Анна еще раз пошевелилась, теперь настойчивее, потянулась всем своим долгим красивым телом, касаясь пятками края кровати. Эйкен вспомнил прошлую ночь, и к его лицу прилила краска: хорошо, что Анна лежит с закрытыми глазами и не смотрит на него. Но Анна не спала.
– Эй, – Анна обращалась к нему с этим пренебрежительным сокращением, хотя знала, кто он и как мог отреагировать, но, видимо, эта вольность доставляла ей особенное удовольствие. И она щедро платила, конечно, – каждую ночь. Эйкен почувствовал возбуждение.
– Эй, эта твоя… – Анна вздохнула, словно вспоминала имя, – Дина, она устраивает массовый перепихончик в эту субботу.
– Что-что ты сказала? – Эйкен сразу перестал думать о соблазнительном теле Анны и сел на кровати, зачесывая волосы рукой назад. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, она запала на этого новенького, рыжего с татуировкой, кажется, его зовут Рон, – Анна не открывала глаза, продолжая сладко потягиваться в кровати. – И, кажется, у них дело на мази, – Рон времени не теряет. В субботу он устраивает вечеринку у себя дома. Позвали вообще всех из класса. Даже тебя.
– Ну, если других дел не будет, я обязательно загляну, – Эйкен, казалось, что-то обдумывал, – ты идешь со мной или сама?
Анна открыла глаза и посмотрела на Эйкена.
– Боже, впервые за последние лет пять ты позвал меня куда-то с собой, я польщена. Обычно ты просто меня трахаешь, – если не трахаешь кого-то вокруг, например, ту же Дину.
– Ты же настоящая подруга, ты всегда поддержишь, если Дина не справляется одна, – на этих словах Эйкен одним рывком оказался над Анной, крепко прижав ее запястья к кровати, сдернул одеяло. Было видно, что Анна не ожидала такого развития событий, но не сопротивлялась, только дышала чаще. На шее билась тонкая жилка. Огромные мягкие груди с темными слегка пушистыми сосками слегка дрожали, кожа Анны покрывалась мелкими пупырышками, пока Эйкен ее разглядывал. – Раздвинь ноги, – Эйкен своим коленом решительно раздвинул ноги Анны, приподнялся и ловким сильным движением вошел. Анна текла и стонала. Эйкен смотрел Анне в глаза, продолжая держать ее запястья и двигался широкими рывками, ускоряясь и наваливаясь всем телом на девушку. Темные груди расплющились под тяжестью Эйкена, он ускорялся и ускорялся, дойдя до первых судорог, – внезапно замедлился и пересел на колени, подтянув Анну к себе.
– Ты не надел презерватив, – Анна успела только коротко вскрикнуть, Эйкен с силой насадил ее на себя, притянув за бедра. Ему нравилось смотреть, как трясутся ее молодые крупные груди, он наклонился и впился губами в левый сосок. Девушка снова вскрикнула.
– Кричи, кричи, тебе никто не поможет, – Эйкен перевернул Анну на живот, приподнял и вошел сзади. Эйкен любил шутить, называя эту позу «притворимся геями». Он не щадил Анну, двигаясь так же резко, больно, долго-долго не сбавлял темп, пока крики Анны не перешли в сплошной стон. Он завел ей руки за спину, вышел и вошел уже традиционным способом:
– Люблю, когда ты такая… оттраханная, – Эйкен шел к наслаждению уверенно, жестко и быстро, не отвлекаясь на девушку, – да, малышка, да…
Его лицо перекосила короткая судорога, – иногда Анне казалось, с ноткой надежды, что ему в этот момент хотя бы десятую часть больно – из той боли, что испытывает она. А из горла вырвался стон. Обессиленный, он несколько раз дернулся внутри Анны и упал на нее, придавив собой.
Кажется, Анна под ним плакала.
Эйкен отвалился, прокашлявшись, бросил Анне салфетку:
– Вытрись, ты запачкала белье.
Анна не шевелилась, только плечи мелко вздрагивали от рыданий. Салфетка мертвым мятым цветком лежала на простыне поверх розовых пятен.
– В субботу надень что-нибудь, пошлюшестее, – чтобы как будто тебя можно было трахнуть прямо в машине, туалете, ну не знаю… чулки там, никаких шорт, чтобы доступ был легкий, юбку покороче, – чтобы можно было одной рукой задрать. – Эйкен почувствовал, как снова на него накатывает желание. – Сама как-нибудь придумай, тебе не первый раз.
Анна перестала всхлипывать. Эйкен наклонился и перевернул ее на спину.
– Не трогай меня, пожалуйста, – Анна не открывала глаз, было видно, что она абсолютно унижена и растоптана, но по какой-то причине она все еще тут. Так много лет все еще тут.
– Спать с тобой сегодня больше не буду, не надейся, – Эйкен ухмыльнулся. Он отбросил руки девушки в стороны, Анна тщетно пыталась прикрыть свою большую мягкую грудь, соски, настолько огромные и манящие вылезали из-под ее хрупких тонких пальцев. Одной рукой Эйкен стал настраивать себя, водя вверх и вниз, ритмично и настойчиво, а второй схватил правую грудь Анны и мял, мял, мял ее, периодически подбрасывая и похлопывая, словно готовил блинчик из поднявшегося теста. Звуки шлепков невероятно возбуждали его. Эйкен двумя пальцами сжал твердый сосок, Анна закричала, Эйкен был близок – без сомнений он снова раздвинул ноги девушки и вошел, уже теряя драгоценные капли своего сока. Анна застонала и забилась у него в руках, Эйкен кончил быстро и технично.
На этот раз он даже не стал ничего говорить, просто встал и пошел в ванную, оставляя Анну привести себя в порядок и одеться. Они договорились, что он подвезет ее до школы, – первой парой шла математика, Анна была отличницей, пропускать не соглашалась никогда. Да и подвезти свою девушку до колледжа было делом приятным, делом чести.
Летополис
Огромный белый маятник со скрежетом качнулся влево, – Рон сошел на пол с плоской платформы этого чудовищного сооружения совершенно спокойно, словно делал это каждый день.
Он и делал это каждый день.
Перед ним была уютно обставленная угловая комната, окна в тонких коричневых деревянных рамах выходили на закатную железнодорожную насыпь. Прибытие маятника в ближайшее время не ожидалось, Рон никого не звал, он хотел побыть один. Насыпь за окном была крутая, чем-то напоминающая легендарные скалы Альбиона, известняковая, отражающая последний свет дня. В этой комнате всегда был последний свет дня. Комнаты – бесконечные комнаты Летополиса, переходящие одна в другую и составлявшие в грандиозном итоге Город Мертвых, – каждая выходила на свой неповторимый пейзаж. Были такие, где снаружи постоянно шел дождь. Были – с видом на гигантскую лесную вырубку, полосами уходящую в горизонт. Некоторые открывали вид на чудовищных размеров футуристическую башню с крышей, похожей на застрявший там огромный диск (Рон в тайне даже от самого себя – ну кого мог бояться Харон? – не любил эту комнату). А любил как раз вот эту. За окном начинался широкий пандус длиной в этаж: на нем можно было сидеть, свесив ноги в бесконечность. Пандус обвивал невысокое здание, широкий и черный, шел немного под уклоном, но это совершенно не мешало спокойно сидеть. Рядом с Роном прямо на пандусе были расставлены горшки с цветами: в основном – мелкие домашние растения, и среди них – одна орхидея. Легкий ветерок покачивал ее соцветия, Рону орхидея напоминала что-то инопланетное и чудовищное, ее вид никак не вязался с милым образом романтического цветка.
Внезапно за спиной Рон услышал жуткий грохот: это белый маятник шел обратно. «Кого это может ко мне нести?» – подумал Рон, но не успел он даже закончить мысль, как широкая платформа замерла совсем рядом, и с нее сошел невыносимо прекрасный (Рон всегда добавлял это определение – во многом в шутку, не всерьез) Эйкен. Длинные светлые волосы у Эйкена были заплетены в небрежную «мужскую» косу и переброшены через плечо. Он был одет в сияющий набедренник, сделанный то ли из чешуи дракона, то ли из крыльев фей-девственниц, то ли просто из тонких металлических пластин. В тон набедреннику шли такие же сияющие нарукавники. Мышцы тела у Эйкена красиво перекатывались под кожей, когда он шел. Шел медленно и плавно, обладая грацией хищника.
– Что-то ты так вырядился, – Рон смотрел на Эйкена краем глаза, – нас разве призывают в Верхний Дом?
Эйкен ухмыльнулся, но не ответил. Перелез через подоконник и сел рядом с Роном.
– Как ты в этом сидишь, я не понимаю, – Рон ткнул пальцем в набедренник, – неудобно же.
– Кончай паясничать, – Эйкен сложил руки на коленях, – любитель худи. Ты мог бы выглядеть не хуже, почему ты пренебрегаешь классикой? – Эйкен придирчиво оглядел свой наряд, извернувшись и даже посмотрев себе за спину через плечо. – Гомер, тугие паруса, все такое, – классика никогда не выходит из моды. Тем более, если тебе (Эйкен сделал вид, что зажимает пальцы на руках, считая в уме), – если тебе на минутку пять тысяч лет, нет? Не думал сменить стиль?
Рон никак не отреагировал, – только потрогал корешки орхидеи, вылезшие из горшка, орхидеям всегда бывает мало горшка, в котором они растут, корневая система избыточна. Рону казалось, что это маленькие пальцы, за которые можно подержаться в дружеской манере. Привет, цветок на краю миров.
– Я слышал про вечеринку, – Эйкен сменил шутливую интонацию на деловую. – Отличная, кстати, мысль.
– В смысле отличная? – Рон отставил горшок с орхидеей и отряхнул ладони.
– В прямом, – Эйкен спрыгнул с подоконника, на котором сидел, и прошелся по пандусу. Смотреть на Эйкена было больно, настолько блистательно он был красив. Красив какой-то древней красотой, перед которой хотелось преклонить колени и принести себя в жертву, – типа там, съешь меня, посланник богов и все такое. Рон смотрел на него и размышлял, когда сам успел свернуть с дороги совершенства и сменить не только одежду, но саму свою жизнь.
– Очень умная мысль: собрать всех (ну почти всех) ребят заранее. Чтобы посмотреть на них… пересчитать…
– Что мне даст подсчет, Эйкен? – Рон тоже встал с пандуса и подошел к самому краю. Под ногами плыл легкий туман. В отдалении послышался перестук колес: приближался поезд, насыпь словно вздрагивала под ударами колес, слегка плавилась во влажном воздухе. Кто-то сейчас спит и видит эту насыпь, думает, что этого мира нет или что он – только у него в голове. Ну да, ну да…
– Ну как… ты сможешь заранее спланировать переход.