Став мужем маньчжурской принцессы из династии Цинь, генерал-майор фон Штернберг всё же получил немалые дивиденды на самое ближайшее будущее. Не серебряной китайской монетой, разумеется. Когда слух о необычном бракосочетании в Харбине пришёл в степи Внутренней Монголии, то местные князья преподнесли семёновскому генерала титул вана, то есть князя второй степени. Атаман Семёнов был рангом выше, нося титул цин-вана, монгольского князя первой ступени. Однако с маньчжурской императорской династией он не породнился.
Всё же потомку эстляндских рыцарей-крестоносцев были свойственны отдельные благородные поступки, почти рыцарские, отдававшие романтикой. Перед тем как Азиатская конная дивизия должна была оставить Даурию, барон вызвал к себе адъютанта поляка Гижицкого, человека приближённого и доверенного:
— Гижицкий. Сегодня приказываю тебе убыть в Харбин и вернуться через сутки. В Харбине задержишься на час-два, не более. Ты мне нужен здесь.
— Позвольте, господин барон, узнать цель моей поездки в Харбин.
— Отвезёшь моей жене, Елене Павловне, вот это письмецо.
— Однако конверт, господин барон, не запечатан.
— В нём нет ничего секретного. Я просто официально извещаю принцессу о разводе с ней.
— Но тогда может возникнуть бракоразводное дело.
— Его не будет. По китайским обычаям брак считается расторгнутым, когда муж об этом письменно извещает жену. Что я и делаю сегодня.
— Как же так, господин барон? Ваша женитьба вызвала столько восторгов в харбинском обществе...
— Пустое это. Нам скоро с тобой воевать с китайцами, и я не хочу оставить Елену Павловну вдовой. Это будет с моей стороны некорректно.
— Значит, вы решили расстаться с прошлой жизнью, Роман Фёдорович?
— Ты угадал, Гижицкий. У меня теперь есть только будущее. Как говорилось в средние века, оно на конце моего рыцарского копья...
Как выглядел внешне барон Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг в то время? В книге воспоминаний известного сибирского краеведа и публициста Д. П. Першина «Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак. Записки очевидца о смутном времени во Внешней (Халхаской) Монголии в первой трети XX века» есть такое описание внешности семёновского генерал-лейтенанта:
«На коротком туловище с длинными «кавалерийскими» ногами в сапогах-бурках сидела на довольно длинной шее небольшая голова блондина-тевтона...
Светлые блондинистые волосы слегка курчавились и, видимо, требовали стрижки. Из-под высокого лба и светлых бровей смотрели водянистые, голубовато-серые глаза с ничего не говорящим выражением, каким-то безразличием. Под довольно правильным прямым носом торчали давно не холенные, приличной длины усы, слегка прикрывавшие сжатые губы.
Всё его лицо было достаточно ординарно в сильным выражением тевтонизма и остзейского типа, но отнюдь не прусского, и если бы он был одет в хороший модный костюм, хорошо выбрит и тщательно причёсан, то вся его породистая стройная фигура с врождёнными манерами была бы вполне уместна в фешенебельной гостиной среди изящного общества».
...Военный крах Белого движения на Востоке предопределился поражениями колчаковских армий. Теперь белые с боями отступали вдоль Транссиба, имея впереди себя недавних союзников в лице чехословаков. Те лишили белых большей части паровозов и вагонов и, лишь изредка перестреливаясь с сибирскими партизанами, катили с комфортом к Владивостоку.
Под Красноярском колчаковцы потеряли около 60 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, все армейские обозы и всю артиллерию. Во главе организованно отступавшей 2-й Сибирской армии стал один из подлинных героев Белого Дела генерал Владимир Оскарович Канн ель. Днём командующего армией, у которого ноги были обморожены до колен, сажали на коня, ночью верные бойцы несли генерала на руках.
Каппель умер на разъезде Утай близ железнодорожной станции Канск, когда отступавшие через заснеженною сибирскую тайгу белогвардейцы вновь вышли к Транссибу. Тело генерала положили в гроб, и каппелевцы повезли его с собой. Прорвавшись с боем мимо Иркутска, белые по льду перешли Байкал. Так каппелевцы оказались в семёновском Забайкалье, охваченном партизанской войной.
Прибытие в Забайкальский край 30 тысяч закалённых в боях последних колчаковских войск атаман Семёнов и его военачальники встретили с восторгом. Среди каппелевцев были известные своими делами полки ижевских и воткинских рабочих, одетых в гимнастёрки из мешковины. Ижевцы и воткинцы были в своей массе фронтовиками Первой мировой войны. О их стойкости ходили легенды, и потому красные, заполучив таких пленных, расстреливали их на месте.
Весной 1920 года в Забайкалье была создана белая Дальне-Восточная Русская армия. Она состояла из двух корпусов. Один составили атаманские войска, два других — каппелевцы. Должность главнокомандующего возложил на себя, разумеется, Семёнов. Командующим армии стал генерал Войцеховский. После его отъезда за границу этот пост принял генерал Лохвицкий, а затем — Вержбицкий.
В число атаманских войск входила и Азиатская Конная дивизия, «сидевшая» гарнизоном на пограничной железнодорожной станции. В начале февраля она состояла из 1-го и 2-го конных татарских полков (большая часть конников — татары и башкиры, в основном из казаков), 1-го и 2-го конных бурятских полков, монголо-бурятского конного полка, монгольского конного дивизиона, Азиатского артиллерийского дивизиона. Полки часто перекраивались и переименовывались, по воле генерал-лейтенанта фон Унгерна дивизия всё время находилась в стадии «формирования».
На 10 апреля 1920 года её численность была следующей: 105 офицеров, 1233 конника, 365 пехотинцев при 8 орудиях и 13 пулемётах, не считая дивизионных тылов и обозов. Дивизия было силой (по штатам военного времени старой русской армии) немногим более одного кавалерийского полка и неполных двух рот пехоты при одной конной артиллерийской батарее. Но по меркам Гражданской войны на Дальнем Востоке и в Забайкальском крае унгерновское войско выглядело достаточно внушительно.
По своему составу Азиатская конная дивизия была многонациональной (или интернациональной). В её рядах служили русские казаки Забайкалья, Оренбурга, Амура, буряты, монголы (в том числе харачины и баргуды), татары, башкиры, китайцы, японцы, тибетцы, казахи и многие другие. По словам самого Унгерна, под его знамёнами воевали 16 национальностей.
Дивизия формировалась на чисто добровольных началах, а не по мобилизации, принудительной и насильственной. Условия найма в неё добровольцев любого языка и звания, к примеру, были для лиц служилого казачьего сословия Российского государства следующими:
«1. Молодые казаки, нигде ранее не обучавшиеся, при поступлении на службу в дивизию обязаны прослужить 4 месяца. Приводят с собой коня с седлом, а также обязаны иметь шубу, ичиги (кожаная обувь бурят и монголов. — A.Ш.), бельё, папаху. Единовременное пособие в сумме 50 рублей производится через станичных атаманов, последние выплачивают новобранцу 75 руб. за обмундирование и 50 руб. семье. Месячное жалованье — 7 руб. 50 коп.
2. Строевые казаки старых сроков принимаются на тех же условиях. Срок службы — 3 месяца.
3. Казаки, окончившие учебную команду, урядники получают месячное жалованье 10 руб.
4. Добровольцы, получившие Георгиевские кресты в японскую и германскую войны, получают за каждый крест 5 руб. в месяц.
5. За каждое увечье и тяжёлое ранение, влекущее за собой неспособность к труду, добровольцы получают 1000 руб. единовременного пособия. В случае смерти добровольца семья получает единовременное пособие в сумме 1000 руб. Единовременные пособия производятся станичными атаманами...»
Из этих условий принятия на службу казаков выходило, что почти всё финансовое бремя несли станичные атаманы, а не командир Азиатской конной дивизии. Это тем более любопытная деталь, поскольку многие станицы и посёлки забайкальского казачества находились в «красной зоне».
Забегая вперёд, можно сказать, что когда унгерновская дивизия пошла в поход в Халху, условия добровольного наёмничества (на бумаге, разумеется) заметно изменились. Теперь доброволец давал подписку, что он будет сражаться в Монголии и за её пределами, где будет приказано. Подъёмные при поступлении на службу должны были выдаваться в размере 60 рублей золотом. Всаднику полагалось месячное жалованье 15 рублей в месяц, офицеру, в зависимости от его звания и занимаемой должности — от 25 до 30 золотых рублей в месяц.
Однако проза жизни оказалась иной. Дивизионная казна обычно пустовала, и добровольцу-казаку не приходилось рассчитывать на обещанное жалованье золотом. Он и «за границей» продолжал получать в месяц всё те же 7 рублей 50 копеек. Получал он эти деньги, Разумеется, не своевременно. Так что ему во многих случаях следовало рассчитывать только на участие в реквизициях, или, говоря проще, в грабеже «взятых» населённых пунктов. Что постоянно и делалось.
Азиатской конной дивизии приходилось участвовать в операциях против забайкальских партизан. В ходе таких действий «партизанские» селения подвергались полному опустошению. Однако такое не смущало атамана Семёнова. Он считал унгерновскую дивизию одной из самых боеспособных в созданной им армии. На одном из банкетов в Даурии атаман заявил:
— Земля держится на трёх китах, а народная власть в Сибири — на Забайкальских казаках, на Первой маньчжурской дивизии и Азиатской конной дивизии барона Унгерна-Штернберга.
Под народной властью в Сибири белоказачий атаман, разумеется, понимал только власть свою самоличную. И никакую другую...
Пока каппелевцы держали фронт в Забайкалье, а большая часть атаманского корпуса бездействовала, отсиживаясь в Чите и на железнодорожных станциях, в семёновском стане началась очередная смута. Генерал Лохвицкий, командующий Дальне-Восточной Русской армией, решил навести законный порядок в своих тылах. И атаману Семёнову пришлось с ним согласиться, поскольку читинское правительство было засыпано сотнями и сотнями жалоб. И особенно на барона Унгерна-Штернберга.