и ещё оставались некоторые воинские части. Это была казачья сотня, которая несла личную охрану Богдо-гэгена. С севера Ургу на всякий случай прикрывал отряд поручика Сухарева в 300 человек...
Проводить Азиатскую конную дивизию в поход на север вышел едва ли не весь город. Для большинства ургинцев это было зрелище, равное военному параду. Многие женщины плакали, расставаясь со своими мужьями и кавалерами. «Азиаты» уходили, как писали, без чувства обречённости. Испытывая благоговейный страх перед бароном, они, однако, верили в его звезду. Ведь не зря же монголы величали семёновского генерала Богом Войны.
Всё же историки сходятся в одном: население монгольской столицы облегчённо «вздохнуло» после ухода «азиатов». Кормить, содержать и терпеть такое воинство городу Урге приходилось всё с большим и большим трудом.
Однако если ургинцы скромно праздновали такое событие, то на монгольской стороне границы с Советской Россией, в Алтан-Булаке по такому случаю устроили большой митинг. Первым на нём с речью выступил представитель ЦК Монгольской Народной партии:
— Белые, не имея ни дома, ни родины, выгнанные из России рабочими и крестьянами, видя безвыходность своего положения, хотят вовлечь монгольский народ в войну, якобы за освобождение Монголии. В действительности же, силою мобилизовав монголов, направляют их против нас, борющихся за восстановление демократического строя и освобождение Монголии от иностранцев...
Страстную речь перед красными цэриками и горожанами произнёс военный министр Сухэ-Батор. Среди прочего он заявил на митинге:
— Я не преследую никаких корыстных целей и стремлюсь к одному: освобождению всего монгольского народа от ига китайских притеснений и банд белых и установления демократического строя. Для достижения этих целей я не пожалею головы...
Взявший слово представитель Дальне-Восточного комитета Коминтерна торжественно вручил Сухэ-Батору «почётную» саблю и сказал:
— Молодая монгольская армия в самом скором времени сумеет избавиться от китайских притеснителей и русских генералов...
Красные монголы Сухэ-Батора получили новую помощь от «северного соседа». Внеочередное заседание Реввоенсовета войск Сибири в городе Новониколаевске приняло решение послать 12 пулемётов с патронами, ручные гранаты, две тысячи трофейных японских винтовок, походную радиостанцию и... одно авиационное звено: аэропланы и воздухоплавателей.
...Как сами унгерновцы восприняли открытие новой страницы Гражданской войны в России? Об этом пишет, например, в своих мемуарах белогвардеец Б. Волков:
«С несколькими тысячами, из которых едва одна треть русских, остальные же — только что взятые в плен полухунхузы, полусолдаты-китайцы, необученные монгольские всадники, разрозненные шайки грабителей — чахар, харачинов, баргудов, типа шайки знаменитого Баяр-гуна, — объявить войну всей России!
Обладая жалкой артиллерией и боевым снаряжением, выступить против великолепно оборудованной в техническом отношении советской армии...
Что это? Великий подвиг или безумие?..»
В своём втором походе в Забайкалье (первый был из Даурии к Акше) генерал-лейтенант фон Унгерн-Штернберг продемонстрировал полное пренебрежение (а скорее всего — незнание) к основам тактики. Прежде всего к азам военной разведки. Азиатская конная дивизия проводила наступательную операцию, почти ничего не зная о своём противнике. Отсюда можно судить о том, что престижное Павловское военное училище мало что дало будущему командиру кавалерийской дивизии армии атамана Семёнова.
Когда генерал Резухин напомнил барону о том, что надо бы выслать вперёд разведку, тот только отмахнулся:
— Красные выйдут на меня и без разведки. Зачем я их буду искать по степи, пусть сами ищут азиатов.
— Всё-таки надо, Роман Фёдорович, разведать и Алтан-Булак, и места под Троицкосавском.
— Брось ты, Резухин, наводить тень на плетень. Зачем посылать сотни в разведку, когда есть отменные проводники. Им все тропы здесь известны с детства.
— Но мы же должны иметь на той стороны своих агентов. Хотя бы одного полковника Редля в штабе красных в Иркутске.
— Чех Редль на большевистской службе съест у нас всю казну, которая, сам знаешь, почти пуста. Внешней разведкой пускай занимается атаман Семёнов. Он в дипломатию играет на своей железнодорожной станции Маньчжурии.
— Но мы же должны знать о силах и замыслах большевиков? Ведь война идёт, а не баранта среди монголов.
— Должны. И знаем достаточно.
— Из каких источников, господин барон?
— Надо слушать рассказы русских перебежчиков из-за кордона и читать харбинские белогвардейские газеты.
— Но там же одни сплетни о нас, красных и японцах с Чжан Цзолинем. Читать противно.
— Пусть сплетни. А ты читай между строк. Вот тебе и нужная развединформация. И больше её нам не надо...
Противник в лице военной разведки советской 5-й армии командарма Матиясевича, штаб которой располагался в Иркутске, старался узнать о силах белых в Халхе как можно больше. Однако засылаемые в Ургу агенты из числа красных бурят и монголов приносили не только противоречивые, но — и сильно преувеличенные сведения. Как говорится, у страха глаза велики.
К тому же будущие Победители белого генерала Унгерна из вполне понятных соображений сами старались в отчётах и донесениях преувеличить силы разгромленного врага. Численность унгерновцев «доводилась» до 10 с половиной тысяч человек. По телеграфу одна за другой шли «оперативки» о белых, готовых к войне по ту сторону монгольской границы:
«Японский наёмник барон Унгерн в настоящее время удерживает за собой большую часть Монголии и её столицу Ургу...»
«Войска белобандита барона Унгерна обучаются с помощью опытных японских солдат и офицеров. По агентурным данным, в его штабе много японских офицеров, которые маскируются под монгольских князей...»
«Банды генерала Унгерна представляют значительную силу. Их насчитывается более десяти тысяч хорошо вооружённых с помощью Японии белогвардейцев...»
На самом же деле барон имел войск в два с половиной раза меньше. На допросе он назвал 3300 человек, включая сюда бригаду Резухина и отряд Казагранди. Неясно, из каких соображений, но он преуменьшил свои силы на тысячу с лишним человек.
Откуда образовалась совершенно нереальная цифра численности сил барона Унгерна фон Штернберга? Прежде всего из архивных, сохранившихся источников советской стороны. Такие данные приводит, например, исследователь А.Н. Кислов в своей книге «Разгром Унгерна (о боевом содружестве советского и монгольского народов)», которая увидела свет в одном из московских издательств в 1964 году.
Кислов на основе архивных данных определял численность собственно Азиатской конной дивизии в 4800 сабель (кавалеристов), 200 штыков (пехотинцев) с 20 пулемётами и 12 лёгкими орудиями. Такая цифра сложилась потому, что исследователь включил в состав Азиатской дивизии монгольский отряд под начальством князя Сундуй-гуна и чахаров Баяр-гуна.
Остальные «тысячи» складывались из численности отрядов союзников Унгерна. Но все они даются с заметным преувеличением: у Казагранди — 620 сабель, у Казанцева — 680, у Кайгородова — 700, у Шубина — 620 (!), в Цэцэнханском аймаке — по рекам Керулен и Онон — «бурято-русские отряды» насчитывали 3450 сабель. Всего «в подчинении Унгерну», пишет Кислов, находилось 10 550 сабель, 200 штыков, 37 пулемётов, 21 орудие. Но реально даже половины таких войск и вооружения «белый барон» не имел и в лучшие времена. Он просто не мог в силу многих условий идущей к завершению Гражданской войны иметь такую силу.
Агенты разведотдела штаба 5-й армии сообщали преувеличенные сведения о численности пулемётов и артиллерии у белых. Пулемётов же Унгерн имел десятка два, в том числе много неисправных. В отчётах красных говорилось о 21 артиллерийском орудии. В действительности же пушек было всего восемь. Это были горные орудия (полученные в своё время в Чите от атамана Семёнова) и так называемые «аргентинки» из числа китайских трофеев, взятых при штурме Урги.
Снаряды же имелись только к горным пушкам. К «аргентинкам» они плохо подходили, поскольку имели несколько меньший калибр. При стрельбе из «аргентинок» снаряд имел дальность полёта вместо пяти вёрст всего одну с небольшим. Причина крылась в том, что он не «ввинчивался» в резьбу, а скользил по стволу, как чугунное ядро в старинной гладкоствольной пушке. Но всё же вылетал из ствола и при падении разрывался. Батарейцы шутили:
— Если врага из аргентинки не убить, то напугать точно можно. Лишь бы снаряды хоть какие были. Всё гром...
Азиатская дивизия целиком была конной. Пехота в ней значилась только в сводках краевого командования. Пулемёты возились во вьюках. Батареи тоже именовались конно-артиллерийскими. Во всей дивизии не было ни одной разведывательной сотни, ни одной сапёрной команды, ни одной команды связи. Под термин «спецподразделение» подходила только «карательная» группа Сипайло и Бурдуковского. Дивизионный штаб занимался большей частью интендантскими проблемами.
Унгерн, носивший на плечах погоны генерал-лейтенанта, не хотел и знать, что такое топографическая карта. К военной науке топографии он относился неприязненно ещё тогда, когда носил алые погоны «павлона». Новопроизведённое белое офицерство картами в своём большинстве пользоваться просто не умело. Приказы по Азиатской конной дивизии писались не часто, а в боевой обстановке они заменялись устными приказаниями барона, отдаваемыми через ординарцев. Унгерн говорил:
— Пока писарь выводит мой приказ, посланный устно ординарец будет уже на месте.
— Если письмоношу убьют, красные узнают всё из письма. А если пуля догонит ординарца, то мёртвый он будет нем, как рыба. Что лучше?..
— Нельзя доверять бумаге боевые приказы. Она сгорит или размокнет так, что ничего не прочитаешь. А слово — оно как ветер...
Но самоуверенности у белого барона, вполне возможно, поубавилось бы, знай он о силах красных, противостоящих на пути похода Азиатской конной дивизии. Первым барьером перед ней вставали четыре полка (сотни) конных цэриков Сухэ-Батора, несколько красных партизанских отрядов и 2-я Сретинская кавалерийская бригада армии Дальне-Восточной республики в 700 сабель с 24 пулемётами. Здесь же располагался пограничный пехотный батальон силой в 500 штыков.