— Орудия увозить к полку! Да живей!
— По ездовому на зарядный ящик! Гнать к полку трофеи!
— Пленного хоть одного возьмите, черти!
— Собирай трофеи! Документы брать!..
Взятие русской конницей батареи, разумеется, не осталось незамеченным. Немецкое командование, стремясь исправить допущенную ошибку (батарея оказалась выдвинутой на фланге без пехотного прикрытия), теперь не дать противнику увезти трофеи к себе.
Поскольку бой под Ломжей шёл большой, батарей у немцев оказалось не одна, а несколько. Ближайшие пушечные батареи получили спешный приказ открыть огонь по казачьей коннице, оказавшейся в тылу и громившей сейчас взятую с налёта крайнюю батарею. Такой приказ получил даже тяжёлый мортирный дивизион, время от времени «подававший голос» из-за железнодорожной насыпи.
На счастье нерчинцам, первые снарядные разрывы «рассыпались» в нескольких сотнях шагов от батарейной позиции. Сотнику Унгерну сразу стало понятно, что началась пристрелка. Поэтому он отдал последние приказы:
— Всем гнать назад! Молодцы вы мои!
— Трофеи увозить с собой! Пленных!
— Всех раненых забрать! И тех, кто в поле остался!..
Пятая сотня 1-го Нерчинского полка возвращалась назад на исходную позицию с нещадно подгоняемыми плетьми орудийными упряжками. Со стороны Нижних Подгайцев германские пехотинцы вели беглую пальбу винтовок, строчили длинными очередями уже несколько «максимов». Немецкая артиллерия так и не смогла накрыть нападавших, уходивших к себе. Снаряды каждый раз пачками рвались позади казаков.
Всё же шальной мортирный снаряд раз вздыбил нескошенное хлебное поле в самом хвосте колонны всадников. Взрывной волной опрокинуло последнею трофейную упряжку, и немецкое орудие застыло на земле вверх колёсами. Несколько казаков лежали на земле.
Видя такое дело, сотник повернул своего коня наряд. Подскакав к перевёрнутому орудию, Унгерн крикнул одному из урядников:
— Снимите замок с орудия!
— А пушка!
— Да чёрт с ней! Времени нет переворачивать. Да и кони в упряжке все побиты.
— Убит у нас казак, ваш бродь! Ездовой пушки.
— Взять его с собой! И раненых! Коли кого оставите — спущу шкуру плёткой...
Сотня вышла из боя удачно. Один убитый казак, с десяток раненых и дюжина побитых коней в счёт не шли. Потери «перевешивались» богатыми трофеями: три полевых орудия, четыре зарядных ящика разгромленной немецкой батареи и один орудийный замок, как прямое доказательство, что и четвёртая пушка побывала в руках казаков-нерчинцев. Не считая ещё двух пленных артиллеристов, нескольких десятков винтовок с плоскими штыками и документов, прихваченных в сумке срубленного шашкой командира батареи.
Полковой командир был в восторге от удачно проведённой конной атаки. Отличились все сотни полка, шестая сотника Семёнова тоже ходила вперёд. Дело было сделано почти без потерь: они составили от тысячи всадников всего полсотни людей. На счастье, погибших и тяжело раненных среди них оказалось меньше дюжины. Всем остальным путь в тыл дальше дивизионного лазарета не грозил:
— Зачем к докторам. К утру заживёт как на собаке. Не рана — пустяк, царапина. Только рубаху попортила...
Полковник барон Врангель тут же, на месте, продиктовал полковому писарю победное донесение в штаб Уссурийской казачьей дивизии. Взятые трофеи перечислялись самым подробным образом, даже тесаки и бинокли. Посыльным Врангель лично подобрал хорунжего бравого вида, раненного в атаке, с забинтованной головой. Приказал ему строго:
— Одна нога твоего коня здесь — другая там. Донесение отдашь лично в руки начальника дивизии генерала Крымова.
— А немецкие документы, ваш бродь?
— Их сдашь в дивизионный штаб. Гони. С Богом...
Командир дивизии, состоявшей из забайкальцев, амурцев, уссурийцев и приморских драгун, другого донесения от флигель-адъютанта Свиты его императорского величества барона Врангеля и не ожидал. Блестящий кавалерийский полковник в начавшейся войне подавал хорошие надежды вырасти в боевого генерала. Дело под Малыми Подгайцами близ Ломжи только подтверждало перспективность командира 1-го Нерчинского казачьего полка.
Получив боевое донесение из полка забайкальцев, генерал-майор Крымов не удержался и, в сопровождении небольшого конвоя, поскакал к нерчинцам. Те знали его как начальника доблестного и слову верного. Крымов больше двух лет перед войной служил в Забайкальском казачьем войске, командуя 1-м Аргунским полком.
Командира дивизии «засекли» ещё на подходе к полковому биваку. Когда генерал Крымов прибыл на место, весь 1-й Нерчинский полк, по сотням, с полковым знаменем на левом крыле, выстроился вдоль просёлочной дороги. На правом крыле в ряд стояли трофейные орудия и зарядные ящики. Пленных уже отправили в тыл.
Полковник Врангель перед прибытием высшего дивизионного начальства отдал по такому случаю несколько приказов сотенным командирам:
— Всех раненых, что могут держаться в седле, поставить в первый ряд сотен.
— Прикажите протереть колеса трофейных пушек и ящиков. Чтоб порядок был виден.
— Казакам бороды расчесать. Конскую сбрую осмотреть. С неисправною сбруей коней во второй ряд поставить. Чтоб глаза высокому начальству не мозолили. После разобраться: что и почему. Да построже.
— Полковое знамя развернуть! Горнистам играть по моей команде сигнал встречи...
Крымов и сопровождавшие его всадники рысью подскакали к полковому строю. На правом фланге у развёрнутого полкового знамени они были встречены полковником Врангелем. Тот кратко доложил о проведённой атаке и состоянии полка. После этого командир Уссурийской, «самой восточной» казачьей дивизии, проехав к центру строя, выкрикнул:
— Нерчинцы! Поздравляю вас с молодецким делом!
В ответ почти тысяча человек прокричала троекратно:
— Ура! Ура! Ура-а-а!..
Отобедав в полку у котла одной из сотен, Крымов уединился с полковником Врангелем и его начальником штаба в походной палатке:
— Теперь разговор о наградах. В корпусе после дела Приморского драгунского полка под Попелянами такой победной атаки больше не было. Так что командующий фронтом подпишет нам любой наградной лист.
— Александр Михайлович. Дозвольте изложить своё пожелание по наградам.
— Слушаю вас, барон.
— Прошу наградить всех сотенных командиров. Они в атаку вели казаков одинаково доблестно, и будет несправедливо обойти кого-нибудь в ордене.
— Полностью согласен, Пётр Николаевич. Поступить следует как можно справедливее. Только тут есть одно но.
— Какое, ваше превосходительство?
— Офицерский Георгий может быть дан только одному из них. Остальных представим к Аннам и Станиславам с мечами. Никого не обидим.
— Из моих сотенных больше всех героем был один.
— Кто он?
— Сотник пятой барон Унгерн фон Штернберг, Роман Фёдорович. Солдатского Георгия имеет за Маньчжурию.
— Это тот Унгерн, который послужил до меня в 1-м Аргунском полку и в Амурском войске, а потом отправился охотником воевать с китайцами в Монголию?
— Тот самый, Александр Михайлович. В послужном списке у него нареканий нет.
— Разумеется, нет. Но мне аргунские офицеры рассказывали о нём всякое, порой чести офицеру не делавшее.
— То было до войны, ваше превосходительство. Теперь же я, как и весь Нерчинский полк, можем засвидетельствовать примерную храбрость сотника Унгерна.
— В храбрости его и я, барон, не сомневаюсь. Так чем он отличился в доблестной атаке вашего полка?
— С налёта взял батарею германцев. Все четыре орудия, все четыре зарядных ящика, пленных, документы. Потерь всего один убитый казак, раненых почти нет. Сотня в бодром духе, хоть сейчас полетит в бой.
— Похвально, Пётр Николаевич. А орудийный замок, как я понял, сняли при отходе с разбитой пушки?
— Точно так, ваше превосходительство. Можно было поднять на колеса и увезти орудие, но сотню германцы накрывали огнём из орудий нескольких батарей. Могли потерять много казаков.
— Тогда сотник поступил тактически грамотно. Похвально.
— Александр Михайлович. В полку офицеры такого же мнения.
— Что он заканчивал, перед тем как выйти в офицеры?
— Как и вы, Павловское военное училище.
— А как зовут Унгерна в полку казаки?
— Между собой только «наш барон о. И не иначе.
— Значит, решаем так. Сотника Унгерна представляем к награждению императорским Военным орденом Святого Георгия 4-й степени. Остальных — как уже было сказано.
— А нижним чинам что будет в награду, ваше превосходительство?
— На каждую сотню по шесть Георгиевских крестов и дюжине медалей «За храбрость». Унгерновской сотне за захват вражеской батареи — двенадцать крестов и двадцать медалей. Наиболее отличившихся приказных моим приказом произвести в хорунжии.
— Спасибо, ваше превосходительство, от всего полка нерчинцев. Наградные списки в штаб дивизии будут доставлены завтра утром.
— Хорошо. Только чтоб в наградных представлениях было побольше геройского. Особенно у сотника Унгерна. Иначе его могут не пропустить. А вас, Пётр Иванович, в самом скором времени ожидает назначение на должность командира одной из бригад Уссурийской дивизии. А там и вместо меня будете.
— Для меня это большая честь, ваше превосходительство.
— Честь по заслугам, господин флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества. Вы ведь один из первых офицеров русской армии, награждённых в эту войну орденом Святого Георгия. Да ещё выходец из лейб-гвардии Конного полка.
— Всё равно благодарен вам за протекцию.
— Полно, Пётр Николаевич. Мы ведь не первый день знаем друг друга.
— А вы куда, если не секрет, Александр Михайлович?
— Мне передали, что в Ставке Верховного готовится приказ о переводе. Возможно, получу конный корпус...
Наградные Георгиевские кресты и медали «За храбрость» на георгиевской ленте, приказ о производстве десятка приказных в урядники пришли в 1-й Нерчинский полк уже на исходе недели. К концу месяца пришли ордена на наиболее отличившихся офицеров. А вот своего Святого Георгия сотник Роман Унгерн фон Штернберг ждал без малого четыре месяца. Но всё-таки дождался. Долго ходило представление на Военный орден по инстанциям в Ставке Верховного главнокомандующего русской армией в Великой войне великого князя Николая Николаевича-младшего. И придирчиво рассматривалось в Георгиевской думе.