Нужно было сделать доклад по этике, Гас долго оттягивал этот момент, но настроения что-то печатать за компьютером не было совсем. В руке привычно лежал смартфон, – Гас открыл галерею и начал листать фотографии последних недель. В основном это были рандомные виды улиц Вентуры, фасады магазинчиков, палисадники особенно красивых домов, – в городе их было немного, но Гас умел иногда даже один и тот же дом снять с разных ракурсов так, что как будто домов было несколько и разных. Иногда он фотографировал людей – старался, чтобы его не видели, а если кто-то замечал направленную на него камеру, быстро ретировался. Гасу нравились красивые люди – необязательно молодые, но он любил фотографировать своих ровесников. В галерее было много снимков молодых людей. И среди них особенно выделялся один – высокий, с кудрявыми рыжеватыми волосами. Гас заметил его давно, как только новенький пришел в их класс, но стал его фотографировать больше всего после того инцидента с Эйкеном.
Эйкен – тот еще засранец. Конечно, он был невероятно хорош собой: светлые длинные волосы, спортивное тело, наконец, власть, которую он имел над одноклассниками, – все это делало его ужасно привлекательным, и Гас одно время даже был в него влюблен. Но если тебя постоянно задирают и даже готовы избить в туалете – вряд ли твои чувства взаимны.
Гасу было сложно разобраться. В такие моменты, когда он задумывался о природе и справедливости своих чувств к Эйкену, голову заволакивал какой-то серый туман. И в этом тумане Гас легко допускал, что, может быть, для него и нет иной любви, кроме как смешанной с унижением и болью, что к нему так и следует относиться – запирать в кабинке туалета, отнимать и портить вещи, может быть, он и не заслуживает большего. Самое страшное, что он мог допустить, что бо́льшего просто не существует, – что любовь, она такая и есть.
Но тогда почему этот парень, Рон, почему он заступился? Гасу на мгновение показалось, что они с Эйкеном перебросились парой фраз, но они не могли – они были едва знакомы. И потом, смысл перебрасываться словами, если ты влетел в драку? Гас опять почувствовал приближение серого тумана в голове: туман убеждал его, что, конечно, не могли Рон и Эйкен знать друг друга, мало ли что покажется, когда ждешь, что тебя изобьют?
Гас пересел, затекла нога, опять открыл галерею. Рон получался на фото хорошо – не было ни одного неудачного снимка. Вот Рон идет по школьному коридору, вот он сидит в кафе за столом, в самом дальнем углу и смотрит в окно. Волосы падают ему на шею и слегка закрывают профиль волной. Вот с ним рядом эта девушка – Дина – самая популярная в школе, у нее богатый, но странный отец. И еще он слышал, говорили, что там была какая-то трагедия с матерью. Гас листал дальше. Рон на скейте. Рон играет в лакросс. Рон в мятой майке, смеется. Видна его шикарная татуировка в виде листка, – Гас приблизил и растянул пальцами снимок, пытаясь рассмотреть как следует. А вот серия фото того момента, когда возле школы произошел инцидент – машина насмерть врезалась в женщину на скамейке. Гас листал снимки, мысленно переживая тот день: надо же, жизнь не дана нам как что-то обязательное. Очень сложно это понять. Ты сидишь на скамейке, просто сидишь на скамейке, и в тебя прилетает полторы тонны металла.
Просто представь на секунду. Гас зажмурился. Открыл глаза. Представил, как сидит на скамейке, полные кеды осеннего солнца, предчувствие сна в лопатках, – когда их слегка покалывает от дневной усталости. И тут удар. Вспышка, недоумение, растерянность, и почти тут же – скорее всего – боль, которая перешагивает порог твоей выносливости.
Однажды Гасу на голову упал фен. Дело было в салоне красоты, куда он зашел сделать стрижку, – к этому мастеру ходил уже несколько раз, ничто не предвещало беды. Но тут то ли рука у парикмахера дрогнула, то ли мироздание посылало знак, но так или иначе фен вывалился из руки мастера и приземлился на темечко. Гас помнил, что в тот момент не испытал злости, а почувствовал тревогу за парикмахера: ему представилось, что рушится потолок – удар был такой звенящей силы – и первым порывом было оттолкнуть парикмахера и спасти его.
Гас помнил, как долго потом и неумело извинялись перед ним, – но деньги за стрижку все равно взяли в полном размере.
Той женщине было немного лет, – Гас помнил, и фотография подтверждала. Младше его отца, скорее как старшая сестра, которой у него никогда не было. Гас пролистнул еще несколько фото. Вдруг замер и отлистал назад. На одном фото он заметил странное: смазанный, но очень узнаваемый силуэт… погодите-ка… Рон? Гас вгляделся пристальнее. Рон оказался – но почему? Что он там делал? – почти рядом с этой женщиной, сразу после столкновения. Пролистнул еще пару снимков: суета медработников, толпа школьников, а поодаль Рон спиной к камере идет и придерживает кого-то за спину, какую-то женщину… они идут в стену.
Гас ощутил, как из глубины поднялась какая-то горячая волна, ракетой по пищеводу, словно пищевод был единственным совестливым органом во всем его теле и переживал всегда и за все. От пищевода волна пошла к шее и ушам, Гас чувствовал, как краснеет.
– Вот черт! – сказал он сам себе. – Черт, черт, черт!
Слез с кровати, прошелся по домику – проход был десять шагов в самой длинной части, – опять залез на кровать и взволнованно взял телефон. Что мог делать Рон на месте аварии? Кого он так бережно придерживал и вел, что это за женщина? Что там в стене – куда они шли? Вопросы множились, но ответа на них пока не было. Вдруг Гас вздрогнул от резкого звука: кто-то барабанил в окно. Окна в доме на колесах были низко, – легко встать на цыпочки и дотянуться от земли, даже особенно стараться не надо.
– Ты там превратился в кусок подушки что ли, Гас? – возмущенное и пышущее энергией и эмоциями лицо Кристины смешно смотрело на него снизу вверх. Девчушка задрала подбородок и одной рукой оперлась на раму окна. – Ты гулять пойдешь?
Гас быстро спрятал телефон в задний карман брюк, подполз на коленях по кровати к окну и поднял створку. В лицо пахнуло вечерней прохладой и одновременно приятным теплым запахом Кристины: он выделился в холодеющем воздухе, словно сам по себе был отдельным живым существом, а не частью человека. Гас, коснувшись теплого облака, внутренне как-то успокоился и затих. Кристину он знал с самого раннего детства: их мамы дружили – до тех пор, пока мама Гаса однажды утром не уехала на междугородном автобусе вслед за своим увлечением, взяв с собой только дамскую сумку и почти все их сбережения. Гас плохо ее помнил, ему было года четыре, когда мать сбежала. Он помнил разве что ее фигуру – такую же размытую по воле воспоминаний, как фигура Рона на фотографии. Фигура склонялась к нему и, смеясь, повторяла, как хорошо было бы удрать от всех вас в Африку!
В Африку, в Африку!
С юного возраста Гас не любил Африку и не смог, наверное, полюбить бы ее никогда.
– Подожди, я сейчас, – Гас чмокнул Кристину в щеку, перегнувшись через узкий подоконник.
– Гасси, ты мог бы просто вылезти в окно, нет?
Кристина была такой же, как и 16 лет назад, – разве только немного изменилась внешне, но характер был тот же: упорный на грани хамства, веселый, готовый очень быстро очаровываться и столь же быстро терять интерес. Невысокая, лицо в веснушках, рыжеватая с примесью серости – словно в яркий цвет добавили пыли для ощущения большей реальности образа… Гас всегда помнил Кристину такой. Более того, он даже в нее, такую, влюбился, думал, что влюбился, еще в начальной школе. Но после их первого раза – а встречались они долго, кошки живут меньше (правда, у мистера Живица, который жил через улицу от Гаса, коту пошел двадцатьпятый год, но, как думали Гас и Кристина, с тем котом было что-то нечисто), – как-то сразу стало понятно и совсем-совсем не обидно, что они не про это. Точнее – что они про дружбу, может быть, даже самую крепкую дружбу на свете, но не про отношения. Гас тогда очень сильно грустил. Кристина грустила недолго, – ее твердое решение остаться лучшими друзьями было едва ли не самым мудрым, что они сделали за всю свою короткую жизнь.
Кристина навсегда сохранила статус первой женщины в его жизни. И стала сестрой, а в чем-то и маленькой мамой. Маленькой мамой маленького Гаса.
Ах если бы можно было стать еще меньше и просто исчезнуть.
Гас вздохнул, накинул куртку и вышел из дома. Лицо ему придавил тяжелый ароматный вечерний воздух, Кристина стояла совсем рядом, она обошла дом на колесах и теперь переминалась с ноги на ногу в нетерпении.
– Ну что, на дерево пошли?
– Давай на дерево.
Пойти на дерево – с самого раннего детства значило пойти кататься на старых и очень больших деревянных качелях, которые кто-то очень давно прикрутил в ветвях огромного вяза на тросах. Если сесть спиной к городу и лицом к лесу, оттолкнуться ногами хорошенько и взлететь на старой доске, то перед тобой открывался волшебный вид: поляны, через которые в случайном порядке бежали деревья и кустарники, чуть ниже косогора, на котором обрывалась Вентура, – словно косогор этот был ветхозаветным Левиафаном и нес на спине весь мир, а по бокам его омывал зеленый океан Бесконечности. Гас и Кристина до сих пор помещались на старой доске качелей вдвоем. Чаще всего они любили сидеть в одну сторону, но иногда – особенно когда ругались, – сидели в противоположные. Гас выбирал вид на лес, Кристина – вид на город.
– Ты сегодня ел? – Кристина действительно была маленькой мамой.
– Я не помню, кажется, ел, – Гас задумчиво сидел на качелях, ссутулившись и глядя в наступающие сумерки.
– Ты грустишь?
Гас улыбнулся краешками губ, отрицательно помотал головой.
– А давай, как будто я спросила десять раз, и ты сказал мне все как оно есть.
Кристина оставалась самой собой.
– Эйкен опять доставал меня, – Гас вздохнул, покачиваясь в легком ритме одной ногой, – я застрял в туалете, пока не пришли малыши из начальной школы. А так я и не знаю, что со мной было бы.
– О, а я знаю, ты был бы страшный красавчик – от слова страшный, – Кристина рассмеялась, слегка показав свои маленькие и судя по характеру острые зубы. Так могла бы улыбнуться белка, если бы белки вообще улыбались, непроизвольно подумал Гас.