Она подробно расспросила меня о Тайрин, и хоть я и не хотела рассказывать, понимая, что выдаю чужую тайну, но сама не заметила, как выболтала все. Я рассказала даже про Тинбо! А ведь думала, что его имя запечатано в моем сердце намертво. Я произнесла его имя вслух и замерла, мне показалось, что мир изменится, а время потечет в другую сторону.
– А, и Тинбо там! Это хорошо, – отмахнулась Си, и я поняла, что она знает его, знает дольше, чем я, больше, чем я, глубже. Может, она держала его за руку или слышала, как он поет, рассказывает сказки, сердится, смеется. И ее не интересовал Тинбо, только Тайрин. – И что Тайрин тебе рассказывала? На каком языке вы говорили? На общеимперском?
Так она узнала, что для меня нет разницы в языках, я понимаю любой. Си очень удивилась, хотя я думала, что ее ничем не удивить. Она расспрашивала и расспрашивала меня об этом, пока нас не прервал Лура. Он пришел и сказал, что императору стало хуже, а ни один гонец, что был отправлен за лекарем, не вернулся.
– Ралус собирается ехать к нему. Он берет меня с собой. И тебя, Уна.
– А Рэлла?
– Она останется присматривать за троном и императором. Руф и главный советник помогут ей.
– Я тоже поеду, – встрепенулась Си.
Лура покачал головой:
– Поговори с Ралусом сама, но вряд ли он позволит.
Конечно, он позволил. Никто не мог отказать Си.
Проклятие Семи островов
Мы выехали на рассвете, верхом. Я никогда прежде не подходила к лошадям близко, но Ралус не дал мне времени испугаться, просто подхватил и усадил на лошадь. Она терпеливо ждала, пока я возилась в седле.
– Не бойся, – сказал Ралус, – лошадь не должна чувствовать твой страх.
Я и не боялась. Я пыталась нащупать язык, на котором мы могли бы поговорить. Я легла ей на шею, перебирала прядки длинной гривы. Лошадь подняла уши и фыркнула. Я почувствовала, что седло натерло ей бок, а уздечка больно давит на губу. Тогда я спрыгнула на землю и велела распрячь ее. Конюх уставился на меня в недоумении, а Ралус долго и нудно говорил, что так ездить нельзя, что даже опытные всадники не ездят без уздечек, что я упаду и разобьюсь, и много еще пустых, ненужных слов. Оттого, что Ралус был одет в непривычный нарядный сюртук, его слова казались еще более пустыми и ненужными. Но тут вмешалась Си:
– Ваше Императорское Высочество, Уна умеет понимать всех существ. Если лошадь пообещала, что не сбросит ее, значит, так и будет.
И опять все ее послушались. Теперь я могла скакать на благодарной лошади и наслаждаться ее радостью.
Снова дорога, снова за моей спиной мешок Паты, а в нем – ее веретено, ее книга, мамино платье, перо Птицы и кусочек сгоревшей карты. Все мои сокровища. Мы ехали по проселочной дороге, поднимая густую желтую пыль и не отвечая на поклоны людей, что бросали свою работу, чтобы приветствовать наследника императора, мы мчались через лес, прозрачный и равнодушный к путникам, мы выехали на пустошь, поросшую притихшей бледной травой, выгоревшей на солнце. Вдали, почти у горизонта, темнело пятно. Я почувствовала вдруг почти невыносимую усталость, но надо было ехать вперед, навстречу этому пятну. Мы скакали и скакали целый день, пока наши лошади не утомились настолько, что встали как вкопанные. Тогда Ралус велел становиться на ночлег, спрыгнул с коня и все всматривался в даль, пытаясь разглядеть это пятно.
Ночь прошла тревожно, в смутной дремоте, никто из нас не мог глубоко уснуть. Я слышала, как кто-то бродит неподалеку и что-то нашептывает траве и земле, но это все морок, морок и ворожба, а я сильнее ее, я пряха Семи островов, я пряха, выросшая на Веретене. Все свое детство я смотрела на Ворота смерти, меня не испугать призрачным шепотом, я знаю, что это просто наваждение и колдовство, но я сильнее его, я его сломаю. У меня заболел живот.
На рассвете мы тронулись дальше, и темное пятно вдруг приблизилось к нам само, приобрело очертания круглой приземистой башни под черепичной крышей без флюгера. Ралус посмотрел на Луру, и тот кивнул: да, это и есть дом лекаря-колдуна.
Мы подъехали к нему и спешились. Я попросила лошадей не разбегаться. Ралус постучал в тяжелую темную дверь и тут же толкнул ее.
Колдун, скрючившись, сидел в кресле у очага, в котором еле теплился огонь. Его ноги были укутаны толстым пледом. Ралус перешагнул порог, по-королевски не дожидаясь приглашения, огляделся. Это была просторная комната, напомнившая мне дворцовую кухню: длинный стол из массивных досок, высокий шкаф, скамья вдоль стены, узкое окно. Ничего, что выдавало бы дом могущественного колдуна. Да и сам хозяин выглядел скорее беспомощным стариком, чем человеком, способным погубить целый народ. Он глянул на нас, задержал взгляд на мне, на Си, хмыкнул:
– Так вот кто ко мне пожаловал…
Ралус подошел к нему очень близко, подбросил в огонь дрова. Они нехотя разгорелись.
– Благодарю, – сказал колдун.
Лура подтолкнул нас с Си к очагу.
– За тобой был послан гонец из дворца.
Колдун пожал плечами:
– Наверное, сгинул в пустоши.
Я вспомнила ночные шорохи и шепот, неясные тени вокруг нас.
– Я отправил отряд стражников следом.
– Я не сторож твоим солдатам, принц.
– Только не говори, будто ты не знаешь, что императору нужна помощь! Он не встает с постели и ждет тебя!
Колдун откинул плед с колен, и я увидела кривые, беспомощные ноги. Они явно были ему не по размеру. И сразу стало понятно, что он не может подняться со своего кресла, приехать во дворец, спасти императора. Ралус растерялся, но Си не так просто было сбить с толку.
– Кто развел вам огонь? Сами бы вы не дотянулись.
Он посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом, а потом вдруг наклонил голову, будто в знак уважения:
– Ты ведь та, которую император считает пряхой? Для меня большая честь принимать тебя в своем доме. Прости, что внезапная болезнь не позволяет быть радушным хозяином. Я обездвижен и никак не могу подняться.
Было непонятно, всерьез он или издевается. Мы переглянулись. Он принял Си за пряху! Я хотела сделать шаг вперед к нему, чтобы разубедить, но Лура положил мне руку на плечо, останавливая, а Ралус еле заметно качнул головой: не стоит рассказывать колдуну, кто ты. Чем меньше он знает, тем лучше. Молчи, Уна, молчи и слушай. И Ралус повел с хозяином дома разговор о Семи островах и проклятии, которое тот на них наложил. Я поняла, что за этим он и приехал, а вовсе не для того, чтобы спасать от смерти своего отца.
Ралус: Я знаю, что проклятие – твоих рук дело. Ты придумал и наложил его, и теперь земля Семи островов бесплодна, как твоя коленка. Что это за проклятие?
Колдун: Я? Ты ошибаешься, сын великого императора. Мне даже делать ничего не пришлось, они всё сами.
Ралус (устало): Я прикажу тебя четвертовать.
Колдун (хихикнув): Кого ты обманываешь, Ралус? Слова не сделают тебя Ронулом. Ладно, ладно, я вижу, ты настроен решительно. Я все тебе расскажу.
Ралус: Правду!
Колдун: Клянусь рукой твоего отца, держащей скипетр, о наследник Империи Вандербутов! (Молчание.) Когда твой великий отец попросил меня помочь ему уничтожить Семь островов, мне пришлось поломать голову. Пряха, что жила там, так сильна, так фанатично предана своей земле, что всего моего мастерства не хватило бы, чтобы справиться с ней. Но другая пряха, та, что спрятала от нас Суэк, подсказала мне. «Используй ее же силу, – сказала она. – Всегда используй силу врага». Что ж, решил я, так и правда вернее. Пряха Семи островов верит, что все люди такие добренькие, такие хорошие… посмотрим! Я наложил на острова проклятие, и оно встало на страже, ждало своего часа. Пусть хоть кто-нибудь из островитян прольет невинную кровь на своей земле, и вся сила, с которой их пряха верила в людскую доброту, обернется моим проклятием. Не так уж долго мне пришлось ждать, принц. На одном из островов случилось страшное злодеяние: убили мать с младенцем, невинная кровь окропила землю острова, обильно полила ее. И как только это случилось, проклятие накинулось на этот остров и поглотило его. А уж оттуда расползлось по всем островам. Не так быстро, как нам бы хотелось, но тем не менее. Так что они сами виноваты.
Ралус: Будто вандербуты не убивали невиновных! Мой брат…
Колдун: О, убивали, и еще как! Но то были их враги, а люди островов убили своих, безвинно, точнее, придумав вину, которой не было. Они сами себя прокляли, а такое проклятие сильнее всех прочих, и…
Ралус: Как его остановить?
Колдун: …и его нельзя повернуть вспять.
Ралус: Я тебе не верю! Болезнь уже начала отступать!
Колдун: Это ненадолго.
Ралус: Должен быть способ! Отец обещал мне!
Колдун: Он был, но люди островов убили тех, кто мог им помочь. Такое вот хитрое проклятие: снять его может только тот, кого убили. А иначе проклятие будет шириться, пока не уничтожит всех, до последнего человека. Но они это заслужили, ты не находишь?
Ралус: Что нужно делать? Говори!
Колдун (вздохнув): Те, кто безвинно погиб от рук своих же соседей, должны простить их. Но не поплывешь ведь за ними к Воротам смерти.
Ралус: Нет. Не поплыву.
Он не смотрел на меня. В неясном свете огня его глаза казались черными впадинами на бледном лице. Ралус знает мою историю. Может быть, он один и знает ее от начала до конца. Да, меня убили, но я не умерла. Моя мама лежит с черным камнем на дне морском. Мой отец убит тем, кто считался его кровным братом. Но я – жива.
Я еще какое-то время стояла, оглушенная всем, что услышала, потом тихо вышла из дома. Колдун сделал вид, что не заметил, но я уловила его внимание, его интерес, его догадку. Тело не слушалось меня, будто было чужое.
Я стояла, смотрела в лицо пустоши, дышала воздухом, который после комнаты колдуна казался мне свежим, и снова и снова представляла, как мою маму тащат через весь Окаём, как стелется за ней алый след родовой крови, как она прижимает меня к груди и поет, а все – и те, кто ведут ее, и те, кто просто смотрят на это, – все они молчат и не вмешиваются. И только ее песня будет преследовать их до конца дней. Песня и проклятие. Которое они сами на себя наложили, позволив всему случиться.