— Для самоутверждения...
В Амурском казачьем полку хорунжий фон Унгерн-Штернберг был сперва «вне штата» приставлен пулемётной команде. Барон был «лично» знаком с этим чудом военной техники по Маньчжурии, которая только-только поступала на вооружение казачьих войск. Знание пулемётного дела, умение устранять неисправности (первые «максимы» часто «заедало») произвели на новых сослуживцев самое благоприятное впечатление:
— В Павловском училище по-пустому не учат, без пулемётной науки сейчас уже нельзя...
— Наш барон, как рассказывал, япошек под Мукденом из «максима» выкосил немало...
— Есть теперь и у нас свой полковой технарь. Пулемётный...
После пулемётной команды хорунжего фон Унгерна перевели в 1-ю, правофланговую сотню полка. Он стал возглавлять в ней разведывательную команду, составленную из наиболее «ушлых» казаков. Сотня была примечательна тем, что имела отличительные знаки на головные уборы с надписью «За отличие против китайцев в 1900 году».
4-я и 5-я сотни полка имели наградные Георгиевские серебряные трубы «За Эюр, Хинган и Цицикар в 1900 году». 6-я сотня — такие же трубы, но с надписью «За Хинган и Цицикар в 1900 году». Сам полк с декабря 1909 года именовался так: Амурский казачий генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского полк.
Офицерская казачья жизнь предусматривала размеренный распорядок мирной службы. Хождение в наряды дежурным по полку, в караулы, руководство стрельбами подчинённых и выездкой коней, подготовка к смотрам и парадам в большие праздники, наблюдение за перековкой и чисткой лошадей, за хранением штатного оружия и чистотой казарменных помещений, Конюшен и коновязей. Полковых дел был не перечёт, и исполнялись они с утра до вечера. Строевая служба расслабляться позволяла редко.
По заведённому порядку с рядовыми до обеда занимались младшие командиры — урядники. Офицеры вели послеобеденные занятия в конном строю или «пешие по-конному». Казаки занимались гимнастикой, рубкой в конном строю фашин и фехтованием, укладкой походных вьюков, изучением воинских уставов, прежде всего кавалерийского и дисциплинарного.
Пополнивший полковые ряды казаков-амурцев бывший «павлон» оказался хорошим строевиком: подтянутым и требовательным. Неряшливым в жизни и службе он станет позднее. Во многом благодаря ему сотня, в которой он состоял, всегда отличалась среди других на строевых смотрах. В таких случаях она проходила в конном строю мимо начальства с неизменной любимой казачьей песней «Под ракитою зелёной»:
Под ракитою зелёной
Казак раненый лежал,
Кинжалом в груди пронзённый,
Крест свой медный целовал.
Кровь лилась из свежей рапы
На истоптанный песок,
А над ним кружились враны,
Чуя лакомый кусок.
Чёрный ворон, что ты вьёшься
Над моею головой?
Так добычи не дождёшься:
Я, казак, ещё живой...
Хорунжему Унгерну-Штернбергу полковое начальство часто поручало ведение еженедельных «бесед о войне». Обладатель солдатского «Егория» мог эмоционально, красочно рассказать не только о прошедшей Русско-японской войне, но и о других событиях в ратной летописи Отечества. Военная история была одним из любимых предметов барона во время его учёбы и в Морском корпусе, и в Павловском военном училище. Рассказчиком он слыл отменным, хотя многословием в жизни не отличался:
— Много говорить можно только о прошлом. О настоящем лучше всего сказать делами...
Между тем мечты о быстрой офицерской карьере на Востоке улетучивались. И не только потому, что родственник генерал фон Ренненкампф оставил Забайкалье и перебрался на новое место службы. Новой войны в Японией не случилось, теперь она даже не ожидалась в обозримом будущем. Так что о воинских подвигах, наградах за них и новых, досрочных звёздах на погонах не приходилось мечтать. А полковая, будничная жизнь теперь виделась очень прозаичной. На берегах Амура она мало чем отличалась от той, что была в Даурии.
Следующее офицерское звание — сотника Унгерн получил только на четвёртом году службы, 7 июля 1908 года. Звание давалось за выслугу лет. Производство следовало в установленные сроки, но с некоторым замедлением. Сказывалась отдалённость Благовещенска от столичных инстанций.
Государственная граница по Амуру «оживала для хунхузов» зимой, когда река вставала и по льду можно было свободно ночью перейти на противоположную сторону. В Забайкалье, на берегах Аргуни, жизнь у казаков — пограничных стражников шла с большими тревогами. Но тревожные дни были и на новом месте службы. Правда, пойманные хунхузы в наградной список не вписывались. Такие дела считались привычными:
— Ну, поймали хунхузов... Ну, пострелялись с ними... Ну, выследили их в тайге... Это же обыкновенная казачья служба на Амуре. Что в ней такого особенного, героического. Служба как служба...
В Амурском казачьем полку барон Унгерн впервые поучаствовал в подавлении революционных волнений. С казачьими командами он трижды побывал в карательных экспедициях, в Якутии. Там правительственные губернаторы использовали казаков для подавления «возмущений» рабочих на золотых приисках по притокам реки Лены. Такие экономические забастовки порой подавлялись угрозой применения нагаек. До знаменитого «Ленского расстрела» дело дошло только раз, но в нём казаки не участвовали, стреляла пехотная рота.
Подавленный бесперспективностью своей службы и гонимый гарнизонной скукой, Унгерн в 1911 году отпросился у войскового начальства в полугодовой отпуск. Он отправился на всё это время на берега Невы и в Ревель. Там барона, сторонившегося светской жизни, охватила откровенная хандра, поражавшая знавших его людей. Вряд ли он думал» что Восток так овладеет его честолюбивыми планами, что он даже в мыслях не будет с ним расставаться.
Известно, что во время отпуска, проведённого большей частью в родном для него городе, сотник фон Унгерн-Штернберг свёл знакомства со многими известными здесь людьми, носившими военные мундиры. Так, родственники и друзья удивлялись его сближению с адмиралом Зальцем, тоже из прибалтийских баронов, но человеком диаметрально противоположных взглядов на жизнь. Зальц едва ли не из первых как-то сказал «за глаза» о казачьем офицере:
— В нём есть что-то такое, как мне кажется, демоническое. Наш барон «весь в Востоке»...
Во время ревельского отдыха многочисленные родственники пытались не раз прознать причины грусти барона, появлявшегося на приёмах в неизменном казачьем мундире амурцев. Появление в столице Эстляндии такого человека незамеченным не могло быть. Да ещё помышлявшего поскорее возвратиться в сибирские дали.
— Вы всё вычитываете, барон, в газетах сообщения о жизни восточной части империи?
— Не совсем. Меня больше всего интересуют сообщения из Халхи.
— Халха? А что это такое?
— Это часть Монголии. Она ещё называется Внутренней Монголией.
— Значит, есть ещё и Внешняя Монголия?
— Есть. Это та часть, которая лежит за Великой Китайской стеной. И входит в провинцию Хейлуцзян нынешней Срединной империи.
— И что же происходит сейчас в этой Халхе?
— Там сейчас монголы поднимаются против власти китайцев. И можно сказать, что мы становимся современниками рождения новой империи в центральной части Азии, по ту сторону нашей забайкальской Границы.
— Значит, Халха уже провозгласила свою независимость, как новое государство в Азии?
— Да. Это случилось в самом конце прошлого, 1911 года.
— Если есть новая азиатская империя, значит, есть и новый правитель?
— Разумеется, есть. Это самый известный среди монголов буддистский лама. По-нашему, первосвященник. Зовут его для нас необычайно длинно — Богдо-гэген Джебзуун-Дамба-хутухта. В газетах он называется именем покороче: или Богдо-гэген, или просто хутухта.
— Как пишут в газетах, он многое изменил в жизни почитающих его монголов?
— Сомневаюсь в этом. Провозглашение независимости вряд ли может изменить смысл жизни азиатских пастухов. Ведь вся их жизнь и смерть в стадах и табунах. Но всё же Богдо-гэген дал им любопытное нововведение.
— В чём же его суть?
— Со дня коронации Богдо-гэгена Халха официально вступила в эру всенародно избранного всемонгольского монарха. Со дня его коронации в стране ведётся теперь новое летоисчисление.
— И как сами монголы почитают этого хутухту?
— Они считают его живым Буддой.
— Любопытное почитание. А что великий Китай? Ведь он потерял в таком случае внутреннюю Халху.
— Китай сейчас республика. Со смертью последней императрицы маньчжурская династия Цинь ушла в историю. Но войне в Монголии, на мой взгляд, скоро быть.
— Вы думаете, барон, что китайское правительство попытается силой оружия вернуть себе Халху?
— Несомненно. Ведь это северная провинция Китая. И на её западе уже идут бои, пусть и не самые значительные. Об этом и пишут сейчас в газетах, Но...
— Что?
— В Пекине забывают, что монголы — потомки великого завоевателя Чингисхана. И не менее великого китайского императора хана Хубилая...
Назревавшая китайско-монгольская война вернула сотника фон Унгерна на Восток. Он досрочно заканчивает отпуск и прибывает в Благовещенск, в свой полк. Но его душевное состояние уже получило «новое качество». Из газет он узнал с радостью о том, что российское правительство в Урге учреждает военную школу с русскими инструкторами. Она была создана на основе официального соглашения сторон: официальный Санкт-Петербург в назревающем военном конфликте становился на сторону Урги. В ином случае он не стал бы помогать монгольскому правителю-хутухте готовить кадры профессиональных военных.
События в степях Халхи развивались следующим образом. В августе 1912 года монголы с оружием в руках поднялись против китайцев в западной части страны, в Кобдском округе, известном своей удалённостью и автономностью от центральной, ургинской власти. Китайский гарнизон был изгнан из городка Кобдо, и округ присоединился к Халхе. Читателей газет поражал тот факт, что монголы стремятся любым способом избежать кровопролития, словно фигура потрясателя Вселенной великого Чингисхана напрочь забыта ими.