– Перед вами нареченные, достопочтенный отец, и если эта девушка и добрые эти старики согласны, обвенчайте нас сегодня же вечером!
Старики не могли опомниться от изумления. Они, правда, уже кое-что примечали, но никогда не высказывали вслух, и теперь, когда рыцарь сам произнёс эти слова, они показались им чем-то новым и неслыханным. Ундина вдруг стала совсем серьёзной и задумалась, устремив взгляд в землю, меж тем как священник принялся расспрашивать более подробно обо всех обстоятельствах и осведомился у стариков об их согласии. Потолковав о том о сём, они объяснились наконец начистоту; хозяйка отправилась готовить молодым спальню и извлечь из сундука свячёные венчальные свечи, которые давно уже были припрятаны у неё для такого торжества. Рыцарь же возился со своей золотой цепью, стараясь отъединить от неё два кольца, чтобы обменяться ими с невестой. Но она, заметив это, очнулась от своего глубокого раздумья и сказала:
– О нет! Не такой уж нищей отпустили меня на все четыре стороны мои родители; они, как видно, давно уже предчувствовали, что когда-нибудь настанет такой вечер!
Она быстро вышла за дверь и тотчас же вернулась с двумя драгоценными кольцами; одно она протянула жениху, другое оставила себе. Старый рыбак был вне себя от изумления, а старуха, в эту минуту вошедшая в комнату, – и того более: они ведь никогда не видели у девушки этих драгоценностей.
– Мои родители, – сказала Ундина, – зашили эти вещицы в нарядное платьице, которое было на мне, когда я пришла к вам. И они же запретили мне хотя бы единым словом обмолвиться об этом до самого вечера моей свадьбы. Ну вот, я извлекла их потихоньку и спрятала до сегодняшнего дня.
Священник прервал дальнейшие расспросы и возгласы удивления; он зажёг и поставил на стол венчальные свечи и велел жениху и невесте подойти. Короткими торжественными словами он соединил их, старики благословили молодых, и юная невеста задумчиво и с лёгкой дрожью склонилась на плечо рыцаря. И тут вдруг священник молвил:
– Какие вы, право, чудны́е люди! Что ж вы толковали мне, что вы одни здесь на острове? Всё время, пока я совершал обряд, в окно напротив меня глядел внушительного вида высокий человек в белом плаще. Он, должно быть, всё ещё стоит у двери, если вы пожелаете пригласить его в дом.
– Упаси боже! – сказала хозяйка, вздрогнув, старик молча покачал головой, а Хульдбранд бросился к окну. Ему и самому показалось, будто он видит белую голову, которая сразу же скрылась в темноте. Он убедил священника, что тому всё это почудилось, и все дружно уселись за стол.
Глава седьмаяО том, что случилось потом в свадебный вечер
До и во время венчания Ундина вела себя тихо и благонравно; зато теперь все диковинные и дерзкие причуды, клокотавшие в ней, словно бы с силой выплеснулись наружу. Она донимала своими выходками жениха, родителей и даже высокочтимого пастыря, когда же хозяйка дома попыталась одёрнуть девушку, рыцарь остановил её, с серьёзным видом напомнив ей, что Ундина – его жена. Между тем ему и самому было не по себе от ребячества Ундины; но ничего тут было не поделать – ни знаки, ни покашливание, ни укоризненные слова не помогали. Всякий раз, как новобрачная замечала недовольство своего любимого, – а это было не однажды, – она, притихнув, подсаживалась к нему, гладила его, улыбалась, шептала ему что-то на ухо, и хмурое чело его прояснялось. Но сразу же какая-нибудь взбалмошная выходка увлекала её, и вновь начиналась всё та же шутовская возня, ещё хуже прежнего. Наконец священник молвил очень серьёзным и вместе с тем дружеским тоном:
– Моё милое юное дитя, хоть на тебя и нельзя смотреть без восхищения, однако подумай всё же о том, как бы вовремя настроить свою душу в лад с душой твоего избранника.
– Душа? – рассмеялась в ответ Ундина. – Это звучит красиво и для большинства людей служит, быть может, поучительным и полезным уроком. Ну а если у кого и вовсе нет души – скажите на милость, как же её настроить? Со мной вот именно так и обстоит!
Священник умолк, глубоко задетый этими словами, и, исполненный благочестивого негодования и скорби, отвернулся от девушки. Она же с вкрадчивой улыбкой приблизилась к нему и молвила:
– Нет, сначала выслушайте толком, а потом уж хмурьтесь, ведь ваш сердитый вид причиняет мне боль, а вы не должны причинять боль ни одному созданию, которое само не сделало вам ничего дурного. Потерпите немного, и я объясню вам, что я хотела сказать.
Казалось, она готовится начать длинную речь, но вдруг запнулась, как бы охваченная внутренней дрожью, и разразилась потоком горьких слёз. Окружающие не знали толком, что с ней делать, и молча глядели на неё, каждый со своей тревогой в сердце. Наконец она молвила, вытерев слёзы и серьёзно глянув на священника:
– Душа – это, должно быть, что-то очень милое, но и очень страшное. Боже правый! Не лучше ли, святой отец, и вовсе не иметь её?
Она вновь умолкла, как бы в ожидании ответа. Слёзы её перестали течь. Все, кто был в комнате, поднялись с мест и в ужасе отступили. Она же не сводила глаз со священника, черты её выражали робкое любопытство, и именно это и наводило такой ужас на окружающих.
– Тяжкое, должно быть, бремя – душа, – продолжала она, не дождавшись ответа, – очень тяжкое! Ибо уже сам приближающийся образ её осеняет меня страхом и скорбью. А мне ведь было всегда так легко, так радостно!
И она вновь залилась слезами и скрыла лицо в складках своей одежды. Тогда священник подошёл к ней, лицо его было строгим. Он обратился к ней, заклиная её всеми святыми отбросить обманчивую оболочку лучезарной кротости, если за ней скрывается недоброе. Она же опустилась на колени, повторяя вслед за ним святые слова, славя Господа и клянясь, что никому на свете не желает зла. Наконец священник сказал рыцарю:
– Я оставляю вас, юный супруг, с той, с кем я вас сегодня обвенчал. Насколько я могу судить, в ней нет ничего дурного, но много странного. Я препоручаю её вашей осмотрительности, любви и верности.
С этими словами он вышел, старики последовали за ним, осеняя себя крестным знамением.
Ундина всё ещё стояла на коленях. Она приоткрыла лицо и сказала, робко взглянув на Хульдбранда:
– Ах, теперь ты меня, конечно, покинешь; а ведь я, бедное, бедное дитя, не сделала ничего дурного!
Она произнесла это с такой невыразимой грацией и выглядела так трогательно, что её жених мигом забыл всё то страшное и загадочное, что так испугало его, и поспешил к ней с раскрытыми объятиями. Она улыбнулась сквозь слёзы – словно утренняя заря заиграла на ручейках.
– Ты не можешь покинуть меня! – доверчиво и вместе с тем твёрдо шепнула она, и руки её нежно коснулись щёк рыцаря. Это окончательно развеяло зловещие мысли, которые гнездились в глубине его души и нашёптывали ему, что он связал свою судьбу с феей или каким-то иным коварным порождением мира духов; и лишь один вопрос сорвался как бы невзначай с его губ:
– Ундина, милая, скажи только одно: что это ты говорила такое о духах земли и о Кюлеборне, когда священник постучался в дверь?
– Сказки, детские сказки! – ответила, смеясь, Ундина, вновь обретая свою обычную весёлость. – Сперва я нагнала на вас страху, а потом вы на меня. Только и всего. Вот и песне конец, да и всему свадебному вечеру.
– Нет, не конец! – воскликнул опьянённый любовью рыцарь, погасил свечи и, осыпая поцелуями свою прекрасную возлюбленную, озарённую ласковым сиянием луны, понёс её в горницу, где было приготовлено брачное ложе.
Глава восьмаяНа утро после свадьбы
Свежий утренний свет разбудил новобрачных. Ундина стыдливо притаилась под одеялом, а Хульдбранд лежал, погружённый в размышления. Ночью каждый раз, как он засыпал, его одолевали странные и жуткие сновидения: какие-то призраки, ухмыляясь исподтишка, силились напялить на себя обличье прекрасных женщин, женщины внезапно оборачивались драконами. А когда он пробуждался от этих кошмаров, холодный бледный луч луны светил в окно; с ужасом искал он глазами Ундину, на груди которой уснул. Она лежала рядом с ним и спала, всё такая же чарующе прекрасная. И, запечатлев на её розовых губах неслышный поцелуй, он снова засыпал и снова в ужасе пробуждался. Обдумывая всё это теперь, в ясном сознании, он упрекал себя за то, что мог хоть на мгновенье усомниться в своей прелестной жене. И, не таясь, он повинился перед ней, она же протянула ему свою красивую руку, вздохнула из глубины души, но не промолвила ни слова. Только исполненный бесконечной любви взгляд её глаз, какого он до сих пор не знал за ней, рассеял его сомнения и сказал ему, что Ундина не таит на него зла. Тогда он с лёгким сердцем встал и отправился в общую горницу к другим обитателям хижины. Все трое с озабоченным видом сидели у очага, не решаясь вымолвить слово. Казалось, будто священник молится про себя, чтобы отвратить беду. Но когда они увидели новобрачного таким счастливым и радостным, складки на их челе разгладились, а старый рыбак стал даже подшучивать над рыцарем, – разумеется, самым благопристойным и чинным образом, так что старуха расплылась в довольной улыбке. Тем временем и Ундина оделась и вошла в горницу. Все хотели было подняться ей навстречу – и замерли в изумлении: такой чужой и вместе с тем такой знакомой показалась им молодая женщина. Первый подошёл к ней священник; в его глазах светилась отеческая нежность, а когда он поднял руку для благословения, красавица новобрачная с благоговейным трепетом опустилась перед ним на колени. В немногих смиренно кротких словах она повинилась за вчерашние глупые речи и взволнованным голосом попросила помолиться за спасение её души. Потом встала, расцеловала своих приёмных родителей и поблагодарила за всё добро, которое она видела от них:
– О, только теперь я чувствую всем сердцем, как много, как бесконечно много вы сделали для меня, мои дорогие!
Она всё ласкала их и не могла оторваться, но, заметив, что хозяйка поглядывает в сторону очага, пошла за ней и занялась стряпнёй, за