- Это был несчастный случай, - скрипнул зубами Шлугер. – Идиот сам попёрся на минное поле, я его туда не тащил.
- О чём я и говорю, - понимающе улыбнулся Сафронов. – Но… - указал он на себя, - девичья невинность, - после чего обратил указующий перст в сторону собеседника, - ноги полковника. Угу? Ноги полковника. Девичья невинность, - повторил он жестикуляцию в обратном порядке. – Чуешь подвох?
- Да пошёл ты, - отмахнулся Шлугер, завалившись на койку.
- А что до тебя, командир? – обратился к Глебу Новак. – Ты всё отмалчиваешься. Весь батальон уже гадает, за что ты здесь. Самый молодой Палач в истории. Куча наград. Образцовый солдат Союза. Что ты такое сотворил? Израсходовал лишнюю тонну патронов?
- Я уничтожил своё звено, - ответил Глеб, не поднимая взгляда.
В палатке повисла мёртвая тишина.
- Собственноручно? – нарушил долгое молчание Новак.
- Всех четверых.
- Четверых Палачей? – недоверчиво спросил Радич. – В броне и с оружием?
- Одного за другим, - кивнул Глеб.
- За что? – выдохнул Сафронов.
- Они нарушили присягу, выполняя приказ. Мне пришлось нарушить приказ, следуя присяге.
Глава 2
Ночью пошёл дождь. Редкий гость в аравийской пустыне. Напитанный влагой воздух стал не просто жарким, а удушливым. Нутро палатки быстро сделалось похожим на протопленную баню.
Новак, ворча, поднялся и, стянув с койки простыню, вышел наружу.
- Чёртова жара, - последовал его примеру Радич.
Вернувшись, оба замотались в смоченные дождевой водой простыни и завалились на боковую.
Шлугер раскинулся на койке, выставив руки и ноги в стороны и пытаясь таким образом улучшить теплообмен.
Только Сафронов спал как младенец, подложив руку под голову и, кажется, даже улыбался.
Глеб же лежал неподвижно и глядел, как скапливающаяся на палатке вода медленно просачивается сквозь истёртый брезент. Капля набухает с внутренней стороны. Всё тяжелее и тяжелее. Ещё немного и… Вот она, оторвавшись, летит вниз, падает, разбивается о земляной пол. Но за ней рождается вторая. Третья… Всё быстрее и быстрее, пока капель не превращается в тонкую струю воды, протачивающую сухую утоптанную землю внизу.
Глеб закрыл глаза.
Когда он открыл глаза, первое, что перед ними предстало – взводный, орущий во всю глотку «Подъём!!!».
Самохвалов стоял прямо перед Глебом и смотрел на застигнутого врасплох Палача с явным удовольствием.
- Проверка имущества! – пояснил взводный. – Содержимое вещмешков наружу! Живо!
- Это обязанности комиссара, - поднялся Глеб. – Почему…
- Молчать! – взвизгнул Самохвалов и выхватил из заранее расстёгнутой кобуры пистолет, ствол которого тут же нацелился Глебу в живот. – Ну-ка! – кивнул он двум сопровождающим его бойцам на торчащие из-под койки лямки вещмешка. – Вытряхивай!
Один из автоматчиков, боязливо обведя взглядом обитателей палатки, сделал неуверенный шаг вперёд и попытался протиснуться между неподвижно стоящим Глебом и соседней койкой.
- Живее!
- Мне нужно… - указал побледневший боец в сторону изголовья, - туда.
На вид ему было лет двадцать пять, но выглядел он значительно моложе своего девятнадцатилетнего сослуживца, которому практически уткнулся носом в грудь, стараясь продвинуться вперёд.
- Что ты там мямлишь?! – взорвался Самохвалов и попытался отпихнуть Глеба в сторону, но, упёршаяся в плечо Палача рука послужила рычагом лишь для того, чтобы сдвинуть с места самого взводного. Его подошвы шаркнули по земле, а из горла вырвалось сдавленное рычание. Оставив безуспешные попытки воздействовать силой на столь неподатливый объект, Самохвалов пихнул робкого автоматчика, и тот, проскользнув таки мимо Глеба, очутился возле вещмешка.
- Вытряхивай! Чего ждёшь?!
На соседнюю койку посыпалось то немногое что дозволялось уставом и…
- А это что? – расцвёл взводный, тяня руку к маленькой чёрной книжечке, оказавшейся среди прочих вещей.
- Это не моё, - сухо отрезал Глеб, присмотревшись к вытертой от времени арабской вязе на её обложке.
- Коран, - констатировал Самохвалов и, расплывшись в плотоядной улыбке, заглянул Глебу в глаза. – Как неожиданно.
- Это не моё, - повторил Глеб.
- Ну да. Посмотрим, что скажет на это комиссар.
Штабная палатка стояла в самом центре лагеря, по соседству с тремя двадцатиместными палатками вюгтенгруппы. Комиссар Тирпиц сидел, закинув ногу на ногу и, облокотившись о край стола, безуспешно раскуривал отсыревшую сигарету.
- Чёртов дождь, - бросил он, наконец, своё неблагодарное занятие и уставился пробирающим до костей взглядом холодных голубых газ на стоящего против него Глеба. – Твой взводный докладывает, что обнаружил в твоих вещах запрещённую литературу.
- Это ложь.
- Считаешь, я лгу? – приподнял бровь комиссар.
- Взводный Самохвалов лжёт, не вы.
- Поясни.
- Книга была подброшена мне. Я видел её впервые при обыске.
- И кто же мог это сделать?
Глеб промолчал, не найдя, что ответить.
- Самохвалов? – продолжил комиссар.
- Вряд ли.
- Тогда… кто-то из твоего звена?
Зубы Глеба заскрипели, сомкнувшись с такой силой, что из дёсен выступила кровь.
- Видишь ли, - взял Тирпиц со стола папку и раскрыл её, - твоя биография - как бы это лучше сказать? – она идеальна. Разумеется, вплоть до того… инцидента. Отличник боевой подготовки. Кавалер Железной Звезды после первого же боя. Участник эксперимента государственной важности. Звание Палача в семнадцать лет. Тут же звание сержанта. Список наград… впечатляет. А потом… Потом ты убил своих сослуживцев.
- Этого нет… Я здесь за срыв задания особой важности.
- Так вот, - проигнорировал комиссар уточнение, - здесь штрафной батальон, как ты, наверное, успел заметить. Полно разного сброда и откровенной мрази. Таким не по душе герои. А герои, убивающие своих, не по душе никому. Подумай, кто из твоего звена мог тебя скомпрометировать. С кем у тебя были конфликты.
- В моём звене предателей нет.
- О, ты ошибаешься. Оно всё состоит из предателей в той или иной степени. Это же «Дирлевангер».
- Они оступились. И искупают свой проступок с честью. Я уверен…
- Как считаешь, откуда мне известно о четверых убитых тобою Палачах, если этого нет в деле?
- Так вы знаете, - проскрежетал Глеб после недолгой паузы.
- Присяга или приказ... Непростая дилемма.
- Кто он?
- Какая разница? Любой. Думаешь, им есть дело до чего-то, кроме собственной шкуры?
- Зачем этот разговор? Дело ведь не в Коране?
- Кулинарная книга, - усмехнулся Тирпиц, раскрыв том с чёрной обложкой. – Много интересных рецептов.
- Что происходит, комиссар?
- Через два дня, - Тирпиц захлопнул книгу и заговорил серьёзно, оставив ироничный тон, - наш батальон бросают в наступление на Эр-Рияд. Он пойдёт в направлении главного удара. И погибнет. Полностью. Так я напишу в рапорте. И это будет правдой, за одним маленьким исключением.
- Я должен выжить?
- Выжить, скрыться и прибыть по этим координатам в течение следующих двух суток, - протянул комиссар Глебу клочок бумаги. – Один.
- Кто будет ждать меня там? - взял Глеб послание.
- Тот, кому ты нужен живым. Разве этого мало?
- Почему один?
- Воспользуйся этим шансом, Глен, - проигнорировал Тирпиц заданный вопрос. – Другого может не быть. Свободен.
Вернувшись в палатку, Глеб застал сослуживцев сидящими на своих койках в полной тишине.
- Как прошло? – первым нарушил молчание Новак.
- Это оказалась кулинарная книга, - ответил Глеб, усмехнувшись. – Дебил Самохвалов даже тут облажался.
- Думаешь, это он подбросил? – спросил Радич.
- А кто же ещё? Конечно он.
- Пора уже разобраться с гнидой, - взглянул на Глеба исподлобья Шлугер. – Он и без того прожил слишком долго.
- Разберёмся, - кивнул Глеб. – Со всем разберёмся…
Остаток дня прошёл в работах по укреплению обороноспособности лагеря. Из чего следовал вывод, что планы о скором наступлении до командования батальона ещё не доведены.
Самохвалов был сам не свой. Каждый раз, попадаясь на глаза Глебу, он старался поскорее скрыться и даже не помышлял о дальнейших попытках самоутверждения, лишь изредка прикрикивал на бойцов других звеньев, да и то в полголоса. Собственное же звено Глеба прибывало в подавленном состоянии. И, хотя никто больше не поднимал темы с подброшенной книжкой, гадкая недосказанность была настолько ощутима, что вызывала желчную горечь на языке. Глеб старался гнать от себя мысли о предательстве, но они так и липли к сознанию, вытесняя всё остальное: «Кто? Радич? Нет. Слишком горяч и несдержан. Такие не умею притворяться. Шлугер? Тихий и сам себе на уме. Но – чёрт подери – он мне жизнь спасал, как и я ему. Нет. Сафронов? Мечтает вернуться домой. Сильный мотив. Но он, хоть и из общевойсковых, под пули лезет наравне с остальными и скорее сдохнет, чем прослывёт трусом, а уж тем более предателем. Новак? И вовсе исключено. Он смерти давно не страшится. Ради чего ему? Но ведь кто-то же это сделал. Кто?». Эта мысль зациклилась в голове и крутилась час за часом, изматывая. А самое паскудное заключалось в том, что Глеб не имел представления, как ему поступить, когда ответ будет найден. Да и был ли он нужен, этот ответ? Не поддающийся самообману голос глубоко-глубоко внутри тихо, но отчётливо говорил: «Прекрати. Все эти вопросы, все эти поиски нужны тебе лишь для одного – ты хочешь их ненавидеть. Своё звено. Ненавидеть, чтобы потерять и не испытывать от этого угрызений. Ведь ты так сильно желаешь спасти собственную шкуру. Перестань врать себе. Смолчи. Заройся поглубже и сиди как крыса, пока все ни умрут. Или расскажи всё и, может быть, спасёшь кого-то из них. Стукача? Да, может и его. Но других вариантов нет».
Ночью Глеб, в последний раз взвесив все «за» и «против», встал с койки, взял автомат и скомандовал: «Звено! Подъём!».
- А?!
- Что за херня?
- Сука! Опять лезут?!