...Отставной офицер фон Унгерн-Штернберг шагал в первых рядах возбуждённых манифестантов по ревельским улицам. Война сразу вошла в его душу. К нему возвращалась душевная приподнятость: он опять будет на войне! Жаль, конечно, что она началась не на Востоке, который он знал хорошо. Однако разве не всё равно, где добывать славу на поле брани для баронского рода. Его не смущало даже то, что воевать ему придётся и против Австрии, которая была (по ряду данных) его местом рождения, то есть родиной.
Во всех православных храмах Российской державы, на улицах и площадях, на театральных сценах и просто на застольях в честь уходящих, на Великую, Отечественную войну пелся государственный гимн «Боже, царя храни!». Он был создан на слова поэта В.А. Жуковского и музыку композитора А.Ф. Львова. Знал наизусть его и прибалтийский барон из Эстляндии Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг:
Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже, Царя храни!
Войне барон Унгерн радовался ещё и потому, что находил «своё» место в окружающей его жизни. К началу 1914 года он окончательно осознал, что в гражданской жизни оказался не у дел. Он просто не видел применения себя в мирной жизни. У него не было ни денег, ни семьи, ни гражданской профессии, ни определённых планов на будущее. К этому прибавились страдания от неудовлетворённости честолюбия и сознания стремительно уходящей молодости. И вот грянула война и сняла все проблемы. Как было не радоваться и не ликовать в душе:
— Бароны Унгерны вновь на поле брани!..
По городам, губерниям, уездам и волостям государства Российского началась мобилизация в действующую армию. Фронт поражал своей громадностью, и для его занятия требовались не сотни тысяч, а миллионы бойцов, готовых пойти в бой, победить или умереть «за Бога, Царя и Отечество».
В ревельском комитете по мобилизации офицеров-запасников барона Романа Унгерна спросили то, что спрашивали всех его предшественников, составлявших длинную очередь в коридоре гарнизонного штаба. Бесед вёл престарелый генерал, повоевавший ещё в 70-х годах прошлого столетия против османов за Дунаем:
— Вы готовы, господин барон Унгерн фон Штернберг, пойти добровольцем на Русско-германскую войну?
— Точно так, ваше превосходительство. Готов. Это долг моей фамильной чести.
— Понятно. Вижу у вас на груди солдатский Георгиевский крест. Это похвально. Ваше офицерское звание?
— Казачий сотник.
— Где хотели бы воевать против Германии? В каком роде войск? В кавалерии, надеюсь?
— В ней, ваше превосходительство. В казачьей коннице.
— Вы уже служили в казаках, барон?
— Да. В забайкальских Аргунском и Верхнеудинском, в Амурском казачьем полках.
— Что ж, весьма похвально. В каких войнах участвовали на Востоке?
— Волонтёром в Русско-японской и монгольско-китайской.
— Молодцом. Хороший послужной список для молодого офицера. В каком казачьем войске, барон, вы хотели бы послужить государю-императору в эту войну?
— Ваше превосходительство. Я прошу, чтобы мне высокое начальство великодушно предоставило возможность вернуться в ряды Забайкальского казачьего войска.
— В какой именно полк? Ваше личное пожелание?
— В любой, где есть вакансия сотника. Я хочу быть на войне...
Послужной список в Первую мировую войну сотника Унгерна-Штернберга, к сожалению, время не сохранило. А быть может, просто этот документ до сих пор ещё не найден. И рано или поздно его найдут как свидетельство доблести, проявленной на большей войне рядовым казачьим офицером с удивительной и противоречивой жизненной биографией.
На войну Роман Фёдорович отправлялся из Ревеля в один день со своим кузеном Фридрихом Унгерном-Штернбергом, офицером, но только армейским, пехотным. Их пути расходились на перроне ревельского вокзала, переполненного людьми в военной униформе:
— Ты куда получил назначение, Фридрих?
— Во вторую армию генерала Самсонова. Она сейчас сосредотачивается против Восточной Пруссии. Будем наступать на кайзеровцов. А ты, Роман? Что записано в твоём предписании?
— Первый Нерчинский казачий полк Забайкальского войска. Он, как мне сказали, уже погрузился в эшелоны и скоро прибудет в действующую армию.
— Значит, можем встретиться с тобой в Восточной Пруссии? В Кёнигсберге, скажем?
— Вполне вероятно. У меня назначение в войска Северного фронта, как и у тебя. Желаю удачи на войне, Фридрих.
— И тебе, Роман. И подвигов, о которых ты мечтал и в Маньчжурии, и в твоей заветной Монголии.
— Не забывай, дорогой кузен, что один из наших предков прославил себя крестоносцем под стенами Иерусалима. Он сражался рядом с английским королём Ричардом Львиное Сердце.
— Ныне британцы вновь наши союзники...
Фридрих Унгерн фон Штернберг войну не переживёт. Он разделит трагическую судьбу самсоновской армии, как многие тысячи её бойцов — нижних чинов и офицеров, как сам командующий. В бою под городком Сольдау, в котором германцы каждое каменное строение умело превратили в огневую точку, пехотный полк, в котором служил барон Фридрих Унгерн-Штернберг, был, попросту говоря, уничтожен.
Когда остатки полковых батальонов пошли в штыки, на прорыв из вражеского кольца, в первых рядах бежал и кузен белого генерала Унгерна. Плена ему удалось избежать, но пулемётной очереди в упор нет. Немецкие пулемётчики, надёжно укрывшись в добротно сложенном из дикого камня амбаре, короткими очередями косили русских пехотинцев, пытавшихся добежать по полю до спасительной лесной опушки на окраине Сольдау...
Роману Унгерну начало войны тоже пришлось провести в Восточной Пруссии. Там он получил своё первое боевое ранение — пулевое, но от госпитализации наотрез отказался, разорвав на глазах полкового начальства предписание убыть на ближайшую железнодорожную станцию, где стоял санитарный поезд. Поступок сотника не осудили, даже наоборот, одобрили:
— Не для казачьего офицера месячная прогулка по железной дороге под присмотром сестры милосердия...
Войну сотник Унгерн начал в рядах 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска. Полк входил в состав Уссурийской казачьей дивизии, которая по случаю войны была развёрнута из Уссурийской казачьей бригады, дислоцировавшейся в Приморье. Кроме нерчинцев, в дивизию входили Уссурийский казачий полк, Приморский драгунский полк и 1-й Амурский казачий полк, позже заменённый на 2-й Амурский. Дивизионной артиллерией был 10-й конно-горный дивизион.
Уссурийская казачья дивизия являлась единственной в русской армии, составленной из казаков трёх войск, дополненных единственной регулярной кавалерийской частью, расквартированной восточнее Байкала: безномерным Приморским драгунским полком с его равной маньчжурской биографией. В Великую войну, трудно сыскать регулярный полк кавалерии — драгунский, уланский или гусарский, который мог бы помериться славой с приморцами, квартировавшими в селе Новокиевском под Владивостоком.
Унгерну в какой-то степени повезло с фронтовым назначением. И в полку нерчинцев, и особенно среди амурцев его хорошо помнили. В этих двух полках он встретил немало офицеров из числа сослуживцев по Забайкалью и Благовещенску. Там его знали как хорошего наездника, требовательного командира и бесстрашного человека.
Русско-германская война утвердила Романа Унгерна фон Штернберга в ранге боевого кавалерийского офицера, Георгиевского кавалера с 1904 года. Он вновь носил по большим праздникам жёлтый мундир забайкальцев, в обычные дни блистал не снимаемой даже в жару чёрной бараньей шапкой внушительных размеров. Он называл её не без гордости, как и многие обладатели подобных папах, — «маньчжуркой».
Когда Унгерна спрашивали, не хочет ли он заменить косматую папаху на фуражку защитных цветов, носимую всей кавалерией русской армии, сотник только посмеивался:
— Маньчжурка тем хороша, что не оттеняет серебра моего солдатского Георгия. А сейчас война идёт...
Первый год Великой войны дал русской армии прекрасный шанс использовать свою многочисленную кавалерию. И прежде всего «летучую» казачью конницу. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-младший мог послать в рейд не один десяток кавалерийских и казачьих дивизий, пока Восточный фронт (или как его называли чаще — Русский) не стал зарываться поглубже в землю. Тогда маневренность конницы свелась на нет густыми рядами колючей проволоки, минными полями и фугасами перед ней, кинжальным огнём хорошо укрытых пулемётов, а самое главное — сплошными линиями окопов в два-три ряда, которые тянулись от границы с Румынией на юге до песчаного берега Балтийского моря на севере.
Маневренный период Великой войны длился меньше года. И за один 1914 год сотник барон Унгерн фон Штернберг смог блеснуть доблестью так, как только ему и мечталось. Отчаянная храбрость забайкальского казачьего офицера была общеизвестна. И к тому же она основательно дополнялась всевозможными слухами и домыслами, ходившими об Унгерне.
Послужной список Романа Фёдоровича Унгерна свидетельствует о том, что он начал и закончил Великую войну в рядах 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска. Но это не совсем так. Барону довелось отличиться и в армейском партизанстве. Когда его полк находился в начале войны на Северном фронте, то он в конце 1915 года, подав соответствующий рапорт по команде, «подался» в конные партизаны.
Тогда при штабе главнокомандующего армиями Северного фронта был сформирован Конный отряд особой важности под командованием поручика Л.Н. Пунина. В своём большинстве подобные отряды состояли из добровольцев-казаков. Речь шла о возрождении армейского партизанства времён Отечественной войны 1812 года. Этот отряд был создан в конце 1915 года. Сотник Унгерн стал добровольцем Конного отряда. Он был прикомандирован к нему, оставаясь по-прежнему в списках своего родного полка нерчинцев.