– Нет, что вы, – Агата запнулась, – простите, я просто замешкалась… это… – она подалась чуть вперед и положила руку на пиджак, наброшенный на спинку стула, – была комната моего мужа. Принято говорить, что вещи хранят тепло, бла-бла-бла…
Рон удивленно взглянул на Агату, он ждал немного иной интонации в рассказе о муже.
– …Эти вещи хранят холод. – Агата смотрела перед собой, но взгляд ее был устремлен куда-то вглубь нее самой. – Я… я не очень жду возвращения мужа, Рон. Иногда пустые комнаты должны стать по-настоящему пустыми, чтобы в них стало свободнее дышать.
Агата погладила пиджак рукой, – как показалось Рону, даже ласково, – но быстро убрала руку и, развернувшись на каблуках, вышла из комнаты.
Быстро одевшись и умывшись из кувшина, Рон последовал за своей хозяйкой.
Река возле усадьбы Агаты бежала быстрая и узкая – как будто кто-то по ошибке пустил ручей в сторону от основного русла, а потом ручей разросся и упорно не хотел иссякать. Упорство ручья чем-то напоминало Рону упорство Агаты. Все вокруг твердило о смерти, война, болезни, лишения, – собственно, Рон и был вестником всего этого. Вестником самой смерти. Но Агата как будто построила вокруг себя невидимый щит, и он окружил ее всю. Ни исчезновение мужа, ни даже смерть ребенка – ничто не смогло поломать эту женщину. И Рон не мог понять, светлая это новость или темная. Радоваться этому или бояться этого.
Рон шел рядом с Агатой, нес корзину с грязным бельем и слушал рассказ про жизнь: раннее замужество, у нее родословная, у мужа – капитал, дом, связи. Выгодный союз, рождение любимой дочери, конфликты на почве воспитания, сочувствующие друзья и особенно подруги мужа, подруги, подруги, подруги, конфликты из-за подруг, тупик, несоразмерность сил, когда мужчина в консервативной стране всегда сильнее, правда на его стороне… война, патриотизм, фронт, без вести, страх, что вернется и все начнется сначала… Рон слушал и не мог понять, как быстро и верно ломается его представление об Агате. Он ожидал увидеть стереотипную вдову на грани смерти, горюющую по пропавшему в бойне мужу, но совсем не ожидал увидеть здоровую молодую и полную надежды женщину.
Полная надежды женщина между тем резко остановилась, Рон едва не налетел на нее и чуть не уронил корзину.
– Вот тут, – меняя тему разговора, она показала не очень уже чистым, но таким милым пальцем на запруду, – я буду стирать тут, а вы можете прогуляться.
Ловко завернув рукава платья и подобрав подол двумя аккуратными большими узлами, Агата села на корточки, установив ноги враспорку, чтобы не съехать в воду, и начала стирать, ее маленькие белые ладони мелькали словно рыбки, которые иногда выпрыгивают из воды на солнце, чтобы сверкнуть и снова уйти на глубину. Рон смотрел на ее руки и делал это мысленное упражнение: руки-рыбки, руки-рыбки, – потом ему надоело, и он отправился немного пройтись вдоль реки. Река, удивительно сильная на всем течении узкого русла, нравилась Рону. Он опустил руку в воду, присев в отдалении от Агаты, – она стала маленькой точкой в колышащемся зеленом мареве травы, – вода вела себя забавно с рукой Рона. Она обнимала ладонь, поднимаясь к запястью, как живая. Словно радовалась.
– Ты ведь помнишь древний порядок, правда? – Рон заговорил с водой, пожимая нездешнюю руку своей, чувствуя между пальцев мерцание. – Помнишь. Лодки больше нет, но есть память о ней. – Вода лизнула татуировку, – И есть вечное путешествие…
Рон задумался, вода вокруг его руки стала беспокойнее. Вдруг он услышал слабый крик. Кричала Агата. Не понадобилось много времени, чтобы понять, что она упала в воду, и ее понесло течением. Несмотря на то, что река была неширокой, это все же была река. С острыми подводными камнями на дне и бог знает чем еще. Одно неаккуратное движение могло стоить жизни.
Рон метнулся в воду и уже через секунду был рядом с Агатой. Она барахталась, ей мешало платье, обвившее ноги плотным коконом и сделавшее тяжелее, Агата шла ко дну, силы рук не хватало, чтобы удержаться на поверхности. Дышать было сложно, Агате казалось, что пот смешался с холодной водой, руки и тело горели, легкие сдавливало, внутри билась одна отчаянная мысль о том, что белье не стоило таких жертв.
Вот же, даже в минуту возможной смерти приходят совсем не те мысли… какое белье… Агата думала как бы вспышками и на сверхскорости, это были скорее ощущения мысли, чем сами мысли, – уже не предметные, а понятные только по легкой волне ощущений после них.
В тот момент, когда она почти потеряла связь с реальностью и готова была отпустить свою борьбу, чьи-то очень сильные руки схватили ее и потащили прочь из воды. Агата увидела совсем рядом лицо Рона, рыжие мокрые волосы струились по щекам и закрывали левый глаз, – ее поразило, с какой легкостью этот совсем юный мальчик спасал ее. Словно он был… точнее, словно он не был человеком… она подумала эту мысль отчетливо, дышать становилось легче, мысли прояснялись.
Рон после непродолжительной борьбы с рекой вытащил Агату на берег и посадил на траву. Холодное платье встало колом, оба они были грязные, страшные, лохматые и измученные, хотя Рон выглядел несколько лучше, чем Агата.
Отдышавшись и пару раз срыгнув воду, Агата спросила:
– А вы… а вы всегда спасаете девушек с таким спокойным выражением на лице?
Рон, казалось, удивился ее вопросу. Немного помолчав, ответил:
– Вы, наверное, мне не поверите, но я обычно… даю девушкам умереть.
– У вас превосходное чувство юмора! – Агата была довольна ответом, словно он придал ей еще чуть больше сил.
– Я бы не сказал, что это юмор, но пусть будет так, – Рон встал с травы без помощи рук, легко и изящно, Агата на секунду им залюбовалась.
– Кто вы, Рон? – Она сидела на траве, обхватив колени мокрыми руками, с нее текло, Агата начинала дрожать. Но ощущение, что она спасена, окутывало ее аурой спокойствия и надежды.
– Полагаю, Агата, я ваш единственный друг. По крайней мере, сейчас, – Рон протянул ей руку, помог подняться на ноги. Домой они возвращались медленно, – Агате было трудно идти в мокром платье, а от того, чтобы Рон донес ее на руках, она отказалась. Сокрушаясь о потере белья в реке, Агата совсем не расстраивалась, казалось, из-за того, что чуть не умерла. Когда они наконец дошли до дома, Агата вместо того, чтобы снять мокрое платье, просто разрезала его кухонными ножницами. Рон видел самое начало «операции» – уничтожение подола. Агата резала, совсем не жалея платье, – когда уничтожение достигло бедра, Рон отвернулся, оставалось только слушать лязг и вздохи.
…Холодная вода, обнявшая руку Рона, была началом конца.
Дина
От Рона пахло теплым чистым мужским телом, похоже, он не носил никакого парфюма. Или же этот парфюм был настолько органичным и неуловимым, что буквально сливался с самим запахом юноши, – Дина шла очень близко, но в этой сладкой близости малейшее расстояние казалось просто огромным. Ей мучительно хотелось взять Рона за руку, но она медлила.
– Ты не спрашиваешь, почему у меня нет машины, – Рон говорил расслабленно, Дина видела, что он немного улыбается. Так улыбаются, когда рассчитывают долгое время вести приятный разговор, – не тратя все сразу на одну большую улыбку, а рассыпая ее мелкими блестками по всему пути вечера.
– Так почему у тебя нет машины? – Дина хотела изобразить такую же расслабленность, но в самом начале фразы голос предательски сорвался, и получилось странно. Рон хихикнул. Впечатление строгой романтики рассеивалось, уступая место легкому дуракавалянию.
– Я продал свой «Ламборджини», потому что он перестал подходить под цвет моего маникюра… – Рон улыбался все шире. – Серьезно, Дина, у меня была машина. И сейчас я даже немного жалею, что ее со мной нет. Я мог бы выглядеть в ней более галантным кавалером, – чтобы подвести тебя на… – Рон запнулся, но двинулся дальше, – на наше свидание.
Дина ответила ему улыбкой и вдруг подхватила тему:
– У меня было много свиданий, но они перестали подходить под форму моего сердца. И я не жалею, что их со мной нет.
Рон взглянул не свою спутницу с каким-то странным выражением, – Дина не могла считать все смыслы, но ей показалось, словно Рон смотрит не только на нее, а куда-то совсем вглубь, словно он смотрит в самого себя.
– И ты теперь ходишь пешком? – Рон вернул тихую постоянную улыбку в разговор.
– Да, я теперь много хожу пешком.
– А не пойти ли нам тогда к местным прудам? Я хотел предложить выпить пива, но, может, сразу пойдем туда?
– Нет, отчего же, я выпью пива, – Дина даже немного повысила голос. – Дома нельзя… не то чтобы нельзя, я уже взрослая. Но бабушка напрягается.
– Пиво – значит пиво, зайдем в «Барнис»?
– Барнис знают все, – Дина заметно повеселела. – Мы там встретим кучу знакомых.
– Тебя это волнует? Ты переживаешь? – Рон остановился и посмотрел на Дину. Лохматые рыжие кудри из-за влажного вечернего воздуха образовали на его голове целый лес. Дина подумала, что в этом лесу красиво смотрелись бы бриллиантовые бабочки… ее воображение обладало редкой кинематографичностью, Дина начинала видеть картинку, дополняющую реальность, и память потом сохраняла эти причудливые кентаврические моменты. В рыжих завитках на голове Рона блестели и взмахивали крыльями бриллиантовые бабочки. Рон смотрел на Дину из отблесков их маленьких крыльев.
– Не то чтобы, – Дина не знала, как ответить честно и в то же время не расстроить Рона. – Когда мы встречались с Эйкеном… ну, когда он был моим парнем, ходили вместе везде… – Дина набрала воздуху в легкие и наконец сказала, – он не отказывался от внимания других девушек.
– В смысле?
– В прямом. Ты хочешь меня об этом послушать? Правда?
– Почему бы мне не послушать, тем более что тебя, похоже, до сих пор это волнует.
Дина вспыхнула.
– Мы расстались, ты же знаешь.
– Я не об этом, – Рон говорил мягким голосом, который – как кошачьи лапки – мял что-то в самом сердце Дины. И успокаивал. – Можно расстаться с человеком, но унести с собой много подарков, в том числе какие-то невыговоренные вещи, типа такой. Поговори со мной, я умею слушать.