– Когда ты проведешь обряд? Это нужно сделать как можно скорее!
– Еще не время, – безмятежно ответила Тшула и посмотрела мне в глаза. Я хотела ответить, что да, еще не время, что я не знаю, как их простить, но я должна, ведь на Семи островах каждый день умирают люди, потому что, сами того не зная, прокляли себя, но ведь не все, не все они, и дети, например, ни в чем не виноваты… Но я не успела ответить – в дом вбежала девушка, высокая, тонкая, она встала перед Си и выпалила сердито:
– Так вот куда ты пропала! Подалась во дворец императора! А мы тебе верили! Тайрин тебе верила!
История Ауты
Си сделала странную вещь: она обняла эту сердитую девушку. В ответ на гневное обвинение она просто ее обняла, как лучшую подругу. Мне до сих пор странно было видеть, как люди обнимают друг друга, но Си умела делать это так, что объятия казались самым нормальным и естественным, что может сделать человек. Девушка хотела ее оттолкнуть, но вдруг лицо ее исказилось, и она расплакалась. Си посмотрела на нас с Тшулой и повела девушку в лес.
– Ничего, – сказала Тшула. – Пусть поговорят.
– Почему она плачет?
Тшула вздохнула:
– Это Аута. Она с родителями только недавно пришла к нам из Рилы. Рила страшный город, город-клетка, город-тюрьма, хуже него только Рионела… Но Аута любила его, она там выросла, она не хотела уходить.
– Почему же ушла?
Тшула пожала плечами, потом снова погладила меня по голове, и мне стало чуточку легче дышать.
– Ты целительница?
– Нет, просто я могу помогать… когда могу. Я думаю, Аута уже успокоилась, иди, сходи за ними. Скоро старейшины позовут нас на большой обед, мы будем вспоминать Далву – так звали того, кто погиб, спасая Тайрин. Пусть Аута и Си тоже придут.
Я нашла Ауту и Си у полуразрушенного шалаша. Они сидели на пороге, о чем-то говорили и замолчали, стоило мне приблизиться. Мне стало неловко, что я помешала, но я не знала, как теперь уйти. Тогда Си улыбнулась и сказала:
– Это Аута, она из города Рилы, мы давно с ней знакомы, а еще она подруга Тайрин. Садись с нами, Уна.
Мне показалось, что Аута не очень-то довольна, но не стала возражать Си.
– А потом? – спросила у нее Си и пояснила мне: – Аута рассказывает, что было в Риле после побега Тайрин.
– Тайрин сбежала? – удивилась я. Там, в горах, в ней было столько силы, столько гордости и отваги, что казалось, будто нет такого места, из которого она могла бы бежать поджав хвост, наоборот: она разрушила бы это место, подчинила бы его себе.
– Тайрин рассказала всем правду, – вздохнула Аута. – Точнее, написала ее. Оказывается, мастер Гута научил ее читать и писать. Нам сказали, что он хотел на ней жениться, не знаю, мы не очень в это поверили, все-таки он такой старый, а Тайрин любила Лайпса… Но если честно, мастер Гута всегда был к ней снисходителен и часто смотрел, будто и правда влюбился.
– Что было с вами?
– Нас всех арестовали сначала. Даже тех, кто уже не работал в мастерской Гуты. Допрашивали. Бьёке поколотили, но думаю, она просто дерзила им. Ты же знаешь Бьёке.
– Да, это на нее похоже, – улыбнулась Си. – Сильно поколотили?
– Не очень. Зубы целы. Они пытались выяснить, кто еще умеет читать, кто что знает про Тайрин. Может, я неправильно поняла, но они с чего-то решили, что она хофоларка. А они ведь давно исчезли! И сестра ее замужем за хэл-маром, а все знают, что хэл-марки берут в мужья только своих парней.
Аута вздохнула, Си обняла ее.
– Но вообще, меня быстро отпустили, – продолжила Аута. – Перевели в огородный цех. Я целыми днями перебирала гнилые овощи.
Аута зажала рот руками, будто одно воспоминание об этой работе вызывало рвоту.
– А потом?
– Потом к маме пришла Улата. Родители ничего мне не говорили, боялись, наверное, все-таки я была под особым надзором, мне даже пришлось сжечь мои альбомы с рисунками, так жалко… В общем, однажды они просто разбудили меня среди ночи, я ужасно испугалась, думала, опять арест, а они – мешок за плечи, темный плащ и вытолкнули меня из города через лазейку, ту самую, что Мэтл нашел. Я ни с кем не успела попрощаться! – лицо Ауты скривилось, будто она вот-вот заплачет.
– Это было бы опасно, – рассудила Си, но я видела, что это Ауту не утешит. Она оставила в Риле свое сердце.
– Они должны были спросить меня! Может, я не хочу жить в этом их душном лесу?
– Хочешь до конца жизни перебирать гнилые овощи?
– Нет! – выкрикнула Аута и опустила голову. – Я хотела сбежать, но с Гибо! Мы бы устроились где-нибудь в Глетбуне, я бы рисовала на заказ, а он поступил бы в красильщики… А теперь они выдадут меня замуж за одного из здешних, «чтобы народ Атунского леса жил в веках»! Это та же клетка, что и Рила, только еще хуже, Си!
И Аута опять заплакала. Ее боль и обида растекались по лесу, тревожили деревья. Я не понимала, но чувствовала ее горе.
А потом вспомнила Тинбо.
Он был первый человек, которого я поцеловала, потому что мне очень-очень захотелось. Не в благодарность или утешение, а потому что хотелось прикоснуться к его щеке, почувствовать его запах, запомнить его глубже, чем просто глазами. У Ауты тоже есть такой человек, и он остался в Риле. Я представила, что никогда больше не увижу Тинбо, и мне стало больно.
– Это жестоко, – выдавила я.
Си кивнула.
– Надо сказать Ралусу: пусть велит атуанцам разрушить стену, пусть все жители живут свободно и с кем хотят! – И я рассказала, как Бунгва попросил меня уговорить деревья снова сомкнуться, закрыть проход, и я попыталась, но у меня не получилось, деревья не послушались меня. – Может, даже деревья устали стоять стеной? Пусть Ралус велит им освободиться!
Аута подняла голову и с надеждой посмотрела на меня, но Си вздохнула:
– Вряд ли Ралус будет вмешиваться в их дела.
– Он должен! Он будущий император!
– И освободиться нельзя по приказу, Уна. Да и мы здесь совсем не за этим…
Но я уже вскочила на ноги. Почему мы должны спасать острова, а Атунский лес – не должны? Он умирает точно так же, только без свежего воздуха! Я решила, что буду уговаривать Ралуса, пока он не согласится.
Клубок серых ниток
Тшула разбудила меня на рассвете. Я услышала ее шепот в своей голове:
– Пришло время обряда, пряха.
Я открыла глаза и осмотрела хижину. Тихо похрапывал во сне Ралус, сопел Лура, неслышно дышала Си. Я встала, взяла бабушкин мешок и вышла в лес. Поздней осенью, темнотой и долгими морозами, которые вот-вот обрушатся на эти тропинки и деревья, пахло утро. Тшула ждала меня. Она взяла меня за руку, и мы пошли в глубь леса. Тшула несла на плече прялку, я нащупала в мешке веретено Паты. Медленно светало. Серый свет нехотя пробирался через сплетение ветвей, высвечивал стволы деревьев. Я вдруг очень отчетливо вспомнила свой остров, все его тропинки, и стылый зимний воздух, и небо без края, и крики птиц. Я поняла, что хочу вернуться туда.
Тшула остановилась у поваленного дерева, села, пристроила прялку.
– Садись рядом со мной, Уна, держи свою нить, вот так.
Я села. Донце прялки было теплым. Тшула протянула мне нить. Я умела прясть, я хорошо пряла, я знала, что я пряха с рождения, это моя судьба, но сейчас мне было очень страшно, будто я впервые увидела кудель.
– Твое тело повзрослело, Уна, теперь должна вырасти твоя душа. Не бойся. Просто вспомни, для чего ты это делаешь.
Я прикрыла глаза. Книта, Сольта, Ида, Эльмар. Рилф, Чио, Мьёрке, Лурда и ее дочери. Все, кто еще жив, все, кто уже умер. Пата. Я делаю это, потому что Пата всю свою жизнь охраняла острова, как умела, а теперь умерла. И больше некому встать на их защиту.
– Я не знаю как. Колдун сказал, я должна всех простить, но я не умею.
– Подумай о них. О том, какими они были, чем жили, что любили, кто любил их. Представь, какими они были малышами, как росли. Какими глазами на них смотрели их матери. Попробуй понять, почему они сделали то, что сделали.
Тшула говорила тихо, будто листва шелестела, а я вдруг представила Ралуса и Ронула, которые росли в холодном огромном дворце, и тень отца ежеминутно закрывала им солнце, сгущала мрак. Две тихие искры в этом мраке – мать и сестра, но и эти искры гаснут для Ронула в еще одной тени: он – младший, неинтересный для отца и вспыльчивый, злой для матери, вся их любовь достается старшему, доброму и нежному Ралусу. Любовь отца – по праву рождения, он первенец, он наследник. Любовь матери – потому что она никогда не видела в нем отцовской жестокости и жадности. А Ронул остался ни с чем, одинокий, сердитый ребенок, слишком самолюбивый и дерзкий, чтобы быть покорным своей судьбе.
– Он не родился взрослым и жестоким, – поняла я. – Он решил стать таким, чтобы угодить отцу, раз уж не мог добиться искренней любви матери, ее сердце было занято Ралусом, а потом – Рэллой.
Тшула кивнула.
Я вспомнила слова рыбака с Патанги: «Это же Птвела. Она пела у меня на свадьбе. Как же так вышло, что теперь мы скручиваем ей руки и сажаем в лодку тайком от всех?» Он до последнего сомневался в том, что их решение – правильное. Но не смог повернуть, не смог преодолеть ненависть к вандербутам и страх перед ними. Может, этот человек еще помнил Семь островов цветущими и богатыми, он видел, как с каждым годом его родина, его земля скуднеет, каменеет, умирает. Что чувствовала бы я, если бы видела это, знала причину или думала, что знаю? Если бы была уверена, что все дело в прекрасной девушке, которая носит под сердцем дитя заклятого врага, и стоит только убить их, как острова снова будут жить?
– Ты знаешь этих людей? – спросила Тшула. – Тех, кого ты должна простить?
Я помотала головой, потом ответила:
– У некоторых я знаю имена.
– Вот и хорошо. Пожалуйста, повторяй за мной и называй по имени всех, кого знаешь, – сказала Тшула и потянула нить.
Она тянулась через ее руки, такие большие и теплые, привыкшие сажать древесные семена и помогать им расти. Тшула выбрала быть пряхой, потому что кто-то же должен держать этот мир. И я должна научиться у нее так же, как я училась у Паты. Я вспомнила человека, который рассказал мне про мое рождение и про мою первую смерть. Его имени я не знала, но помнила тех, кто был с ним в той лодке. Тшула начала говорить, а я вторила ей.