— Азиатской конной дивизией.
— Хорошо, пусть будет твоё название. Так она будет значиться и в штабных документах моей забайкальской армии. Но формироваться она будет из бурятских и монгольских всадников.
— И, по моему мнению, именно буряты и монголы должны составить основу дивизии с азиатским именем. Буддисты по вероисповеданию.
— Но только основу. В дивизию можешь брать кого хочешь, лишь бы сражался против большевиков за старую Россию. Возьми за пример мой Отдельный Маньчжурский отряд, в нём только одной японской пехоты семьсот штыков.
— Когда можно приступить к формированию дивизии, Григорий Михайлович?
— Сегодня же. Бери свой конвой, приказ у моего начальника штаба — и в Даурию.
— Пределы моей власти на этой станции?
— Вся полнота власти. Подотчётность — только лично мне. Помни» Роман Фёдорович» что в Даурии и в её приграничной зоне большей власти» чем ты сам» нет.
— Благодарен за доверие. Азиатская дивизия будет сформирована в самое ближайшее время. Она оправдает своё имя и запомнится в истории...
Надо оговориться сразу. Барон Унгерн получал от атамана Семёнова диктаторские полномочия не только на железнодорожной станции в приграничной зоне» а во всей Даурской области.
Это был первый серьёзный шаг потомка эстляндских рыцарей к осуществлению «фантастической» мечты установить личную диктатору под любым именем» под любым лозунгом и знаменем в степях Центральной Азии. Пройдёт совсем немного времени» и Семёнов поймёт» какую непростительную ошибку допустил он» назначив командиром существовавшей ещё только на бумаге Азиатской дивизии своего боевого однополчанина по 1-му Нерчинскому полку казаков-забайкальцев. Атаману лично придётся вычёркивать сформированную конную дивизию из списков своей белой армии.
Глава седьмаяДИКТАТОР С ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ СТАНЦИИ ДАУРИЯ
казавшись на станции Даурия полновластным хозяином, барон Унгерн фон Штернберг вошёл в историю Гражданской войны в России знаковой фигурой. И прежде всего как командир печально известной в Забайкалье и славно известной в соседней Монголии Азиатской конной дивизии, появившейся на свет благодаря трудам семёновского коменданта маленькой железнодорожной станции. Особенностью являлось то, что она стояла на стыке трёх государств того времени — Дальне-Восточной республики (ДВР Халхи (Внешней Монголии) и Китая (то есть Маньчжурии).
Барон Унгерн фон Штернберг властвовал на станции Даурия два года. И за всё это время никто не покушался отобрать у него здесь всю полноту власти над людьми и железной дорогой.
В Большой советской энциклопедии (БСЭ), том 23, издания 1976 года, написано следующее:
«Семёновщина, контрреволюционный режим военной диктатуры, установленный в Забайкалье в 1918—1920 годах атаманом Г. М. Семёновым при поддержке японских империалистов. Социальную основу Семёновщины составляли верхушка забайкальского казачества и кулацкие слои крестьянства (в том числе бурят и монголов). После свержения Советской власти в Сибири в результате мятежа Чехословацкого корпуса Семёнов в августе 1918 года вступил на территорию Забайкалья из Маньчжурии, а в январе 1919 года создал в Чите Забайкальское контрреволюционное правительство, путём насильственной мобилизации сформировал армию и установил военную диктатуру. Были восстановлены дореволюционные порядки, национализированные предприятия возвращены владельцам, введено военное управление на железных дорогах и предприятиях и так далее. Семёновщина характеризовалась массовым террором и расстрелами населения (только в районе станции Андриановки летом 1919 года было расстреляно 1600 человек). Было создано 11 стационарных застенков смерти, где подручные Семёнова (бароны Р. Ф. Унгерн фон Штернберг и А. И. Тирбах, Б. П. Резухин, Я. Г. Лапшаков, П. П. Левицкий и другие) применяли самые изощрённые пытки. Жертвами Семёновщины стали тысячи коммунистов и беспартийных. Несмотря на кровавые репрессии, трудящиеся Забайкалья под руководством коммунистов и выдвинутых ими руководителей — П. Н. Журавлёва, М. М. Якимова, Ф. А. Погодаева, Я. Н. Коротаева и других — развернули массовое партизанское движение против Семёновщины.
Вначале Семёнов под влиянием японских интервентов фактически не подчинялся адмиралу А. В. Колчаку, но затем под давлением американских, английских и французских представителей состоялось их примирение. После разгрома войск Колчака и образования Дальне-Восточной республики (ДВР) в апреле 1920 года Семёновщина удерживалась благодаря поддержке японских войск. После их ухода из Забайкалья (август 1920 года) Семёнов для укрепления режима пытался прибегнуть к помощи «демократии» (созыв в июле «Краевого собрания» и в сентябре «Временного восточно-забайкальского народного собрания где большинство принадлежало меньшевикам, веерам и «народным социалистам»). В результате успешных действий Народно-революционной армии Амурского фронта и партизан банды Семёнова были разгромлены и в ноябре 1920 года изгнаны из Забайкалья».
...Азиатская дивизия как таковая была воинскими формированиями со многими знаками вопроса. Во-первых, похоже, что сам её командир точно не знал её численности. Однажды атаман Семёнов сделал Унгерну телеграфный запрос:
— Уточняю численность армии. Сколько сабель у дивизии на сегодняшний день?
— Не знаю. Определить затруднительно.
— Как затруднительно? А данные дивизионного штаба?
— Повторяю. Азиатская дивизия вообще не поддаётся учёту...
Число полков в дивизии постоянно менялось. Первым стал полк, составленный из конников-харачинов князя Фуршенги. Они то наезжали в Даурию, то разъезжались по своим становищам к семьям или на время убывали в недалёкий Хайлар. Второй конный полк барон Унгерн стал формировать уже из казаков-забайкальцев — русских и бурят. Это были в основном жители ближайших степных станиц и посёлков по Аргуни.
Ближайшими помощниками Унгерна на первое время стали два офицера: Шадрин, заместитель командира дивизии, и Баев, он заведовал дивизионной военной школой для подготовки младших офицеров из бурят и монголов, в том числе и из числа харачинов Фуршенги. Они оба, как и их начальник, свободно владели монгольским языком.
Однако ради справедливости следует заметить, что Инородческую дивизию барон Унгерн фон Штернберг создавал на первых порах не один. В помощь ему атаман Семёнов выделил высоких чинов бывшей царской армии. Это были генерал-майор Мунгелов, полковники Широких, Александрович, Жуковский, ряд других лиц, известных в семёновском окружении. Но долго «удержаться» в Даурии они не смогли. С командиром формируемого азиатского воинства они не срабатывались: он не принимал их «регулярство» и «канцеляризм», а они не принимали и страшились его деспотизма. Уже тогда атаману Семёнову пошли первые жалобы на даурского коменданта:
— Разве можно казачьего хорунжего назначать старшим по должности над армейским полковником-фронтовиком...
— Штаб дивизии постоянно меняется. Документации, учёта не ведётся никакого. Господин барон штабного дела совсем не знает...
— Где это видано и в какой армии, чтобы заставлять нестроевых чинов тыловых команд носить погоны поперёк плеча. Его убедили отменить такое реформаторство...
— Дня не проходит без диких наказаний. Кого порют берёзовыми палками комендантские китайцы? Своих же, белых добровольцев...
— Гарнизонных жён отправляет в монастыри. За распутство их нещадно порют на глазах мужей...
— Ни одного железнодорожного эшелона не пропускает через Даурию без мер конфискации. Протесты по телеграфу даже не читает...
— Замашки у барона прямо диктаторские. Но должен же он кому-то подчиняться на войне. Или самому себе, и только?..
Барон явно не доверял, по крайней мере первое время, «туземным» командирам. Именно поэтому он ввёл в «азиатских» частях дивизии двойное командование: русские офицеры дублировали власть офицеров из числа монголов и бурят. В штабе и в артиллерии служили преимущественно русские, имевшие специальную военно-профессиональную подготовку в объёме военного училища или школы прапорщиков, прошедшие курс обучения в запасных батареях.
Атаман Семёнов, занятый читинскими делами, «упустил из своего поля зрения» коменданта станции Даурия, одновременно являвшегося командиром Азиатской дивизии. Унгерн власть атамана лично признавал, но никому из членов его Забайкальского временного правительства или штаба не подчинялся. И не думал подчиняться. Когда однажды из Читы в Даурию прибыла комиссия для проверки фактов незаконных реквизиций и потребовала каких-то бухгалтерских отчётов, барон учтиво предостерёг семёновских проверяющих:
— Господа чиновники. Вы явно рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!
— У нас есть предписание начальника штаба атамана Семёнова о проведении проверки известных нам фактов. Мы уполномочены...
— Мне ваши полномочия до одного места. В Даурии распоряжаюсь всем только я. По распоряжению самого атамана Семёнова...
Более резким тоном он « отослал» обратно в Читу комиссию, которой правительство поручило расследовать на железнодорожной станции Даурия факты взимания дани с проходивших мимо поездов, как пассажирских, так и грузовых. Жалоба харбинского правления Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) осталась без ответа.
Азиатская дивизия росла численно, и её надо было кормить, одевать и обувать. А тысячи лошадей в зимнее время обеспечивать фуражом: зерном и сеном, поскольку кони за тёплое время «объедали» пастбища даже вдали от станции. Унгерн решил проблему жизнеобеспечения воинов Азиатской дивизии и их лошадей следующим образом. Он вызвал к себе главного интенданта генерала Казачихина и строго напомнил ему:
— Господин генерал. Вам известна сумма, которая поступает из Читы на содержание конников моей дивизии?
— Известна, Роман Фёдорович. Она ничтожна. На казачью сотню хватит, но только на провиант и сено.