Бертальда в ужасе металась по лесу, преследуемая Кюлеборном
Но животное совсем взбесилось от диких выходок Кюлеборна. Рыцарю и самому-то было бы нелегко вскочить на спину храпящего и бьющего копытами жеребца, посадить же в седло трепещущую Бертальду нечего было и думать. Итак, они решили вернуться домой пешком. Таща под уздцы лошадь, рыцарь другой рукой поддерживал спотыкавшуюся девушку. Бертальда собрала все силы, чтобы поскорее миновать зловещую низину, но усталость свинцовым грузом тянула её к земле, она дрожала всем телом, отчасти после пережитого испуга, когда она металась по лесу, преследуемая Кюлеборном, отчасти от страха перед завываньем бури и ударами грома, разносившимися по горам.
Наконец она выскользнула из рук своего спутника, упала на поросшую мхом землю и молвила:
– Оставьте меня, благородный рыцарь, всё равно я изнемогаю от усталости и страха, меня ждёт здесь смерть – расплата за моё безрассудство.
– Ни за что на свете, дорогой друг, я не покину вас! – воскликнул Хульдбранд, тщетно пытаясь усмирить бесновавшегося коня, который стал ещё сильнее храпеть и биться. В конце концов, рыцарь был рад уже тому, что ему удалось удержать животное в некотором отдалении от девушки, чтобы не испугать её ещё более. Но не успел он отвести на несколько шагов разгорячённого коня, как она начала жалобно звать его, решив, что он и в самом деле собирается покинуть её в этой страшной чаще. Хульдбранд вконец растерялся и не знал, как ему быть: он охотно пустил бы разъярённого жеребца на волю, чтобы он перебесился и успокоился, но боялся, что тот промчится своими подкованными копытами по узкой тропе как раз там, где лежала Бертальда.
В этой растерянности и смятении он вдруг с облегчением услыхал за собой приближающийся стук колёс по каменистой дороге. Он позвал на помощь; в ответ раздался мужской голос, который велел ему потерпеть, а вскоре в кустах мелькнули две белые лошади, рядом с ними – белая куртка возницы, а за его спиной – большой белый холст, прикрывавший, как видно, кладь, которую он вёз. По крику «тпруу!» своего хозяина лошади стали. Он подошёл к рыцарю и помог ему обротать бесновавшегося коня.
– Вижу, вижу, что с этой тварью. Когда я в первый раз проезжал по этим местам, с моими лошадьми было ничуть не лучше. Всё дело в том, что здесь живёт презлющий водяной, который тешится подобными проделками. Но я знаю одно словечко, если дозволите, я шепну его на ухо коню, и он сразу станет шёлковым, совсем как мои лошадки.
– Попробуй своё средство и поскорей помоги мне! – воскликнул в нетерпении рыцарь.
Тут возница пригнул к себе голову бесновавшегося коня и прошептал ему на ухо несколько слов. В мгновенье ока животное успокоилось, присмирело, и только храп да пена у губ свидетельствовали о недавнем возбуждении. Хульдбранду не до того было, чтобы расспрашивать возницу, как это ему удалось. Он договорился, что тот посадит Бертальду в повозку, где, по его словам, сложены были тюки с мягкой ватой, и доставит её в замок Рингштеттен; рыцарь же поедет рядом с ними верхом. Но конь был так изнурён своим недавним буйством, что не смог бы везти хозяина на столь далёкое расстояние, и возница предложил Хульдбранду сесть вместе с Бертальдой в повозку. А коня можно ведь и сзади привязать.
– Дорога идёт под гору, – добавил он, – и моим лошадям это будет нетрудно.
Рыцарь принял предложение и сел с Бертальдой в повозку, конь послушно поплёлся за ними, а возница бодро зашагал рядом, внимательно поглядывая по сторонам. В тишине и сгущавшемся мраке ночи под замиравшие звуки удалявшейся грозы Бертальда и Хульдбранд наконец-то почувствовали себя в безопасности; они всецело отдались блаженному ощущению неторопливой и удобной езды. Между ними завязалась задушевная беседа. Он нежными словами упрекал её за своенравный побег; она смиренно и растроганно просила простить её, и всё, что они произносили, источало свет, подобно лампе, которая во мраке ночи подаёт любовнику знак, что возлюбленная ждёт его. Рыцарь не вдумывался в значение произносимых ею слов, ибо чувствовал истинный смысл того, что она хотела сказать, и отвечал только на него. Вдруг возница визгливо гикнул:
– Эй, пошли! Скачите, кони, живей, что есть мочи, припомните, кто вы такие!
Рыцарь высунулся из повозки и увидел, что лошади бредут или, вернее, почти плывут в бурлящей воде; колёса повозки поблёскивали и шумели, как мельничные, а возница взобрался на повозку, спасаясь от набегающей волны.
– Что это за дорога? Ведь она прямо ведёт в реку! – крикнул Хульдбранд вознице.
– О нет, господин рыцарь, – усмехнулся тот в ответ. – Как раз наоборот. Это река хлынула на дорогу. Оглянитесь-ка, видите, всё залито!
И в самом деле, всё дно долины колыхалось и бурлило от взбунтовавшихся, растущих на глазах волн.
– Это Кюлеборн, тот злобный водяной, хочет потопить нас! – воскликнул рыцарь. – Нет ли у тебя, дружище, ещё какого-нибудь словечка против его колдовства?
– Пожалуй, есть одно, – молвил возница, – но я не могу и не желаю произнести его, пока вы не узнаете, кто я такой!
– Время ли сейчас загадывать загадки? – крикнул рыцарь. – Вода поднимается, и какое мне дело, кто ты такой?
– Кое-какое дело всё же есть, – откликнулся возница, – ведь Кюлеборн – это я сам! – И его искажённое злобной ухмылкой лицо заглянуло в повозку; но и повозки уже не было, и лошадей – всё растеклось, изошло пеной, рассыпалось шипящими брызгами, и сам возница взвился в воздух гигантским водяным столбом, смыл тщетно барахтавшегося коня и словно башня навис над головами тонущей пары, готовый безвозвратно похоронить их под собой.
И тут сквозь грохот воды раздался мелодичный голос. Луна вышла из-за туч, и, озарённая её светом, на склоне горы показалась Ундина. Она грозила волнам, журила их, и вот уже зловещий водяной столб с ропотом и ворчанием исчез, вода тихо заструилась в лунном сиянье, и Ундина, словно белая горлинка, спорхнула с вершины горы, схватила рыцаря и Бертальду и унесла с собой, вверх на зелёную сочную лужайку; там она дала им подкрепиться изысканными яствами, придавшими им мужества и сил; потом помогла подсадить Бертальду на своего белого иноходца, и таким образом все трое добрались до замка Рингштеттен.
Глава пятнадцатаяПоездка в Вену
После этого происшествия жизнь в замке потекла мирно и спокойно. Рыцарь всё более убеждался в ангельской доброте Ундины, которая таким чудесным образом проявилась в Шварцтале, подвластном Кюлеборну, когда она вовремя подоспела, чтобы спасти их. Ундина тоже пребывала в спокойной уверенности, которая всегда живёт в душе, твёрдо знающей, что она на верном пути. К тому же во вновь пробудившейся любви и уважении супруга ей маячил проблеск надежды и счастья. Бертальда, со своей стороны, всячески изъявляла благодарность и робкое смирение, нисколько не стремясь поставить это себе в заслугу. Всякий раз, когда кто-нибудь из супругов пытался объясниться с ней по поводу замурованного колодца или приключений в Шварцтале, она горячо просила пощадить её, ибо история с колодцем повергала её в стыд, а воспоминание о Шварцтале – в ужас. Поэтому она так ничего и не узнала ни о том, ни о другом; да и к чему ей это было? Итак, мир и радость зримо воцарились в замке Рингштеттен. Все твёрдо были уверены в этом и полагали, что отныне жизнь будет дарить им одни лишь прекрасные цветы и плоды.
В таких обнадёживающих обстоятельствах пришла и миновала зима, и весна глянула в окно радостно настроенным людям своими светло-зелёными побегами и ясным голубым небом. Ей было так же хорошо, как им, им – как ей. Что же удивительного, что весенние аисты и ласточки пробудили в них жажду странствий! Однажды, гуляя, они спустились в долину к истокам Дуная, и Хульдбранд стал рассказывать о красоте этой могучей реки, которая, всё набухая и ширясь, течёт между цветущими землями, как на берегах её сверкает пышная пленительная Вена и с каждым шагом растёт мощь и величие реки.
– Как чудесно было бы проехать по Дунаю до самой Вены! – вырвалось у Бертальды, но она тут же спохватилась и, покраснев, умолкла, вновь обретая своё нынешнее смирение и скромность. Именно это и растрогало Ундину, и, движимая желанием доставить радость своей подруге, она сказала:
– А кто же мешает нам предпринять это путешествие?
Бертальда была вне себя от радости, и обе женщины сразу же принялись живейшими красками рисовать себе приятное путешествие по Дунаю. Хульдбранд присоединился к ним, но внезапно с тревогой шепнул Ундине на ухо:
– А ведь там снова начинаются владения Кюлеборна!
– Пусть только попробует появиться, – отвечала она со смехом, – ведь я буду рядом, а при мне он не решится причинить зло.
Тем самым последнее препятствие отпало; все начали собираться в дорогу и вскоре отправились в путь, бодрые и исполненные радужных надежд.
О, люди, не удивляйтесь, что всё всегда получается не так, как мы ожидали. Зловещие силы, подстерегающие нас, чтобы принести нам гибель, охотно убаюкивают намеченную жертву сладостными песнями и золотыми сказками, меж тем как спасительный посланец неба нередко повергает нас в ужас, громко постучавшись к нам в дверь.
Первое время они целые дни напролёт чувствовали себя удивительно счастливыми. По мере того как их барка спускалась вниз по величавой полноводной реке, ландшафт становился всё красивее. Но однажды, когда они плыли вдоль обычно приветливой местности, чью красоту уже заранее предвкушали, неугомонный Кюлеборн стал непрерывно показывать свою силу. Поначалу, правда, он лишь подразнивал их, ибо Ундине удавалось укоризненными словами усмирять встречный ветер и вздымающиеся волны, и могучий недруг покорно склонялся перед её волей. Но потом вновь и вновь возобновлялись его наскоки, и снова Ундине приходилось вмешиваться, увещевать, так что весёлое настроение путешественников порядком было испорчено. А тут ещё гребцы стали опасливо перешёптываться, недоверчиво глядя на трёх господ; и даже собственные слуги, заподозрив неладное, провожали своих хозяев настороженными взглядами. Хульдбранд частенько говорил себе: «И всё это оттого, что, когда человек и русалка заключают такой диковинный союз, это не может быть союз равного с равным».