Рыцарь тем временем успел отпустить своих слуг. Полураздетый, погружённый в печальные мысли, он стоял перед высоким зеркалом; рядом с ним тускло горела свеча. Вдруг кто-то тихо, совсем тихо постучал пальцем в дверь. Так, бывало, стучала Ундина, когда хотела подразнить его.
– Всё это фантазии! – громко сказал он сам себе. – Пора идти в брачную постель!
– О да, пора, но в холодную! – послышался снаружи плачущий голос, и вслед за тем он увидел в зеркале, как дверь медленно, медленно отворяется и в комнату входит белая странница. Она чинно затворила за собой дверь и молвила тихим голосом:
– Они открыли колодец, и вот я здесь, и ты должен умереть.
По прерывистому биению своего сердца он почувствовал, что так оно и будет, но прикрыл глаза руками и произнёс:
– Не дай мне обезуметь от ужаса в мой смертный час. Если твоё покрывало таит под собой ужасный лик, не откидывай его и исполни приговор так, чтобы я тебя не видел.
– Ах, – отвечала вошедшая, – неужели ты не хочешь ещё разок взглянуть на меня? Я так же хороша, как тогда на косе, когда ты посватался ко мне!
– О, если бы это было так, – простонал Хульдбранд, – и я бы мог умереть от твоего поцелуя!
– О да, любимый, – молвила она. И откинула покрывало, и из-под него показалось её прекрасное лицо, озарённое волшебной, небесной улыбкой. Охваченный трепетом любви и близкой смерти, рыцарь наклонился к ней, она поцеловала его и уже не выпускала, прижимая к себе всё крепче и плача так, словно хотела выплакать всю душу. Слёзы её проникали в глаза рыцаря и сладостной болью разливались в его груди, пока наконец дыханье его не прервалось и безжизненное тело тихо не выскользнуло из её объятий на подушки.
– Я исплакала его насмерть, – сказала она слугам, встретившимся ей у входа в покой, и медленно прошла мимо испуганной челяди прямо к колодцу.
Глава девятнадцатаяО том, как хоронили рыцаря Хульдбранда
Патер Хайльман пришёл в замок, как только в округе стало известно о смерти господина фон Рингштеттена и в ту самую минуту, когда монах, венчавший несчастных новобрачных, охваченный ужасом, скрылся за воротами замка.
– Хорошо, хорошо, – ответил Хайльман, когда ему сообщили об этом, – теперь вступаю в свои обязанности я, и никаких помощников мне не надобно.
И он принялся утешать невесту, ставшую теперь вдовой, хотя она, с её мирским жизнелюбивым нравом, не слишком была способна внять его утешениям. Старый рыбак, напротив, гораздо легче смирился с судьбой, постигшей его дочь и зятя, и когда Бертальда, не переставая проклинать Ундину, назвала её убийцей и колдуньей, старик спокойно промолвил:
– Иначе оно и не могло кончиться. Я вижу в этом не что иное, как суд божий, и уж наверно никто не принял так близко к сердцу смерть Хульдбранда, как та, кому выпало на долю свершить этот приговор, как бедная, покинутая Ундина!
При этом он помогал в устройстве похорон, подобавших рангу усопшего. Погребение должно было состояться на сельском кладбище, где покоились все предки рыцаря, щедро жертвовавшие, как и он сам, местной церкви. Щит и шлем уже лежали на крышке гроба, их надлежало опустить в могилу вместе с покойником, ибо господин Хульдбранд фон Рингштеттен умер последним в роде; похоронный кортеж открыл своё скорбное шествие, печальное пение возносилось к ясному голубому небу; впереди шёл Хайльман, высоко держа в руках распятие, за ним безутешная Бертальда, опираясь на старика отца. И вдруг среди одетых в чёрное плакальщиц, окружавших вдову, появилась белая фигура, закутанная в покрывало, воздевавшая руки в безысходном отчаянии. Необъяснимый ужас охватил тех, кто шёл рядом с ней, они шарахнулись назад и в стороны, ещё более напугав тех, кто теперь оказался возле белой незнакомки, так что в траурном шествии возникло смятение. Несколько смельчаков отважились заговорить с ней и попытались вывести её из процессии, но она сама словно бы выскальзывала у них из рук и всё же снова и снова появлялась и продолжала медленно и торжественно следовать в их рядах.
В конце концов, постепенно продвигаясь вперёд среди испуганно расступившихся служанок, она оказалась за спиной Бертальды. Но тут она замедлила шаги, так что вдова не заметила её, и она беспрепятственно продолжала идти за Бертальдой, смиренно опустив голову.
Так двигались они до самого кладбища; там погребальная процессия остановилась и окружила вырытую могилу. Только тут Бертальда увидела непрошеную спутницу и, охваченная не то гневом, не то ужасом, велела ей покинуть место упокоения рыцаря. Но фигура под покрывалом тихо покачала головой и как бы в мольбе воздела к ней руки. Бертальду это тронуло, она со слезами вспомнила, как ласково тогда, на Дунае, Ундина протянула ей коралловое ожерелье. К тому же патер Хайльман сделал всем присутствующим знак умолкнуть и помолиться за упокой души усопшего, ибо в это время стали насыпать могильный холм. Бертальда молча преклонила колена, и все последовали её примеру, после всех – могильщики, кончившие своё дело. Когда же все поднялись с колен, белой незнакомки среди них уже не было; там, где она преклонила колена, журчал в траве серебристый ручеёк; он всё струился, извиваясь, пока не опоясал могильный холмик рыцаря, потом потянулся дальше и влился в пруд, находившийся рядом с кладбищем. И ещё много лет спустя окрестные жители показывали этот ручеёк и уверяли, что это бедная, отвергнутая Ундина на свой лад обвивает любимого ласковыми руками.