Поразительно было и другое: почти весь этот путь Унгерн не пользовался услугами проводников. Своё войско он вёл по приречью Селенги сам. Во время допросов его спросят:
— Вы знали район предстоящих боевых действий?
— Знал. И достаточно хорошо.
— А когда вы здесь могли быть?
— В1913 году я совершил своё первое путешествие в Халху. От Верхнеудинска до Усть-Кяхты добирался купеческим пароходом-тихоходом. На здешние берега насмотрелся вдоволь.
— Но это же было восемь лет назад?
— Ну и что? У меня отличная память на любую местность. Сродни звериной...
Белых на территории Забайкалья начали преследовать. Однако теперь бывший Рокоссовского кавалерийский полк и конный партизанский отряд полного Георгиевского кавалера Щетинкина никак не могли догнать «азиатов». Преследователи находили только остывшие угли потухших сутки, а то и двое назад кострищ.
Немногочисленную пехоту барон приказал везти на телегах. Пушки переправлялись через водные преграды известным с древности способом. Забивали несколько быков и ждали, когда их туши под жарким летним солнцем вздуются. Затем связывали вместе, и получался своеобразный зловонный понтон, который выдерживал тяжесть артиллерийского орудия. Щетинкин, руководивший преследованием унгерновцев, только удивлялся при виде таких чудовищных по виду понтонов, ставших плодом воображения и «чингисхановских» знаний белого барона:
— Этому Унгерну сидеть бы где-нибудь в университете и читать историю. Додуматься до того, что помнят только учёные ламы...
В Джидинской и Селенгинской долинах барона ожидало полное фиаско. Разом разрушились все его надежды на пополнение из местных казаков и бурят. Многие сёла и деревни встречали белых полным безлюдьем. Люди прятались в леса. В других селениях в тайгу уходила мужская половина, способная носить оружие и подлежащая мобилизации в ряды белогвардейского войска. Добровольцев почти не оказалось. Барон неистовая:
— Кто мне говорил, что в селенгинских станицах живут самые верные нам казаки?! Где они?
В Селенгинской Думе мобилизовано всего несколько десятков бурят?! А куда делись остальные конники-буряты?
— Где крестьяне? Ведь им не по пути с большевиками. Те их за последние два года до нитки обобрали продразвёрсткой...
Семёновский генерал» ставший у Богдо-гэгена монгольским цин-ваном, откровенно не понимал происходящего в забайкальской глубинке. А суть дела была проста: простому люду уже осточертела трёхлетняя Гражданская война, которая раз за разом прокатывалась по области расселения Забайкальского казачьего войска, по земле Бурятии. Всем давно хотелось мира, и даже та часть местного населения, которая неприязненно относилась к Советской власти, не желала больше воевать.
31 июля белые вышли к Гусиному озеру. На его берегах располагался самый большой буддистский монастырь Бурятии — Гусиноозёрский дацан. Он являлся официальной резиденцией главы буддистской церкви в России Хамбо-ламы. Здесь «азиаты» встретили в первый раз за этот поход сильное сопротивление: в дацане укрепились два стрелковых батальона красных, имевших артиллерийскую батарею из четырёх орудий.
В данном случае Унгерн всё же не пренебрёг разведкой. На основе её данных он и построил план штурма Гусиноозёрского дацана, пойдя на военную хитрость. Чтоб отвлечь внимание противника, обозу и санитарным повозкам с ранеными было приказано двигаться по дороге на виду из монастыря. Красные, заметив выходившую из ближайшего леса голову неприятельской колонны, стали устанавливать пушки на этой стороне дацана, стянув сюда и большую часть пехотинцев.
Тем временем конные сотни белых обошли монастырь путём, хорошо скрытым поросшими густым лесом сопками. Конница появилась перед защитниками дацана совершенно неожиданно, и те не успели перетащить орудия на новое место и изготовить их для стрельбы. Белые ворвались на территорию Гусиноозёрского дацана с налёта. Почти час среди юрт лам и храмов шли ожесточённые рукопашные схватки: раненых и убитых оказалось у обеих сторон много.
Видя безвыходность своего положения, оставшиеся в живых стрелки и артиллеристы сложили оружие и сдались в плен. Командиры батальонов покончили жизнь самоубийством. В плену их ничего хорошего не ожидало. Один перед тем, как послать себе пулю в висок, зашёл в озеро по горло, чтобы враг не надругался над его трупом. Всё это происходило на глазах барона:
— Красиво. Стреляют до последнего, а потом себя. Совсем как юнкера белой гвардии. Словно люди рыцарской чести...
Итогом победы стало взятие в плен четырёхсот стрелков-красноармейцев. Трофеи оказались весомы: четыре полевых орудия и почти не израсходованный запас снарядов к ним. Пленных барон приказал построить на площади перед главным храмом:
— Я посмотрю сам лично в глаза каждому. И определю, кто красный доброволец и большевик. Их расстрелять. Остальных можно считать надёжными для вступления в наши ряды...
Унгерн так и поступил, лично посмотрев в глаза каждому военнопленному. В итоге около сотни попало в руки комендантской команды палача Бурдуковского для «немедленного уничтожения». Остальные «вступили» в ряды Азиатской конной дивизии. Теперь в её рядах было свыше полутысячи пехотинцев. Правда, почти все из числа пленных.
На следующий день унгерновцы сделали привал на северном берегу Гусиного озера. Здесь стало известно, что со стороны Верхнеудинска на Убукун движутся значительные силы красных. Они перекрывали самый удобный путь к Транссибирской железнодорожной магистрали. Два дня барон думал, что ему предпринять, куда идти дальше. Бывшие при нём безотлучно ламы-прорицатели советовали пробиваться к Байкалу и указывали на городок Мысовск, который, по их гаданиям, следовало взять незамедлительно.
Унгерн-Штернберг два дня провёл в полной нерешительности. До заветного Верхнеудинска оставалось всего два суточных конных перехода, вёрст семьдесят. Но барон не знал, что в городе началась страшная паника. Для отпора белым там под ружьё ставили всех, способных его носить. Верхнеудинск был объявлен на осадном положении, там начались превентивные аресты «буржуазных элементов» и их пособников.
На стоянке Роман Фёдорович получил «потрясшее его» сообщение из оставшегося в ближнем тылу Гусиноозёрского дацана, где разместилась часть дивизионного обоза:
— Господин генерал. В дивизии началось воровство.
— Кто? Где?
— В Гусиноозёрском дацане местные ламы ночью обчистили несколько обозных телег.
— Что украли?
— Неизвестно сколько мешков муки и мануфактуры несколько штук. Пропали и некоторые ваши личные вещи.
— Приказываю лам собрать, раздеть и хорошенько отлупить бамбуком. Не трогать только гусиноозёрских настоятелей.
— Что ещё делать, господин генерал?
— Пополнить возимый запас муки за счёт монастырских запасов. В наказание местным ламам...
Наконец, после тяжёлых раздумий, Унгерн вновь начинает действовать. Один полк отправляется к Новоселенгинску. Красные этот городок защищать не стали, и белые заняли его, по сути дела, без боя. Унгерновцы продвинулись почти до самого посёлка Убукун. Дальше они не пошли, поскольку стало известно, что крупные силы противника будут у Убукуна в течение светового дня.
Барон всё же отваживается прорваться к ближайшей железнодорожной станции Мысовой. Туда ведёт узкая долина с плохой колёсной дорогой. Но когда белая конница своим авангардом втягивается в дефиле, то оказывается, что вражеская пехота уже заняла сопки по сторонам долины. Это установила казачья разведка. Двигаться вперёд означало одно: попасть под перекрёстный ружейный и пулемётный огонь. Унгерн приказывает отойти назад:
— Надо переждать у Новоселенгинска день-два. Где-то здесь должны находиться наступающие японские войска. И атаман Семёнов с ними. Надо выждать, а потом пойти на соединение.
«Азиаты» со слов своего военачальника в это верят. И когда в небе неожиданно появляются аэропланы, не один десяток голосов надрывно восклицает:
— Смотрите! Японцы идут к нам на выручку!..
Поэтому с земли по аэропланам не стреляли. Те беспрепятственно появились над лагерем белых и совершенно неожиданно обрушили на их головы и головы их лошадей свой смертоносный груз: маленькие авиационные бомбочки, которые не столько разили осколками, сколько нагоняли страх оглушительными взрывами.
Но это было ещё не всё. С неба на землю полетели до сих пор не известные в Гражданской войне свинцовые стрелы. Это было изобретение союзников России по Антанте французов. Когда в 1914 году германцы рвались к Парижу, то в ходе воздушных атак на них высыпали из ящиков металлические стрелы длиной сантиметров в двадцать. Падая с большой высоты с огромной скоростью, стрелы, в случае прямого попадания, буквально прошивали людей и лошадей, нанося им если не смертельные, то страшные рваные раны.
Таким оружием, последним словом военной техники, Франция вооружила своего союзника. Но пока необычный груз везли из Владивостока, мировая война закончилась, и он застрял под Иркутском. Белая армия адмирала Колчака воевать стрелами с Красной Армией не стала. А вот на финише Гражданской войны в Сибири французское изобретение применение всё же нашло.
4 августа Азиатская конная дивизия начала с боями отступать к монгольской границе. Красные стали обкладывать белых буквально со всех четырёх сторон. С юга, из Урги, подходил Нейман со своими стрелковыми полками и конно-партизанский отряд Щетинкина. Со стороны Верхнеудинска, с севера, подходили сразу шесть стрелковых полков с артиллерией, отряд особого назначения. Особую угрозу представляла маневренная Кубанская кавалерийская дивизия силой тысячу сабель. За ними подтягивались другие войска советской 5-й армии. Они перебрасывались к месту событий из Иркутска по железной дороге.
По самым скромным подсчётам, против «бешеного барона» выдвигалось тысяч пятнадцать красных бойцов, не считая резервов. То есть превосходство было почти четырёхкратное, а в артиллерии и пулемётах просто подавляющее. Семёновский военачальник достоверно знал об этом из допросов пленных. И он понял, что путь на север, к Байкалу, ему наглухо закрыт.