— Не бойтесь. Мы не прольём ни капли его крови...
Так в считанный час против демона монгольских степей вызрел ещё один мятеж в его последнем войске. Но никто из цэриков даже и не помышлял об убийстве Цаган-Бурхана — их живого Цаган-Бурхана, Бога Войны.
Телохранители решили «сдать» его живым и невредимым противной стороне. Им было всё равно, кто это будет — или красные монголы Сухэ-Батора, или советские отряды, которые вели поиск белогвардейцев в приграничье. За белого генерала они могли получить прощенье. И безбоязненно вернуться к семьям.
Мятеж Азиатской конной дивизии, не пожелавшей идти вслед за своим командиром в призрачный Тибет, обернулся крахом всех жизненных помыслов Унгерна фон Штернберга, Теперь у него оставался один-единственный козырь — выпестованный им Монгольский дивизион.
Барон видел в цэриках Сундуй-гуна преданнейших телохранителей бостонных владык, на которых можно было положиться в самую трагическую минуту. Но ошибся. Во все времена на Востоке телохранители изменяли своим хозяевам. Даже тем, кого страшились и боготворили. Именно таким был для белых монголов последний цин-ван в многовековой истории Халхи. Бог Войны здешних степей.
После того как Унгерну изменило его войско, произошло то, чего он больше всего боялся в жизни. Он не погиб, как «белый рыцарь» в бою, как «восемнадцать поколений его предков», а живым попал во вражеский плен. Последнее он считал делом совершенно позорным. И никогда не думал, что так оборвётся его жизненный путь, который пролегал по тропе войны.
Глава двенадцатаяПРОЛОГ ВМЕСТО ЭПИЛОГА
онгольский дивизион поднял бескровный мятеж против божественного Цаган-Вурхана по приказу князя Сундуйгуна. Он оказался предателем: ведь он давал клятву на верность, вступая в ряды белой Азиатской конной дивизии, хотя ради справедливости надо заметить, что в годы Гражданской войны воинская присяга своей «прежней» цены не имела.
Пленение барона Унгерна-Штернберга свершилось на правом берегу реки Эгин-Гол, неподалёку от монастыря Ахай-гун, у горы Урт. Было утро 22 августа 1921 года, и безоблачное небо при полном безветрии предвещало жаркий день.
Никто из непосредственных участников «второго мятежа» против барона — монголов, разумеется, — не мог оставить после себя письменных воспоминаний. Но в дивизионе князя Сундуй-гуна служило два безымянных русских офицера, рассказы которых послужили источником для бывших унгерновцев, которые брались за перо с целью увековечить себя и демона монгольских степей для истории. С задачей они справились успешно, хотя эти мемуары в российском Отечестве почти не известны.
Наиболее достоверной считается книга Н.М. Рибо (Рябухина). История барона Унгерна-Штернберга, рассказанная его штабным врачом». Он пишет о втором мятеже кратко:
«После напрасной попытки заставить нас вернуться, барон поскакал обратно к монгольскому дивизиону. Измученный, он прилёг в княжеской палатке, чтобы немного отдохнуть. Позже, с наступлением утра, монголы навалились на него спящего, связали и умчались на юг, оставив связанного барона в палатке. Спустя несколько часов его нашли красные разведчики...»
Алёшин, человек с несомненным литературным дарованием, картину последнего дня свободы барона Унгерна описывает более красочно и художественно. Его рассказ из книги «Азиатская одиссея» приведён писателем-историком Леонидом Юзефовичем:
«Монголы не посмели убить Цаган-Вурхана, своего Бога Войны. К тому же они твердо верили, что не в силах этого сделать: он не может быть убит. Разве они не получили только что верное тому доказательство? Не только русские казаки, но и целый полк бурят дал по барону несколько залпов, а каков результат? Их пули не причинили вреда Цаган-Бурхану.
Теперь несколько сотен монгольских всадников, простёршись на земле, обсуждали ситуацию. Наконец, к измученному барону выслали храбрейших. Приблизившись к Богу Войны, они вежливо связали его и оставили там, где он лежал. Затем все монголы галопом помчались в разные стороны, чтобы дух Цаган-Бурхана не знали кого преследовать...
О чём думал барон в ту одинокую ночь? Страшная боль от впивающихся в тело верёвок вместе с голодом, жаждой и холодом оживили, может быть, в его воспалённом мозгу воспоминания о тех, кого он сам заставлял так страдать. Смерть таилась во тьме, ибо окрестные леса кишели волками. Может быть, он вспоминал свору собственных волков, которых держал в Даурии и на растерзание которым бросал иных из своих пленников.
Извиваясь в жуках, он должен был пережить несколько смертей, пока не взошло солнце. Но вслед за утром наступил день, палящие лучи солнца безжалостно жгли его голову и извели тело невероятной жаждой. Я представляю, как вновь и вновь он впадал в бред, и тогда ему мерещилось, что его живьём сжигают в стоге сена, как он сам приказывал поступать с другими людьми...
Между тем небольшая группа красных разведчиков двигалась по долине. Вдалеке они увидели лежащего на земле человека. Он слабо стонал и ворочал головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от муравьёв, облепивших его лицо и поедавших его заживо. Красные подъехали ближе. Один из них спросил:
— Ты кто?
Барон пришёл в себя и своим обычным громоподобным голосом ответил:
— Я — барон Унгерн!
При этих словах разведчики так резко дёрнули поводья, что их кони поднялись на дыбы. В следующее мгновение они отчаянным галопом в ужасе бросились прочь.
Такова была слава барона...»
Один из главных заговорщиков, есаул А. С. Макеев в своих мемуарах «Бог войны — барон Унгерн. Воспоминания бывшего адъютанта начальника Азиатской конной дивизии» рассказывает так:
«Унгерн до рассвета метался по горам, наконец, совершенно измучившись, двинулся к опушке, где стояла группа монголов. Они начали стрелять, но он не обращал на это внимания, ибо пули не страшны Богу Войны. Когда он подъехал, монголы пали перед ним ниц и стали просить прощения. Унгерн выпил жбан воды, немного водки и уснул в палатке.
Убить его монголы не решались. Они бесшумно вползли в палатку, накинули ему на голову тарлык, скрутили руки и ноги и, отдавая поклоны, исчезли. Вскоре на палатку наткнулся конный разъезд красных:
— Кто ты? — спросил командир.
— Я — начальник Азиатской конной дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн Штернберг! — ответил связанный человек».
Мятеж «азиатов» против демона монгольских степей стал крахом не только самого барона Унгерна фон Штернберга. Он стал прелюдией поражения белых сил в новой Монголии, бегства и изгнания из неё их последних отрядов.
Начальник дивизионного госпиталя Рибо, пожалуй, достовернее всех описал последние дни биографии Азиатской конной дивизии, уникального «детищам Гражданской войны в России:
«Нам не суждено было больше встретиться с генералом бароном фон Унгерном-Штернбергом. Сразу после его исчезновения наши части выступили на северо-восток, к переправе через Селенгу. Мы не сумели соединиться с 1-й бригадой: её полки переправились вброд много выше по течению. По дороге в Маньчжурию они были жестоко потрёпаны в боях с монголами, и только небольшой их части с трудом удалюсь достичь зоны Китайско-Восточной железной дороги, где они и рассеялись.
К вечеру (22) августа выйдя на западный берег Селенги, мы тотчас начали переправляться на большой остров посреди реки. Несколько нагнавших нас эскадронов красной конницы попытались атаковать наши тылы и помешать переправе, но попали в западню в ведущем к реке узком ущелье и понесли тяжёлые потери от огня нашей артиллерии и пулемётов, установленных на вершинах окружающих скал. Они поспешно отступили и больше не пытались нас атаковать.
Здесь бригаду нагнали двое русских офицеров из Забайкалья, Ш. и С. Они были из монгольской части князя Виширли-тушегуна и рассказали нам о бароне«. Офицеры, убежавшие от монголов при появлении Унгерна, целый день провели в сопках, наблюдая за тем, что происходило внизу, а ночью по горам вышли к Селенге и присоединились к нам.
В первую же ночь после этого на острове посреди реки прошёл суд над особо ненавистными палачами из числа контрразведчиков и ординарцев барона. Одиннадцать человек были приговорены к смерти и расстреляны тотчас же.
Интересна судьба наших главных заговорщиков: напуганные ночным появлением барона среди дезертирующей бригады, полковник Эвфаритский, полковники Львов» Марков, подпоручик Сементковский и некоторые другие бежали, страшась гнева барона и думая, что наш замысел не удался. Из всех из них только Марков с одним из своих офицеров позже присоединился к нам; остальные пропали» будучи или убиты монголами, или казнены по приговору красных трибуналов.
После переправы через Селенгу наш отряд под командованием полковников Островского и Костромина выступил в многодневный поход на юг» намереваясь обойти Ван-Хурэ с запада и в этом районе переправиться через Орхон, Мы обошли Ургу с юго-запада и спустились до границ Гоби» обманув бдительность красных» которые стерегли нас к северу и востоку от Урги.
В Шаин-Шаби, в верховьях Онона, Очиров со своими бурятами покинул нас и двинулся на северо-запад. Мы также позволили всем» кто хотел уйти в Ургу, которая находилась в руках красных. Пройдя Ургу с юга» отряд повернул к северу, на Керулене был атакован красными, разгромил их и продолжал двигаться на северо-восток, к озеру Буир-Нор. Здесь мы опять встретили большой отряд красных монголов с pycскими инструкторами. Враг вновь был разбит и рассеян.
На озере Долон-Нор мы встретились с представителем китайского губернатора Хайлара (провинции Хейлуцзян. — Авт.) высланным к нам для переговоров о разоружении. 6 октября наш отряд» состоявший из восьмисот человек при пяти орудиях и шестнадцати пулемётах, наконец вступил в Хайлар и сдал оружие