Клер вопросительно улыбнулась.
– Ну что, ты не передумал? – спросила она.
Нет, это было не одно и то же. Он не чувствовал ни малейшего желания лечь с ней в постель.
– Сегодня – нет, – после небольшой паузы сказал Дункан.
Клер не обиделась на него. За прошедшие два с половиной года они стали хорошими друзьями, которые понимали друг друга без лишних слов.
– Ты завтра пойдешь на собрание плантаторов? – поинтересовалась она, чтобы сменить тему.
– Посмотрим, – уклончиво ответил Дункан.
– Я знаю, что ты туда пойдешь.
– Зачем тогда спрашиваешь?
Он заметил, что она наморщила лоб, и ему стало ясно почему. Она наверняка почувствовала, что он о чем-то умалчивает. Дункану казалось, что у этой женщины был особый нюх на тайны. Когда у нее складывалось впечатление, что от нее скрывают что-то важное, она могла, словно собака, идущая по кровавому следу, вцепиться даже в то, что оставалось невысказанным.
– У тебя есть какие-то планы или как? – не отставала от него Клер. Ее голос звучал с подчеркнутым равнодушием, однако Дункан не дал обмануть себя. Он подавил ухмылку:
– У меня всегда есть планы.
– Но в этот раз они какие-то особенные, да? – Губы женщины растянулись в льстивой улыбке, а ее французский акцент стал очень заметным. – Ну давай, говори, ты же знаешь, какая я любопытная. Я ведь никому больше не расскажу.
И, без сомнения, это было правдой. С секретной информацией она никогда не обращалась легкомысленно. Она выдавала ее только в исключительных случаях – если считала это правильным и если это приносило ей прибыль. Пару секретов она ему уже доверила, в том числе о деле с Робертом Данмором, который незадолго до этого заглядывал сюда. Удивительно, что Дункан еще ничего об этом не знал, хотя достаточно часто бывал на острове.
– До сих пор он занимался этим главным образом со служанками из Данмор-Холла, – рассказала Клер сегодня после обеда. – У него, как говорится, в употреблении было сразу несколько женщин. Однако недавно там что-то произошло. Одна из ирландских служанок внезапно исчезла, как я слышала, и никто не знает, где она. С тех пор ему приходится удовлетворять свою похоть в другом месте. Его отец запретил ему пользоваться домашними служанками. А поскольку Данмору-младшему также запрещено пользоваться чернокожими рабынями на плантации, что было всегда, то остальных интрижек, которые случаются с ним время от времени на острове, ему не хватает. В результате ему приходится посещать мой дом. – Она покачала головой и, щелкнув языком, добавила: – И надо сказать, довольно часто. За последние две недели он побывал здесь определенно раз десять.
– Наверное, он в этом нуждается.
– Да, разумеется. – Голос Клер звучал по-деловому. – Он, как мне кажется, очень зависит от этого.
Дункан рассмеялся, приняв ее слова за шутку. Однако Клер продолжала совершенно серьезно:
– Это как наваждение, это – зависимость. Он – несчастный человек, Дункан, он ничего не может с этим сделать. И жена к себе не подпускает, значит, ему нужно избавляться от этого в другом месте.
Услышанное наполнило Дункана каким-то абсурдным удовлетворением, но вместе с тем он почувствовал и презрение.
– Некоторые проблемы мужчина может решить самостоятельно и тем самым помочь себе, – пренебрежительно произнес он. – Спроси-ка об этом матросов с моего корабля, там им приходится обходиться целыми месяцами без баб.
– Согласна, но есть и разница, потому что до этого у Данмора-младшего была целая куча женщин в пределах досягаемости, которыми он мог воспользоваться в любой момент. А эта благородная мадам из Англии уже давно не спит с ним, так что же ему делать?
Дункан, внезапно обозлившись, вскочил, но удержался от грубого ответа, который вертелся у него на языке, потому что почувствовал, что Клер смотрит на него как-то странно, словно выжидая чего-то. У него даже сложилось впечатление, что женщина ждала от него именно такой реакции.
– Однажды для Роберта это плохо кончится, – продолжила Клер.
– С чего ты это взяла? – спросил он.
– Он сам сказал. Совсем недавно. «Клер, – заявил он, – однажды все это для меня плохо кончится». А когда я задала ему тот же вопрос, что и ты только что, а именно – почему он так думает, – Роберт ответил, что это знание он чувствует очень глубоко в себе. И добавил, что каким-то необъяснимым образом он всегда знал, что умрет рано, а в последнее время это предчувствие превратилось почти в уверенность. Он сказал: «Я чувствую себя словно догорающий фитиль, и только тогда, когда я занимаюсь любовью, я забываю, что моя жизнь скоро закончится».
– Он спятил, – убежденно произнес Дункан.
– Скорее всего да, – согласилась с ним Клер, однако Дункану показалось, что в ее голосе был какой-то оттенок сочувствия.
– Может быть, он умрет от «французской болезни», если будет продолжать так и дальше, – сказал Дункан.
– О, ты же знаешь, я никогда не буду заниматься этим с мужчиной, который не есть полностью чистым, mon ami![16] И не называй это, пожалуйста, «французской болезнью», хорошо?
Она пристально посмотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах появился какой-то особенный блеск.
– Ты был бы рад, если бы он умер?
– А почему я должен радоваться? – немного раздраженно спросил Дункан.
– Потому что тогда у тебя был бы неограниченный доступ к его вдове! – Ее зеленые глаза вдруг полыхнули огнем.
Он сел прямо и убрал ноги со стола.
– Если ты собралась что-то сказать мне, то выкладывай сразу, не тяни кота за хвост.
– Почему так неласково? – с приторной любезностью воскликнула Клер. – Мне просто хочется поговорить с тобой. Я могла бы, например, очень много рассказать тебе об этих плантаторах, которые завтра соберутся у Норингэмов. Я знаю почти всех, во всяком случае тех из них, кто имеет решающее слово в совете. Бенджамин Саттон. Джереми Уинстон. Все, у которых есть имя и чин. Ты не имеешь ни малейшего понятия, сколько у них слабых сторон и маленьких глупых секретов. А в постели они болтают обо всем. Даже могущественный Гарольд Данмор. Мы немного познакомились с ним во время плавания, ты это знаешь? Иногда он по ночам приходит сюда. Он пользуется черной лестницей и никогда не задерживается надолго. Для него это просто сделка, как и для меня. Но он иногда благодарен за то, что может излить передо мной свою душу. Между прочим, я знаю, что он ненавидит тебя, потому что ты – бессовестный и проклятый Богом пират. – И с извиняющимся видом добавила: – Проклятый Богом – это его выражение.
– Я знаю, что он терпеть не может меня. Так было всегда, поэтому ты не сказала мне ничего нового. Он легко может высчитать, что при наших сделках я зарабатываю больше, чем он, и это не дает ему покоя. Вот он и ненавидит меня. А что он тебе еще рассказывает? Из действительно важных вещей?
Клер капризно скривила рот, и Дункан вздохнул:
– Ну ладно, я скажу тебе, что я планирую, а ты скажешь мне, что ты знаешь о Данморе. Но признайся сначала, каким образом тебе удалось узнать про Элизабет и меня?
– Я, так сказать, буквально сидела у ваших ног, когда вы занимались этим на корабле.
Он испытующе посмотрел на нее, однако она не произнесла больше ни слова. Что ж, если Клер не сделала никаких намеков по поводу их последней встречи с Элизабет, значит, она действительно о ней не знает. Конечно, то, что Клер стала свидетелем их встречи на «Элизе», было достаточно плохо, как и то, что она за последние два года ни разу не обмолвилась об этом. В любом случае это свидетельствовало о том, что женщина надеялась извлечь из полученной информации определенную выгоду для себя. Пусть даже только выгоду, подразумевающую обмен на другие сведения, что, как ему показалось, она и собиралась сделать сейчас. Тем не менее он повел бы себя скрытно, если бы не был уверен, что она будет молчать, потому что, в конце концов, ей самой пойдет на пользу, если он добьется успеха. Он отпил еще глоток рома, а затем начал рассказывать Клер о своих планах.
20
Элизабет, Анна и Фелисити сидели на веранде господского дома и убивали время за разговорами. Здесь, в тени толстых каменных стен, было легче переносить палящую послеобеденную жару, и к тому же время от времени сюда задувал слабый бриз со стороны моря, который приносил с собой хотя бы впечатление свежести.
Леди Гэрриет вышла из дома и объявила, что наступило время послеобеденного чая. Она была сестрой родной матери Анны и Уильяма. Та, будучи первой леди Норингэм, умерла еще в первый год своего пребывания на Барбадосе, а ее муж после подобающего в соответствии с приличиями времени траура женился на Гэрриет, которая усыновила детей и растила их так, словно они были ее собственными. Обладая благословенным и ненавязчивым чувством любезности, леди Гэрриет Норингэм была воплощением идеальной хозяйки. В ее ухоженной внешности, казалось, отражалась изысканная и благородная культура всего поместья. Она играла на вёрджинеле и была начитанной, а кушанья, которые готовили служанки под ее присмотром, легко могли конкурировать с блюдами лондонского дворянского дома.
Однако Элизабет знала, что Норингэмы, как и другие плантаторы на острове, начали свою жизнь здесь в бедности и тяжелых лишениях. Как и Данморы, они принадлежали к числу первых поселенцев и прямо посреди диких джунглей начали обрабатывать землю, делая ее плодородной. У них не было ничего, кроме их выносливости, непреклонной воли и решимости создать себе здесь новую родину. Их первыми домами на Барбадосе были грубо сколоченные из бревен хижины с только одной комнатой, нецивилизованные и битком набитые вредными насекомыми. Чтобы их не сгрызли муравьи, они спали в гамаках и во всех углах хижины расставляли плошки с тлеющими углями, чтобы отгонять рои комаров.
Сидя сегодня, спустя более двадцати лет, на веранде Саммер-Хилла, вряд ли можно было представить, что начало жизни здесь было таким мучительным, если не обращать внимания на мелочи, которые почти не изменились со времен начала колонизации острова. Например, из-за неистребимых муравьев ножки стола все еще приходилось ставить в миски, наполненные водой с уксусом.