Соседи его были миролюбивым народом, никаких особых богатств у них не водилось, а потому никто никогда раньше их не завоевывал. Драться они не умели, и Коршун без потерь и усилий завоевал этот народ. Он не стал их казнить, а сказал примерно так: «Пойдемте со мной в поход против ваших соседей, и будет вам слава и богатство!» Мало кто хотел идти воевать, тем более что с соседями они и не ссорились, но еще меньше нашлось смельчаков, которые посмели возразить Коршуну. А все, кто посмел, скоро качались на виселицах. Остальные же обучились военному делу, и вдвое разрослась армия Коршуна.
Прошло десять лет, прошло двадцать лет. Все шире раздвигал он границы своего королевства, все больше народов подминал под себя. Только не было ему успокоения. Так и прожил он свою жизнь – в неутолимой жажде. Под старость лет родился у него сын. Был он весь в отца, и в наследство от него получил и королевство, и золото, и жажду власти. И его жизнь была не лучше отцовской и промелькнула в битвах, но глаза не устали смотреть на страдания людей, которых он обращал в своих рабов. И так катился их род, от отца к сыну, от отца к сыну. Многие говорили, что Коршун продал душу дьяволу, ибо он не только побеждал во всех битвах, но и на много колен вперед в его роду всегда рождались крепкие, здоровые мальчики, готовые прямо с колыбели броситься в бой!
Но вот беда: скоро все земли вокруг были завоеваны, все народы покорены. А те, что остались, оказались не по зубам детишкам Коршуна.
– Острова?
– Острова. И еще одна земля. Которая вдруг будто бы исчезла. Как будто колдовство какое. Все знали дорогу в богатые земли Илонасты, но потом раз – и нет ее. Идут торговцы знакомой дорогой, а попадают в непроходимые заросли, да еще и в ливневую неделю. И выбраться не могут. Много обозов там сгинуло, прежде чем император, уж не знаю, какой по счету потомок Коршуна, смекнул, что дело нечисто, без колдовства тут не обошлось. Собрал он своих советников, те перешерстили все народы, отыскали колдунов, ведьм, магов, всех, кто хоть что-то понимал в тайной силе, способной спрятать целую землю от очей великого императора. И вот один из них и сказал: все дело в пряхе. «В какой такой пряхе? – взревел император. – Подайте ее сюда!» Стали искать – не нашли. Спряталась пряха где-то там, на той земле, которую укрыла от всех за тремя границами.
– Это была ты? – замирая, спросила я.
Пата поперхнулась:
– Нет! Нет, милая, это была не я.
– Но ведь ты тоже пряха? Такая же пряха, как и та, а не просто так.
– Не просто так… Да, я такая же пряха, как и та, да только не готова я была заплатить такую цену, какую заплатила та пряха. Слишком она велика, слишком несправедлива.
– Но ведь ты бы спасла свой народ! Ты спасла бы Семь островов!
– Не знаю, милая, не знаю. Иногда стены, которые мы выстраиваем, чтобы спасти и защитить, становятся тюрьмой, а сам ты – тюремщиком.
Я подумала об этом. Я вспомнила свой остров и старика. А еще – Ралуса. И спросила:
– И что было потом?
– Потом император так сильно разгневался, что всю свою ярость обрушил на наши острова, потому что только они еще оставались не покорены и не спрятаны. И много крови тут было пролито, милая, очень много. И не раз я спрашивала себя: может, и стоит мне спрятать наши острова, как та, другая, спрятала свой Суэк? Но я знала, какую цену она заплатила, и не хотела повторять ее судьбу. Зато я делала все, что могла, и император не одолел нас.
– Ты мешала ему?
– Не я. А моя сила. Мое умение прясть правильные нитки. Крепкие и честные. Такие, которые могут заштопать многие раны. Он рвал мир на части, а я сшивала, он рвал, я сшивала. И так без конца.
Мы обе снова замолчали. Ветер шелестел сухой травой, где-то вдалеке звенели колокольчиками козы.
– Но ведь острова умирают. Император не смог вас победить, но вы все равно проиграли.
– Да, – вздохнула Пата, – так и есть. У него в услужении сильные колдуны, они и наслали это проклятие на нашу землю. Не верь, если кто-то говорит иначе.
– Да, я знаю. Я почувствовала, когда мы шли через то поле.
– На Окаёме? Да, там сильнее всего.
– И ты ничего не можешь сделать?
– Нет. Но, может быть, сможешь ты. И император знает об этом. Знает о пряхах. И знает, что где-то здесь, на островах, живет одна. Он знает обо мне, но ничего не знает о тебе. Он не знает о тебе самого главного.
– А что самое главное?
– А вот это тебе может рассказать только Ралус.
И Пата встала, подхватила прялку и пошла загонять коз.
А по вечерам она рассказывала мне другие сказки. Все они были про девочку-птичку, которая пела так сладко, что киты замирали в море и дождь переставал лить. С девочкой случались самые невероятные чудеса и приключения, смешные и страшные, но все они хорошо заканчивались, девочка-птичка всегда побеждала врагов и выходила сухой из воды.
– Эта девочка-птичка – моя мама, да? – спросила я однажды.
И Пата крепко обняла меня. Так обняла, что и без слов стал понятен ответ. Но тогда я спросила:
– Ты ведь выдумала все эти истории, да? Этого не было на самом деле? И трехголового волка, и малыша-тролля, и сломанной мельницы? Ты выдумала?
Пата немного подумала, а потом спросила:
– Ты умеешь читать, Уна?
– Немного.
Далеко-далеко был лес, в котором жила девочка Лита. Давно-давно в том лесу красивая и ласковая Ойра учила меня читать. С тех пор я не брала в руки книг, но я смогу соединить буквы в слова, раз я смогла прочесть тетради старика.
– У меня в доме всего одна книга. Больше мне и не нужно. Зато эта книга обо всем на свете. Бывают такие книги. Хочешь посмотреть?
Я кивнула, но не потому, что так уж сильно хотела, а просто из вежливости. Я ничего интересного в книгах не видела. Старик всю жизнь молился одной книге, разговаривал с ней чаще, чем со мной, но книга не спасла его от одиночества, ненависти и смерти.
Пата вышла из комнаты и вернулась, держа в руках… книгу старика!
Я сразу ее узнала. Тот же переплет, та же обложка! Неужели именно Пата съездила на Веретено и забрала книгу старика до того, как мы приплыли туда с Эльмаром? Неужели она знала и старика, и мой остров, и…
– Ты испугалась? Почему? – спросила Пата, глядя мне прямо в глаза.
Я замотала головой и отодвинулась. Я врала Пате, хотя чувствовала, что делать этого нельзя. Да и бесполезно.
– Уна-Эшвин! Говори мне правду.
И она вытянула из меня все: про старика и его молитвы, про его тетради, про то, как мы ездили с Эльмаром на Веретено и я не нашла ту книгу. Я говорила, а сама прислушивалась к книге, и чем дольше слушала ее, тем четче понимала: нет, это не та книга. Она такая же, но не та самая. Я рассказала все и подняла глаза на Пату.
Она долго молчала. И в конце концов сказала:
– Я храню эту книгу много лет и никогда не была на твоем острове. Но кто-то побывал там до вас с Эльмаром. И это очень плохо, Уна. Совсем плохо.
– Почему?
– Откуда нам знать, что это были за люди? А если вандербуты? А если императорский сынок, наследник престола, чтоб его тролли съели?
– Что такого в этой книге?
– Она может подсказать императору, где искать тебя. Она всегда отвечает на самые мучительные вопросы.
И у меня тут же возник именно такой.
– А зачем императору меня искать?
Пата вздохнула и не глядя открыла книгу. Во всю страницу была нарисована картинка – девочка с черными волосами и светлыми глазами держала в руках веретено. Я уже видела эту картинку когда-то давно в книге старика. Но тогда я не знала, что эта девочка – я.
Дырявые камешки
Все началось со слухов.
Кто-то приехал со Скользящей Выдры или с Патанги и сказал:
– Отец моей жены заболел какой-то странной хворью, поди, помрет, ни один знахарь не помогает, мы уже с самой Эйсы привезли старуху Мьёрке, она же всех на ноги поднимает, а тут только плечами пожала и убралась восвояси.
Кто-то съездил на Лассу или Окаём и, вернувшись, рассказал, что там полдеревни, где жили его родители, лежит с болезнью, которую ни один знахарь не знает, как лечить.
Пата хмурилась и молчала, а у ее дома все чаще стали собираться люди. Она выходила к ним, разговаривала, а в дом возвращалась мрачнее тучи. Я боялась, что они меня прогонят, что они ходят сюда, потому что боятся. Я и сама боялась: вдруг это я привела за собой болезнь, все-таки я так долго жила рядом с Воротами смерти. И я плохо похоронила старика, я тогда не знала, как правильно. Смерть этого не любит. Вдруг она бродит за мной по пятам?
Я опять вспомнила Литу и их дом в лесу. Ойру, что плела мне косы, Тессу и малышку Кассиону. А если я навредила и им? А если и Элоис тоже, Эрли, их детям? Что, если смерть добралась до угрюмого Барви и нервного Луры? Тяжелые, как мокрая шерсть, мысли одолевали меня и днем и ночью, но Пата будто не замечала этого, только все чаще уходила с соседями, только отправляла с рыбаками записки по всем островам, только косила желтую траву, а сыры стала делать такие соленые, что их почти невозможно было есть.
– Зато так они дольше будут храниться, – сказала она, и я поняла, что нас ждет трудное лето.
Я многое теперь понимала без объяснений. Да и бабушкино молчание иногда было многословнее всех речей.
Наконец беда получила имя – болезнь. Всех косит неведомая болезнь. Людей бросает то в жар, то в холод, а потом они просто цепенеют, лежат как мертвые. Болезнь не разбирает, старый ты или молодой, одинокий или нет, здоровый или не очень. Она идет по островам и ведет на привязи смерть.
Пата сказала, что мы возвращаемся на Патангу, велела уложить сыры, распустить коз, собрать все шерстяные нитки. Потом она долго ходила по берегу моря и вернулась очень довольная. Протянула мне серый камешек-бусинку с желтой полоской и дыркой.
– Возьми-ка его в рот, Уна, и держи за щекой.
– Зачем?
– Просто сделай, как я говорю! – вспылила она, и я поспешила послушаться.