Это был чистой воды шантаж. Во-первых, конечно, мне было любопытно, а во-вторых, просто страшно за нее. Было и в-третьих: еще минуту назад Вика собиралась идти на встречу без свидетелей, а теперь сама пригласила. Не в ее привычках было так легко менять решения.
– Ты не шутишь? – рассмеялся я, малодушно посматривая на висящую в коридоре куртку.
– Конечно, ты ж потом будешь мучить меня, требуя подробного пересказа для своего детектива.
– Это не детектив. Это дневник. В планах теория и методика юридической лингвистики на конкретных примерах, – уточнил я.
– Ну да, было уже такое, – подмигнула она и продекламировала торжественным шёпотом. – Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.
Смакуя чужой текст, Виктория развеселилась, словно ведьма на шабаше.
– Ладно, было так было, – пробормотал я, возвращаясь обратно к своему компьютеру. Парни уже досмотрели презентацию и бурно обсуждали увиденное.
«Даже и к лучшему», – подумал я, с удовольствием обнаружив, что Пашка все еще в теме, и можно в кои-то веки поболтать в реальном времени.
В проеме моей комнаты показалась голова Виктории:
– Подожди! Нечего обижаться! Это же Булгаков.
– Это пренебрежение, – ответил я, не отводя глаз от монитора.
– Нет, – она вдруг понизила голос, и тихо без обычной своей иронии и железобетона проговорила. – Это прививка. Сакральное отношение к себе – прямой путь к профессиональному краху. Идешь?
Дверь хлопнула, Вика вышла, не оглянувшись, на 200 процентов уверенная, что я побегу следом, словно комнатная собачонка.
«Ну уж нет, не дождешься!». Я встретился глазами с суровым Стивом Джобсом, повторил, глядя ему в глаза:
– Не дождется! – и вернулся в группу «философия эротики».
Социальная сеть не предполагает прощаний, если внезапно уходишь. Однако в этот раз именно я был инициатором просмотра видео с IT-выставки, поэтому я торопливо скинул «всем до завтра» и не дожидаясь реакции захлопнул крышку ноута.
Отыскивая ключи, и про себя перетирая с песочком всех своих родственников по материнской линии, я почему-то подумал, что тот человек, который облек правила для эксперта-филолога в слова, изначально отличался поразительной наивностью. Это развеселило меня и даже немного примирило с незавидной ролью бегущей по следам собачки.
В кафе, где назначил встречу брат убитого, солнечный свет проникал лишь сквозь небольшую арку, образованную бархатным темно-зеленым занавесом. Атмосфера здесь царила сонная: уже в просторном гардеробе дурманящий запах кофе щекотал ноздри. Внутри основного зала кофейный аромат сгущался и мягко властвовал, отодвигая все внешнее и суетное далеко за бархатный полог. Удивительная способность, из всех напитков присущая только хорошо сваренному кофе.
– Кофе здесь отменный. Бариста – этнический араб, – сказал Вадим Романихин вместо приветствия.
Несмотря на довольно густой полумрак Вадим лишь на несколько мгновений приподнял темные очки, когда приветствовал нас. Голос у него оказался звучный, густой. Если применять кофейное сравнение, то голос был подобен крепкому сорту арабики. К нам подошел официант, и Вадим сделал заказ за всех. Ни одно из произнесенных им названий даже отдаленно не казалось знакомым, поэтому мы с Викой не стали делать попыток заглянуть в кофейную карту.
– Итак, вы филолог, а не следователь, насколько я понял? И почему мы здесь?
– Вообще-то вы правы, – сказала Виктория с доверительными нотками в голосе. – Я не должна выходить за пределы анализа текста. Но тут другой случай.
– Какой же? – непроницаемый под своими темными очками поинтересовался собеседник.
– Нити любого текста ведут в реальную жизнь, поэтому мне нужно кое-что знать о ваших убитых родственниках, чтобы понять, на верном ли я пути. Я не хотела задавать свои вопросы через дознавателя, так как мне пришлось бы их письменно обосновывать. А в данном случае это довольно затруднительно.
– Почему же?
– Это заняло бы слишком много времени, – ответила Вика, но думаю, истиной причиной этой встречи было ее желание задавать вопросы и смотреть на реакцию. Кажется, Вадим Романихин тоже не поверил в объяснение и поэтому лишь смазано улыбнулся в ответ.
Удивительно, что такой человек вообще согласился на встречу, имея возможность прикрыться уже упомянутой «производственной необходимостью». Судя по всему, старший брат убитого был из тех людей, в ком любопытство берет верх над здравым смыслом. В этом смысле они с Викторией, безусловно, нашли друг друга.
– Кстати, это мой племянник и секретарь, Александр, – представила она меня.
Вадим протянул руку и вопросительное напряжение в его взглядах в мой адрес исчезло.
– И что вы хотите узнать? – мужчина приподнял очки, продемонстрировав, что готов отвечать.
– Я хочу знать, кто такой Денис Камельков.
Вадим на несколько секунд замешкался:
– Признаться, я думал…
– Вы думали, что речь пойдет о вас, – прервала его Вика. Вообще, она вела себя неоправданно лихо и бесцеремонно. Вадим снова приподнял очки, но лицо его осталось спокойным. Прошло несколько секунд и очки снова опустились на переносицу.
– Ваш младший брат был любимцем в семье. Верно? – в следующую секунду Вика уже перескочила на другой вопрос, не дождавшись ответа.
– Верно, – не сразу откликнулся Вадим, видимо, пытаясь сообразить куда она клонит.
– Все его поступки одобрялись?
– Ну, в общем, да.
– Его выбор супруги тоже?
– Тоже.
– Это был брак по залету?
– Не думаю. Брат был увлечен Светланой.
– Искренне? Или может быть он кому-то что-то доказывал? Друзьям, родителям, коллегам?
Вадим недоуменно нахмурился, но отвечал тем же размеренным спокойным баритоном:
– Я понимаю, о чем вы думали, когда изучали их социальные сети. Вам будет сложно поверить, но мой брат Валера был далеко не глупым парнем. Он готовился к защите кандидатской диссертации, был человеком очень уравновешенным, занимался серьезно, и мы были уверены, что он скоро защитится и продолжит династию…
– Как вы?
– Нет, я не медик, как мама, и не физик, как отец. Я выбрал социологию. Первый блин, то есть я, вышел комом, – усмехнулся Вадим. – А Валера продолжал отцовские наработки. Но, как я уже говорил, появилась Светлана.
– Что в ней было кроме красоты?
– В случае с некоторыми женщинами красоты достаточно.
– Ну, хотя бы высшее образование у нее было?
– Да, какой-то коммерческий вуз. Кажется, после реформы образования он перестал существовать.
– То есть ваш брат без памяти влюбился в красавицу с большими запросами, фактически без профессии, любительницу красивой жизни, как она ее себе представляла?
Это были вопросы на грани приличия, во всяком случае такой пренебрежительный тон не допустим по отношению к убитым людям. Как ни странно, собеседник демонстрировал великолепную выдержку, отвечая Вике.
– До свадьбы Светлана работала продавцом. А после свадьбы уже нигде не работала, – лаконично отозвался Вадим.
– А ее семья? Она ведь была из небогатой семьи, верно?
– Почему вы так решили?
– По лексике.
Вадим снова поднял очки, уставившись холодными прозрачно-серыми глазами на Вику. Видимо, очки ему мешали, но через несколько секунд неуместные окуляры вновь оказались на переносице. При всей правильности черт лица без очков он производил неприятное впечатление. Из-за глаз.
– Как? – спросил он с совершенно идеальной вопросительной интонацией, которая означала только запрос информации, чистый от примесей других эмоций, поэтому правильно ли заключение Вики, установить было невозможно.
Однако тетка не смутилась.
– Ваша невестка любила давать оценки увиденному и услышанному, – охотно объясняла она. – Я насчитала пятнадцать основных прилагательных: превосходный ультрагламурный, светский, сияющий, исключительный, звездный, изысканный, волнительный, волшебный, сверхкультовый, лучший, ведущий, (самый) сексуальный, блистательный, шикарный. Плюс иностранные слова: бренд, тренд, аутлет, фешн, бъюти, винтаж и им подобные, употребляемые не всегда к месту, что свидетельствует о неточном представлении о значении слов. Эта лексика характерна для так называемого дискурса гламура. Это терминология глянцевых журналов для женщин. Тот, кто читает хорошую литературу не заразится языком СМИ такого типа. Значит, в семье, где выросла убитая, ей не привили привычку к хорошему чтению. Девушке двадцать шесть, то есть она поступала в ВУЗ в начале двухтысячных. Это время, когда дети из обеспеченных семей поступали на бюджет престижных вузов, дети из менее обеспеченных семей поступали в те же престижные вузы, но на платной основе, а дети из бедных семей довольствовались тем, что стояли в платной очереди за дипломом в коммерческих учебных заведениях. Престижные вузы вроде нашего университета худо-бедно воспитывают вкус и прививают знания. Поэтому делаем вывод: выражаться так, как выражалась Светлана может или совершенная дурочка, а абсолютной дурой ваша невестка не была, либо человек плохо образованный. Значит, третий вариант – заштатный платный вуз, где обучение было наиболее дешево. Прибавляем сюда гипертрофированное желание продемонстрировать приобретенные в замужестве жизненные блага. Получаем Золушку. Думаю, ее собственная семья не просто бедна, а скорее всего в чем-то даже немного ущербна. Возможно, пьющий отец?
– Браво! – кивнул Вадим, которого я про себя прозвал вампиром из-за странной светобоязни. – Но не стоит над ней смеяться. Многодетная семья, отец рано умер. Девушка привыкла пробиваться сама, – проговорил он, снова без интонации, как будто прочел по бумаге.
– Почему ваши родители поддержали выбор Валеры? – продолжала Вика. – Ведь были, наверное, кандидатки и из вашей среды?
– Думаю, это по-человечески очень понятно. Родители мечтали о внуках. Все-таки они уже в том возрасте… Я не женат. Как-то не сложилось. Брат тоже занимался наукой, вел аскетичный образ жизни… Ничто, как говорится не предвещало… Поэтому, когда Валера вдруг круто поменял образ жизни и привычки, родители очень обрадовались. Кроме того, Светлана умеет производит хорошее впечатление. Она старалась быть милой. Ну, а то что она из простой семьи, это даже неплохо для деторождения и всяких таких дел. Обратите внимание, у нее внешность как у американских кинодив пятидесятых – шестидесятых годов. Такой природный ретро-стиль.