Рон потянул ее за руку, и девушка встала. Сломанные ноги больше не мешали, хотя кости торчали из ран, и левая нога была вывернута коленом в обратную сторону. Рон наблюдал, сможет ли она идти сама, чтобы в нужный момент подхватить, но девушка смогла. Вдвоем они двинулись в сторону старой парковой ограды: там, где заваренная намертво калитка вела в буйные заросли ивняка и где когда-то, судя по развалинам, стояла то ли беседка, то ли гостевой корпус одного из зданий школы, был вход. Внезапно Рон почувствовал острое желание обернуться: издалека, с другого конца площадки на него смотрела Дина. Видимо она и другие ребята сбежали с урока, чтобы поглазеть на аварию. Не каждый день шикарная машина влетает в спину девчонке. Кто-то толпился прямо у автомобиля, кто-то стоял в отдалении и разговаривал, многие снимали на смартфоны, чтобы потом поделиться в соцсетях.
Рон мгновение удерживал взгляд Дины, и в нем что-то дрогнуло. Тело напряглось, словно ему предстояло взлететь. Но волна прошла, и, отвернувшись, он мягко подтолкнул девушку к ограде.
Они прошли через металл спокойно и тихо, сразу попав в одну из комнат Летополиса.
Дина
Мадина заняла свою парту на уроке истории заранее: после того, что случилось в школьном парке вчера – машина потеряла управление и въехала в девушку на скамейке, убив насмерть, – как-то не хотелось проводить время за болтовней, с подругами, как обычно. Хотелось тишины: замереть, уменьшиться, чтобы кто-то взял и положил тебя в теплый карман и просто унес отсюда подальше.
Желательно вообще настолько подальше, чтобы – до смерти мамы. Мадина последнее время часто вспоминала мать, это было каким-то необъяснимым образом связано с появлением Рона в их жизни. Когда Рон пришел к ним в дом, она что-то почувствовала. И потом специально решила сама прийти к нему, чтобы проверить, что это такое. Смутное чувство чего-то знакомого, но чего-то не очень приятного и близкого. Как будто память о разбитой коленке в детстве… Мадина сидела за партой, машинально пролистывая ленту туда-сюда, в ожидании обновления тянула страницу вниз.
…но они не могли быть знакомы, никоим образом. Она бы точно запомнила Рона, слишком он был симпатичный сейчас, чтобы в детстве быть уродцем. Мадина ненадолго закрыла глаза и вспомнила утро в кухне Рона, когда он полуобнаженный стоял к ней спиной. Мысленно Мадина приблизилась к нему, положила ладонь на позвоночник. Ладонь приятно провалилась в узкую ложбинку между лопатками, словно для нее здесь специально было придумано уютное место. Мадина словно почувствовала тепло, исходящее от тела Рона. Он стоял спокойно, не поворачиваясь, но по коже шла волшебная дрожь, передававшаяся ей и заставляющая сжиматься что-то внутри. Сжиматься и разжиматься, доводя девушку до сладкой грезы… и этот запах. Запах Рона, солено-сладкий, как бывает у свежей загоревшей кожи, если наклониться к ней совсем близко. Божественный запах… Мадина почувствовала запах настолько явно, что даже улыбнулась: ну и разыгралось же у нее воображение!
Она вздрогнула от резкого звука совсем рядом, не успела открыть глаза, как услышала знакомый голос:
– Ну что, строишь очередные наполеоновские планы по тому, как обратить на себя мое внимание, хм?
Широко распахнув глаза, – словно в вирусном видео, когда кто-то, под музыку, сначала долго лежал или сидел с закрытыми глазами, а потом внезапно открывал их, оказываясь ошеломительным красавцем или красавицей (даже, например, кот), – распахнув глаза, Мадина увидела Рона. Он был совсем близко, на расстоянии меньше вытянутой руки.
Рон придвинулся еще ближе. От него головокружительно пахло сочетанием свежего (именно свежего, так бывает) юношеского пота и чистой хлопковой ткани. Парфюма то ли не было совсем, то ли он не чувствовался, Дина так растерялась, что не могла сосредоточиться. Рон, совсем рядом, и говорит с ней и о ней, а не о чем-то еще…
– Я видел твою страничку, – Рон откинулся на спинку стула, запустил руки в волосы. Секунду смотрел прямо перед собой и снова развернулся к девушке.
– Ее многие видели, – Дина взяла себя в руки. Что ж теперь, она знала, что расплата за тот – будем честными – опрометчивый поступок наступит, и скоро. – Я королева школы.
Дина подпустила наивности в последнюю фразу и подкрепила впечатление субтильным пожатием плеч. Мол, что делать, так получилось, я королева, и только попробуй меня с этого места стронуть.
– И королева привыкла получать то, что хочет? Так?
Рон взял в руку карандаш и начала грызть его тупой кончик, рукав кофты сполз, обнажая татуировку-листик. Дина не могла оторваться, так ей нравился этот листик и… сам Рон. Весь он.
– А ты знаешь, чего я хочу? – Дина решила поиграть в эту игру. До начала урока оставалось время, в аудиторию начали заходить школьники, но никому, кажется, не было дела до Рона и Дины.
– Допустим, – Рон перестал грызть карандаш и теперь просто смотрел на девушку.
– Надо же.
– Так чего ты хочешь, Дина? Дина – королева соцсетей. – Рон рывком придвинулся к Дине на минимальное расстояние. Она ощутила его дыхание на своем лице, исходящее от него тепло. Это тепло не было родным, оно не согревало. Но оно грело, – ровно и спокойно. Этот человек явно не был без ума от нее (хотя сама мысль, что кто-то может не быть без ума от нее, приводила Дину в ступор), но она ему точно нравилась. Такой как есть, – Дину не покидало ощущение, что каждый раз, общаясь с ней, Рон ее словно шелушит – снимает шелуху модного, как будто смывает ей косметику – причем не с лица, а прямо с души. И смотрит в самую ее глубь. А там она совсем не такая королева, какой привыкла быть при всех… там внутри ей по-прежнему шесть, она сидит у окна, ей почему-то холодно, но никто не спешит ее переодеть. Одежда намокла – словно она принимала ванну в домашнем платье… какое-то странное чувство – словно тенью – коснулось Мадины. Словно она уже – вот так же точно – сидела рядом с Роном, только не здесь и не сейчас. Это чувство тут же отозвалось болью – вспоминать мать до сих пор было тяжело. Не было чувства обиды или страха, – с годами они притупились, – осталось чувство огромной утраты.
– Дина?
Видимо, она слишком задумалась и отключилась от реальности. Рон вопросительно смотрел на нее, в его взгляде девушка уловила беспокойство.
– Я… – Дина для смелости слегка встряхнулась, – я хотела бы вечеринку у тебя дома.
Оба вдруг замолчали как громом пораженные.
– Вечеринку где?
Рон первым пришел в себя. Снова откинулся на спинку стула, поерзал на нем, усмехнулся.
– Ты хочешь вечеринку у меня дома, – повторил медленно, почти по слогам.
– Ну да. У тебя крутой дом, ты живешь один… – Рон вопросительно посмотрел на Дину, она тут же поправилась, – ну, почти один. Я помню-помню, родственник, присматривает, все дела… но у тебя реально крутой дом. Нет взрослых, которые торчали бы постоянно над нами и следили, кто что пил, кто кого по углам обнимает… понимаешь? Ты ведь недавно в школе, такие вечеринки помогают быстро войти в компанию. Да и… – Дина оглядела его с ног до головы, – на них просто можно пообщаться о том о сем.
Рон молчал, казалось, обдумывая сказанное Диной.
– И о чем ты хочешь пообщаться со мной?
– Ну, например, о том, кто тебе набил такую клевую тату на руке, – Дина протянула руку, чтобы коснуться, но Рон очень быстро одернул и опустил рукав. – Нельзя трогать? Взорвешься?
– Не то, чтобы взорвусь, – Рон даже немного засмеялся, голос выдавал эмоции, – но тебе вряд ли… понравится.
– Да ладно, брось, – Дина потянулась к его руке уже настойчивее, сочтя реакцию Рона кокетством и заигрыванием, – дай посмотреть.
Рон вжался в стул, завел руку с татуировкой за спину, максимально далеко от Дины, чтобы она не дай бог не дотронулась до лодки, – открытия врат в Летополис посреди урока античной истории – нельзя было допустить, невозможно. И если, допустим, для Рона это было бы поводом для иронии, то для остальных – поводом для ужаса, однозначно.
Город мертвых запечатан печатями на руках проводников. И открыть эти печати можно прикосновением. Рон никому и никогда не разрешал трогать свою татуировку, в особо тревожные дни носил только длинные рукава. Но Дина не сдавалась. И тогда Рон сделал единственное, что могло ее остановить.
Поцеловал.
Поцелуй был внезапным, сильным и уверенным. Дина удивилась, широко распахнула глаза, чуть не съехала со стула, уперлась руками в грудь Рону и издала какой-то странный звук, совсем – как ей потом казалось – не романтический. Они оба замерли, – в голове у Рона бешеной белкой крутилась только одна мысль: что я делаю? Что я делаю? Я сошел с ума. Это не входит ни в какие планы, надо остановиться… но его тело реагировало совсем иначе: Рону было жалко Мадину, он пропитывался этой жалостью с самого первого дня пребывания в Вентуре, жалость, словно вода, постепенно затапливала его, – опять вода, с Диной всегда будет связана вода, с самого ее детства…
Первой поцелуй прервала Дина. Не потому, что он ей не понравился, – было бы глупым отрицать, что Рон – ходячий секс, целоваться с ним хотела бы, наверное, половина школы (девушки), да и вторая половина (парни) скорее, тоже были бы не прочь, по крайней мере, некоторые, вроде того же Гаса. Дина в какой-то момент просто начала соскальзывать со стула, на котором и без поцелуя сидела не очень комфортно – эта привычка сесть на самый край и поджать ноги под себя. Глупая-глупая привычка! Мадина уперлась руками в грудь Рону, чтобы хотя бы немного продлить ощущение тепла и мягкости, которое буквально разлилось по телу. Так хорошо ей не было уже очень давно. Мир вокруг словно замер, краем глаза Дина могла видеть застывшие в воздухе – как в янтаре – пылинки. Обычная пыль, но она – освещенная солнцем – сверкала как маленькие звезды. Точно такие же Дина видела в детстве, когда их кошка – Миссис Петигрю – отряхивалась после сна. Мадина вспомнила все и как будто на минуту провалилась во времени, словно между ее детством и сегодняшним днем выстроился невидимый мост. И по нему шли и шли забытые эмоции, притупившиеся и просто изменившиеся с течением лет.