нет-нет, – Дина отодвинулась от Рона, начала беспорядочно перекладывать ручки и карандаши, разбросанные по парте, убрала блокнот в сумку. – Рон, я… я… – Дина фыркнула и закрыла лицо руками. Потом отняла руки и посмотрела на Рона в упор, – я хотела сказать, что ты классно целуешься.
– Я много практиковался, – Рон нахмурился и сделался похож на мультяшного персонажа.
Внезапно оба прыснули от смеха.
– Эй, – Мадина протянула руку, захотев погладить Рона по плечу, но Рон откинулся на спинку стула. – Наверное, мне лучше пока отсесть, да?
– Да нет, оставайся. Ты же еще ни разу не сидела на истории рядом с этим новеньким засранцем, который пудрит мозги всем девчонкам в округе?
– Ты и правда не против?
– Нет, располагайся. – Рон достал из сумки ручку и тетрадь. – Будет у кого спросить подсказку, если вдруг до меня дойдет очередь отвечать.
– Эй, я не отличница, ты меня с кем-то перепутал, – Дина вернула на стол блокнот и ручки, продолжая улыбаться. – Я королева школы, но не королева ума, и это меня не сильно беспокоит, чтобы ты знал.
– Да я и не беспокоюсь, – Рон внимательно посмотрел на свою соседку. – Соседка.
– Как ты сказал?
– Назвал тебя соседкой.
– Мило, – Мадина улыбнулась и тоже внимательно посмотрела на юношу. – Я… я никак не перестану думать, что я где-то тебя уже видела, причем давно. Твое лицо… не знаю… словно ты снился мне все эти годы… так странно…
– Просто я немного похож на Джастина Бибера, а вам он всем нравится, вот и все, – Рон раскрыл тетрадь, готовый начинать урок.
Мадина ничего не ответила, – в аудиторию зашла миссис Мэтч, преподавательница истории, оглядела собравшихся. Их было немного: история в старшей школе была факультативом, не всем нравилось зависать над книгами про древних греков и римлян, – только, пожалуй, тем, кто собирался дальше по гуманитарной линии. Внимание миссис Мэтч привлекла парта, за которой сидели Рон и Мадина, – раньше она их вдвоем не видела. Парочки в старших классах были привычным явлением, обычно на них не обращали внимания, но эти двое были такими… светящимися, что ли. Миссис Мэтч не сразу смогла подобрать слова, чтобы самой себе описать увиденное. Парень явно новенький, он всего лишь несколько раз появлялся на занятиях. Но она его запомнила: отвечал уверенно и к месту, отвечал только тогда, когда ему это было интересно, а не ради галочки, не хотел никому специально понравиться, – из таких вырастают либо участники списка «Форбс», за частными джетами которых следят миллионы по всему миру, либо… либо такие упрямцы становятся продавцами бургеров, не преодолев первых серьезных инициаций в жестоком мире современного успеха. Старое уходит плохо, оно не понимает и не видит себя как старое, держится до последнего, а когда его неминуемо сносит волной нового, – просто захлебывается, оставляя после себя белую пену.
Белую пену.
Миссис Мэтч подошла к своему столу, достала из портфеля ноутбук, раскрыла его и перевела на проектор. Перед аудиторией замелькали яркие картинки Assassin’s Creed Odyssey: Алексиос и Кассандра в разных ракурсах, – Рон смотрел на них и думал, что, по сути, никогда не мог выбрать, за кого он хотел бы играть больше. Алексиос – по моде современности – сочетал в себе черты неандертальца и сладкого мальчика из «Тиндера». Эти квадратные небритые скулы – и глаза потерянного ребенка, длинные волосы… а Кассандра транслировала больше мужественности, чем женственности. Рон никак не мог привыкнуть к этой «новой правде» красоты: не только в компьютерных играх – везде вокруг стало появляться все больше ugly моделей, идеалов… которые ты не мог критиковать, потому что критика – новый фашизм.
Алексиос сверкал своими доспехами, готовый сразиться и остановить «Культ космоса», но хитрая миссис Мэтч совсем не просто так шарила всем собравшимся свой экранчик. Дело в том, – и Рону это ужасно нравилось, – что игра входила в программу обучения как наглядный материал по цивилизации Древней Греции. Юбисофт (компания, которая игру создала) так точно воспроизвела в сеттинге локации Древней Греции – буквально до камешка в каждом строении, до кустика в каждом пейзаже, – что по этим сеттингам стали изучать античку. Никто не отменял довольно скучные оригиналы Светония и Плутарха, но читать их в эпоху ТикТока было как-то безнадежно, – Рон в тайне надеялся, что Чбоски или Джон Грин бросят писать про подростковые травмы и возьмутся за «Жизнь двенадцати цезарей» или «Сравнительные жизнеописания».
В сети часто шутили, что все точно плохо тогда, когда Антония Байетт начинает переписывать скандинавский миф про конец света, но гибель богов – а Рон знал это наверняка – такая же маркетинговая уловка, чтобы продать побольше алтарей. И эта гибель в ближайшее время точно не предвиделась. Хотя бы потому, что у одного из них было полно чертовой работы на ближайший месяц… Рон закрыл глаза и постарался не думать о «работе». Руку, на которой он носил татуировку лодки, свело легкой судорогой. Сам по себе признак не тревожный, но он напоминает, что Летополис постоянно и очень близко. Это ощущение наполняло душу Рона тенями.
Между тем миссис Мэтч не на шутку разошлась, рассказывая про Пелопоннесские войны – перешли уже к сражению в Эгоспотамах и гибели афинского флота. Кто-то должен был ответить на вопрос о численности убитых и последствиях.
– И кто мне ответит на этот раз? – миссис Мэтч сложила свои полные черные руки на животе и пристально оглядела класс. В эту секунду она как никогда раньше напоминала Мамушку из «Унесенных ветром». Большая черная женщина с умными глазами, ее не так просто провести. Рон с самого первого занятия понял, что она что-то чувствует – возможно, сказывалось ее происхождение (Ронда Мэтч приехала из Луизианы, а там знали толк в общении с потусторонними сущностями).
– Может быть, мистер Уотерз?
Рон редко слышал свою фамилию, поэтому откликнулся не сразу.
– Мистер Уотерз, или вы заняты чем-то (кем-то) другим? – миссис Мэтч многозначительно и, как показалось Рону, с искренней улыбкой, кивнула в сторону Дины.
– Простите, я задумался. – Рон пододвинулся на стуле и наклонился всем корпусом вперед, опираясь на парту. – По разным данным казнили от трех до четырех тысяч человек, и еще около тридцати тысяч убили на суше и взяли в плен.
В аудитории повисла недолгая пауза. Подростки за соседними партами перестали шептаться, кто-то отложил телефон, все смотрели на Рона.
– Это… – Рон сглотнул – было одно из самых… кровавых сражений той войны. Я не припомню, когда еще я видел столько страдания. Воды Стикса стали красными…
– Весьма поэтично, мистер Уотерз, удивлена, что вы настолько глубоко знаете материал. И скорее всего, читали «Одиссею» Гомера, я права?
Рон встряхнул головой, было заметно, что он немного выпал из момента. Дина смотрела на него и пыталась понять, что происходит.
– Да, миссис Мэтч, вы совершенно правы, как всегда. «Одиссея» – крутая поэма. Заставляет переживать как будто сам прожил. Такая живая, как репортаж CNN.
– Всегда быть правой, мистер Уотерз, невообразимо скучно. Особенно когда преподаешь историю, – миссис Мэтч оттолкнулась от своего стола и поплыла в сторону Рона. – Рада, что вы находите эти древние стихи достойными переживаний.
Она остановилась у парты Рона и Дины, какое-то время смотрела на них сверху вниз, а потом ухмыльнулась и поплыла обратно.
– Что это было? – Дина спрашивала почти беззвучно, чтобы преподавательница не услышала.
– Формула двойного зла. – Рон тихо смеялся, закрыв рот правой рукой.
– Что?
Прозвенел звонок, школьники начали спешно собираться и покидать аудиторию.
Рон, не дожидаясь Дины, уже почти вышел в коридор. Но словно что-то забыл на парте или вспомнил, – обернулся в дверях:
– В субботу в пять.
– Что в субботу в пять? Ты говоришь загадками, Рон.
– Ну ты же хотела вечеринку в пустом доме симпатичного соседского парня?
Мадина застыла с учебником в одной руке и с рюкзаком в другой.
– Ты устраиваешь эту долбаную вечеринку? Не верю.
– Да, соседка. Эту сто раз долбаную вечеринку, королеву всех вечеринок Вентуры.
Рон развернулся на каблуках и влился в поток школьников, спешивших на очередной урок. Дина осталась сидеть в классе истории, сложив на коленях рюкзак и глядя в окно. День был полон столь противоречивых эмоций, а еще это приглашение на вечеринку… нужно было успокоиться и обо всем подумать здраво. Если только она могла думать здраво, конечно.
Эйкен
Вставать ему не хотелось.
Сквозь закрытые глаза Эйкен чувствовал прикосновение света, – светало уже не так рано, как летом, но утро все еще было утром. Свет даже сквозь закрытые веки словно размывал все мысли и образы. Эйкен перевернулся на спину, потому что правый бок затек, лежать становилось неудобно. Рука безвольно упала на что-то мягкое. Оно зашевелилось, издало смутный звук – недовольный, как показалось Эйкену сквозь сон.
– Эй, дай поспать, сегодня не к первой паре.
Эйкен открыл глаза, приподнялся на локтях, отчего одеяло соблазнительно сползло с его груди и задержалось где-то в районе талии. Рядом, в зебре солнечных лучей, пробивавшихся сквозь жалюзи, спала Анна. Ее темная кожа, – Эйкену всегда казалось, что в этом особенный шик, – словно поглощала свет: солнечные лучи, попадая на нее, просто растворялись. Мать Анны – афроамериканка – много лет назад обеспечила дочке статус черной принцессы: во времена, когда даже армянку Ким Кардашьян обвиняли в желании быть похожей на чернокожих, – быть по-настоящему чернокожим стало роскошью. Это как носить Шанель, когда все носят Шанель, – но ты носишь Шанель бабушки, например. Иногда Эйкен даже завидовал цвету кожи Анны, – ему выпало быть белым, почти северной белизны белым, каким, наверное, бывает идеальный воин в ветвях Игдрассиля. Эйкен не переставал удивляться иронии, с которой его «упаковали» в такое тело.