Близ Чугучака белые изгнанники устроили лагерь из землянок, шалашей и палаток. Чёрные линейки получили название улиц Уральска и Оренбурга. На поселенцев вскоре обрушился сильный голод, унёсший не одну сотню человеческих жизней. В поисках нового места пристанища старый генерал послал в монгольский Алтай отряд оренбургских казаков. Над штабной землянкой генерала Бакича, человека эсеровских взглядов, развевался флаг удивительного цвета. Полотнище было красное, лишь в его верхнем углу, возле древка, был нашит небольшой трёхцветный прямоугольник.
Синьцзянские власти узнали обо всём, но, не имея достаточных военных сил, не смогли «справиться» с белым генералом Бакичем. Их встревожило ещё то, что в лагерь белых прибыло неизвестное число русских крестьян, повстанцев против Советов из Западной Сибири: те наотрез отказались сдать китайским чиновникам своё оружие.
Вскоре, однако, местный губернатор нашёл выход из положения. По его просьбе пекинское правительство обратилось за помощью к Москве. И помощь Пекин получил незамедлительно. 17 мая 1921 года командование Туркестанского фронта подписало секретный договор с властями Синьцзяна о вводе войск Красной Армии на территорию этой китайской провинции. Граница открывалась для входа и выхода армейских частей чужестранной армии. Таких примеров мировая военная история знает немного.
Однако разгромить тогда корпус Бакича сильным и внезапным ударом не удалось. В ходе боев, которые проходили на севере Синьцзяна в мае и июне 1921 года, беглецы-колчаковцы при большом неравенстве в силах потеряли около тысячи убитыми и полторы тысячи пленными. Генералу Бакичу с 5-тысячиым отрядом и частью семей удалось уйти в западную часть Монголии, в Алтайский округ (в это время барон Унгерн уже находился в красном плену). При этом большая часть белогвардейцев огнестрельного оружия не имела.
Но сперва генерал Бакич взял трёхдневным штурмом последний китайский город у границ с Халхой — Шарасумэ. Это спасло оренбуржцев от голодной смерти. Красные войска в погоне за ними не стали заходить столь далеко на сопредельной территории и ушли назад, предварительно предав огню полуразрушенный лагерь белых под Чугучаком. В тот военный конфликт китайские провинциальные войска благоразумно вмешиваться не стали.
Унгерновское письмо Бакич, в отличие от Анненкова, получил. Но командиру Азиатской конной дивизии он не ответил. С посланцем барона Бакич имел самую короткую беседу:
— Передайте командиру вашей дивизии, что я ему не союзник в военных планах. По двум веским причинам.
— Почему, позвольте спросить?
— Во-первых, мой корпус имеет сил больше, чем его Азиатская конная дивизия. Поэтому я могу действовать против большевиков на юге Сибири вполне самостоятельно.
— А во-вторых, господин генерал?
— Во-вторых» у меня с вашим начальником идейные разногласия.
— Какие же?
— Барон желает восстановить в России монархию Романовых. А я выступаю за созыв в освобождённом Отечестве всенародного Учредительного собрания...
Получив такой устный ответ из Шарасумэ, Унгерн-Штернберг не один день ходил мрачный. Он всё же не терял надежды, что колчаковский корпусной начальник «одумается». Воевать против Советов в одиночку теперь не приходилось. Время генералов Лавра Георгиевича Корнилова и Николая Николаевича Юденича (особо почитаемых бароном) прошло. Но и в дальнейшем самоуверенный Бакич не пытался установить с ним связи. Союзника в Унгерне он упрямо не видел, а главенство его над собой признать просто не мог:
— Я получил чин генерал-лейтенанта от Верховного правителя России адмирала Колчака. А барон — всего лишь от казачьего атамана Семёнова. Да к его генеральским погонам любой мой сослуживец по царской армии всерьёз относиться не будет...»
Нежелание колчаковского генерала с «мужицкой идеологией» объединиться имело ещё одну подоплёку. Вырвавшиеся из кольца чоновских отрядов повстанцы принесли в стан Бакича обнадёживающие вести о многочисленности крестьянских восстаний в Сибири против Советской власти» об антоновском выступлении на Тамбовщине.
Но генерал Бакич не успел ворваться с остатками своего корпуса белой Оренбургской армии в Южную Сибирь. Красная Армия его опередила, нанеся упреждающий удар. Когда белые были уже почти разгромлены, Бакич повёл последних своих людей на отчаянный прорыв, на ружейные залпы и пулемётные очереди. Он демонстративно отбросил револьвер с ещё не всеми расстрелянными патронами и шёл впереди колонны с деревянным крестом в руках в свой последний бой с красными.
Ближайшее окружение убеждённого монархиста барона Унгерна фон Штернберга не раз интересовалось у него «перспективами» возвращения Романовых на всероссийский престол. В этом программном вопросе Роман Фёдорович высказывался так:
— Новым государем освобождённой с помощью нашего оружия России будет император Михаил Александрович Романов.
— Но он же был арестован большевиками и выслан под стражей из Петрограда в Пермь.
— Это и хорошо. Пермь ближе к Сибири и Монголии, чем Петроград.
— В газетах писали, что большевики увезли великого князя из гостиницы за город и там убили его.
— Были такие сообщения. Но по всей Сибири ходят упорные слухи, что великий князь Михаил Александрович сумел бежать. И теперь с помощью верных слуг пробирается на восток.
— Но на сегодня официальное заявление Советов о его бегстве из Перми ничем пока не подтвердилось?
— Такую версию никто, кроме моих некоторых штабных, сомнению не подвергает. В том числе и я, ваш командир Азиатской конной дивизии.
— Значит, если бежавший великий князь прибудет к нам, для красных это будет страшным сюрпризом.
— Не это. Им будет наш освободительный поход на Верхнеудинск. Великий князь и будущий всероссийский император Михаил Александрович будет нашим знаменем. Знаменем всего Белого Дела и народного восстания против большевистской и всякой революционной власти.
— Тогда почему великий князь до сих пор не объявился?
— Значит, пока пора не пришла. Он объявится, когда Белое движение на Востоке и в Сибири обретёт большую воинскую силу.
— Ещё один вопрос. Кем в действительности был тот, кто в Чите выдавал себя за цесаревича Алексея и был посажен атаманом Семёновым в городскую тюрьму?
— Это был самозванец. Лжецаревич. Как Лжедмитрии — Гришка Отрепьев и тушинский вор Богданка.
— Почему тогда великий князь Михаил Александрович не объявился в Омске? Ведь там адмиральские Министры на банкетах поднимали за него заздравные тосты.
— Наследник трона в Верховного правителя не верил. А вот забайкальское казачество в чудодейственное опасение Михаила Александровича верит. Чем тогда можно объяснить, что верхнеудинские буряты, сибирские городские обыватели верят в официальное заявление большевиков о бегстве великого князя?
— Так всё же где свидетельства о том, что наследник трона жив?
— Свидетельства? Читать Библию надо иногда, господа офицеры.
— Когда читать, когда мы весь день на службе? Да и где взять эту Библию в Урге или в Улясутае?
— Надо — найдёте. Напомню вам, господа азиаты, библейское пророчество Даниила: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени»...
Монархист барон Унгерн «отметал» любую информацию, которая Говорила за убийство родного брата императора Николая П. Он до последних дней верил в скорое пришествие великого князя Михаила Александровича. Когда после краха адмирала Колчака в руки семёновского генерала попала одна из читинских газет с фельетоном на эту тему, Унгерн фон Штернберг пришёл в неописуемую ярость. Он приказал начальнику штаба полковнику Ивановскому:
— Запомнить фамилию этого пасквильного газетчика, чей фельетон. Возьмём Читу: найти, выпороть бамбуком, а потом повесить. Газетёнку — закрыть...
После освобождения Урги от китайских гаминов правительство Богдо-гэгена обязалось обеспечивать Азиатскую конную дивизию всем необходимым. При этом сроки не обговаривались. Но вряд ли кто из окружения Живого Будды мог предположить, что «освободители» задержатся в столице и в самой Халхе надолго. Мера благодарности «таяла» с каждым месяцем. Исполнять повинность «пропитания» унгерновцев монголам становилось всё труднее и труднее, о чём Джембцзун-Дамба-хутухта и его министры знали, как говорится, из первых рук.
Унгерн мог выплачивать денежное жалованье своим солдатам и офицерам, «когда у него были деньги». Мука имелась не всегда. В остальном унгерновцы обеспечивались так называемым «чингисхановским пайком». По поводу его барон говорил:
— Моих азиатов, не получающих денег, нужно кормить всегда. Иначе они воевать не будут...
«Чингисхановский паек» равнялся четырём фунтам мяса в сутки. На мясную порцию Азиатской конной дивизии в месяц требовалось около двухсот голов скота. Только в ургинское интендантство ежедневно пригоняли стадо в 60—70 голов: быков, овец, лошадей. Унгерну его тыловики подсчитали, что содержание одного всадника с конём обходится по местным ценам в одни американский доллар в сутки. Дивизия численностью в три с половиной тысячи всадников требовала на своё ежемесячное содержание около ста тысяч долларов. Таких денег барон не имел. И не мог иметь.
Понимал ли Роман Фёдорович всю опасность своего дальнейшего сидения в Урге? Вне всякого сомнения, понимал. Известен даже «последний звонок» об опасности на сей счёт. В ургинское интендантство пригнали как-то три сотни быков, но у них обнаружились все признаки чумы. Тогда стадо погнали на прививку за несколько десятков вёрст от столицы. С учётом времени на их возвращение Азиатская дивизия на две недели должна была остаться без «чингисхановского» пайка.
Унгерновские интенданты, в страхе перед наказанием, поспешили в министерство финансов, которое ведало довольствием войск Халхи. Они просили заменить «чумной гурт» другим, который можно было бы в тот же день отправить на скотобойню. Но интендантам министерские чиновники отказали в самой неприличной форме, а один даже в пылу ссоры выкрикнул: