Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удручённо опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила:
– Мой супруг и повелитель не станет ведь бранить своих крепостных, не выслушав их, а уж свою законную супругу и подавно.
– Говори, что побудило тебя совершить этот странный поступок, – с мрачным видом произнёс рыцарь.
– Я бы хотела сказать тебе это наедине, – вздохнула Ундина.
– Ты можешь так же точно сказать это и при Бертальде, – возразил он.
– Хорошо, если ты так велишь, – сказала Ундина, – но не требуй этого! О, прошу тебя, не требуй этого!
Она выглядела такой смиренной, прекрасной и покорной, что в сердце рыцаря мелькнул луч прежней, светлой поры. Он ласково взял её под руку и увёл в свой покой, где она обратилась к нему с такими словами:
– Ты ведь знаешь моего злобного родича Кюлеборна, о возлюбленный повелитель, и часто к неудовольствию своему встречал его в переходах замка. Бертальду он не раз пугал так сильно, что ей случалось занемочь. А всё оттого, что у него нет души, он – порождение стихии, способен отражать лишь внешнюю сторону мира, внутренняя же сущность остаётся ему недоступной. Порой он видит, что ты недоволен мной, а я со своим детским умом плачу из-за этого, Бертальда же, может быть, в то самое время случайно смеётся. Вот он и вообразил себе бог весть что и незваный-непрошеный вмешивается то так, то этак в нашу жизнь. Что толку, что я браню его за это, сержусь и отсылаю прочь? Он не верит ни одному моему слову. Его скудное бытие не знает, как схожи меж собой страдания и радости любви, как тесно они переплетаются друг с другом, так что их не разделить никакой силой. Из-под слёз проглядывает улыбка, и улыбка отворяет двери слезам.
Улыбаясь и плача, она глядела снизу вверх на Хульдбранда, который вновь ощутил в своём сердце всё очарование прежней любви. Она почувствовала это, теснее прижалась к нему и продолжала сквозь слёзы радости:
– Раз уж словами его было не утихомирить, я вынуждена была запереть перед ним дверь, а его единственная дверь к нам – этот колодец. С духами всех прочих родников, вплоть до самой долины, он рассорился, и лишь дальше вниз по Дунаю, куда влились кое-кто из его друзей, вновь начинается его царство. Потому-то я и велела завалить отверстие колодца камнем и начертала на нём знаки, которые сковывают всю силу не в меру ретивого дяди. Теперь он не станет поперёк дороги ни тебе, ни мне, ни Бертальде. Люди же могут, невзирая на эти знаки, приложив самые обычные усилия, откатить этот камень. Им это не помешает. Итак, если хочешь, сделай так, как настаивает Бертальда, но поистине она не ведает, о чём просит. Именно в неё прежде всего метил этот мужлан Кюлеборн, а если бы стряслось то, против чего он предостерегал меня и что могло бы случиться без злого умысла с твоей стороны, – ах, милый, и тебе грозила бы опасность!
Хульдбранд почувствовал всем сердцем великодушие своей жены: как старательно она оттесняла своего грозного защитника, да к тому же ещё и навлекла на себя упрёки Бертальды! Он нежно обнял её и молвил с чувством:
– Камень останется на месте, и всё останется навеки так, как ты хочешь, моя милая, родная Ундина!
Она робко ластилась к нему, счастливая, что слышит вновь давно умолкнувшие слова любви, и наконец сказала:
– Любимый друг, раз ты сегодня так добр и ласков со мной, могу ли я осмелиться просить тебя об одной вещи? Видишь ли, ты в чём-то схож с летним днём. В самый разгар своего сияющего великолепия он внезапно обвивает чело сверкающим грозовым венцом и предстаёт в раскатах грома истинным царём и земным божеством. Вот так и ты – очами и устами мечешь молнии и гром, и это очень тебе к лицу, хоть я и плачу, глупая, порой от этих вспышек гнева. Но никогда не делай этого на воде или хотя бы вблизи какой-нибудь воды. Понимаешь, тогда мои родичи получат власть надо мной. Неумолимые в своей ярости, они вырвут меня из твоих объятий, вообразив, что одной из их рода нанесена обида, и до конца своих дней я буду вынуждена жить там, внизу, в хрустальных дворцах, и не смогу подняться к тебе наверх, а если бы они и послали меня к тебе – о боже! это было бы в тысячу раз хуже! Нет, нет, дорогой мой, если ты хоть немного любишь свою бедную Ундину, ты не допустишь этого!
Он торжественно обещал ей выполнить её просьбу, и супруги вышли из своего покоя влюблённые и счастливые. Тут им повстречалась Бертальда с несколькими работниками, которых она успела кликнуть.
– Ну что, тайные переговоры, как видно, закончены, и камень можно убрать, – сказала она ворчливым тоном, который усвоила себе в последнее время. – Эй, люди, отправляйтесь и беритесь за дело!
Но рыцарь, возмущённый её вызывающим поведением, коротко и строго бросил:
– Камень останется на своём месте.
Вдобавок он стал корить Бертальду за резкое обращение с Ундиной, после чего работники с плохо скрываемой улыбкой удовольствия разошлись по своим делам, Бертальда же, побледнев, поспешила уйти в свою комнату.
Наступило время ужина, а Бертальда всё не появлялась. За ней послали; слуга нашёл её покои пустыми и принёс только запечатанное письмо, предназначенное господину рыцарю. Тот, ошеломлённый, вскрыл его и прочёл: «Я со стыдом чувствую, что я всего лишь бедная рыбачка. Если на мгновение я забыла об этом, то искуплю свою вину в жалкой лачуге моих родителей. Живите счастливо со своей красавицей женой!»
Ундина была искренне опечалена. Она горячо просила Хульдбранда поспешить за исчезнувшей подругой и воротить её. Увы, ей незачем было торопить его. В нём с новой силой вспыхнуло влечение к Бертальде. Он метался по всему замку, расспрашивая, не видел ли кто, куда направилась прекрасная беглянка. Ему ничего не удалось узнать, и он уже сел на коня, чтобы поскакать наудачу по той дороге, по которой привёз сюда Бертальду, когда к нему подошёл один из его оруженосцев и сказал, что видел её на тропе, ведущей в Шварцталь. Рыцарь стрелой промчался через ворота в указанном направлении, не слушая испуганного возгласа Ундины, кричавшей ему вслед из окна:
– В Шварцталь? О, только не туда, Хульдбранд, только не туда! Или хотя бы возьми с собой меня, бога ради!
Но, видя, что все её мольбы тщетны, она поспешно приказала оседлать своего белого иноходца и поскакала вслед за рыцарем, отказавшись от какого-либо сопровождения.
Глава четырнадцатаяО том, как Бертальда вернулась вместе с рыцарем
Шварцталь, или Чёрная долина, лежала в глубокой впадине, окружённой горами. Как она зовётся теперь, мы не знаем. А в те времена местные жители окрестили её так из-за густого сумрака, в котором она тонула, заслонённая от солнечного света высокими деревьями, по большей части елями. От этого даже родник, струившийся между скал, казался совсем чёрным и далеко не таким весёлым, как ручьи, в которых отражается ясное голубое небо. В наступивших сумерках всё в этом месте выглядело особенно мрачным и диким. Рыцарь в тревоге пробирался на коне вдоль ручья, то опасаясь, что выехал слишком поздно и упустил след беглянки, то боясь невзначай обогнать её, если она где-то притаилась, желая остаться незамеченной. Между тем он порядком углубился в долину и мог бы уже догнать девушку, если бы выбранный им путь оказался верным. Мысль, что, может быть, он ошибся, заставляла его сердце биться сильнее и тревожнее. Что станется с хрупкой, беззащитной Бертальдой, если он не найдёт её, в грозную непогоду, которая зловеще надвигается на долину? Но вот наконец сквозь ветви на склоне горы мелькнуло что-то белое. Ему показалось, что он узнал белое платье Бертальды, и он устремился туда. Но неожиданно конь его упёрся, встал на дыбы, и Хульдбранд, чтобы не терять времени, спешился, – к тому же верхом ему всё равно было не пробраться сквозь заросли кустарников, – привязал храпящего жеребца к дереву и осторожно протиснулся сквозь кусты. Ветки, влажные от вечерней росы, хлестали его по лбу и щекам; из-за гор доносились глухие раскаты грома, всё казалось таким странным, что его внезапно охватил страх перед белой фигурой, простёртой перед ним на земле. Он ясно различал теперь, что это была спящая или лежащая без сознания женщина в длинном белом платье, какое было сегодня на Бертальде. Он подошёл к ней совсем близко, шурша ветвями, бряцая мечом, – она не шевелилась.
– Бертальда! – окликнул он сначала тихо, потом повторяя всё громче, – она не слышала. Наконец он что было силы прокричал дорогое имя, и тотчас же из глуби горных пещер отозвалось гулкое эхо: «Бертальда!» – но спящая не пробудилась. Он склонился над ней. Сумрак долины и надвигающаяся ночь не давали ему разглядеть её черты. Охваченный тревогой и сомнениями, он почти припал к земле совсем рядом с ней, и в ту же минуту вспышка молнии осветила долину. Он увидел перед собой безобразно искажённое лицо и услышал глухой голос:
– Ну-ка, поцелуй меня, влюблённый пастушок!
С криком ужаса Хульдбранд отпрянул, мерзкое видение устремилось за ним.
– Домой! – пробурчало оно. – Нечисть не дремлет. Домой, или я схвачу тебя! – и оно потянулось к нему своими длинными белыми руками.
– Коварный Кюлеборн! – вскричал рыцарь, совладав с собой. – Что мне за дело до твоих штук, кобольд! На, получай свой поцелуй! – и он яростно обрушил свой меч на белую фигуру. Но та рассыпалась миллионами брызг, и оглушительный ливень, окативший рыцаря с головы до ног, не оставил у него ни малейшего сомнения, кто был его противник.
– Он хочет отпугнуть меня от Бертальды, – вслух произнёс рыцарь самому себе, – он воображает, что в страхе перед этой дурацкой чертовщиной я отдам ему во власть бедную испуганную девушку и он сможет выместить на ней свою злобу. Как бы не так! Немощный дух стихии! На что способно сердце человека, когда оно захочет по-настоящему, захочет не на жизнь, а на смерть, – этого тебе не понять, жалкий гаер!
Он ощутил истинность своих слов, почувствовал, как они влили ему в душу мужество. К тому же удача ему снова улыбнулась, ибо не успел он дойти до места, где был привязан конь, как явственно услышал поблизости жалобный зов Бертальды, доносившийся до него сквозь нарастающий рокот грома и завыванье ветра. Быстрыми шагами он устремился на звук её голоса и увидел дрожащую всем телом девушку, которая тщетно силилась вскарабкаться по отвесному склону горы, чтобы хоть как-то выбраться из жуткого мрака долины. Он ласково заступил ей дорогу, и каким бы гордым и смелым ни было её решение бежать из замка, теперь она была слишком счастлива, что милый её сердцу друг вызволит её из этого страшного одиночества и безмятежная жизнь в радушном доме вновь раскроет ей свои любящие объятия. Она безропотно последовала за ним, но выглядела такой обессиленной, что рыцарь был рад, когда наконец довёл её до своего коня; отвязав его, он хотел посадить прекрасную странницу в седло, чтобы осторожно повести коня под уздцы сквозь смутные тени, окутывавшие долину.