и это не приносит мне большого удовольствия, проходя этот путь. Я не знаю, какого это –
жить нормальной жизнью, я не знаю, как сочувствовать жителям, которые потеряли свои
дома. Я не знаю, что это для них значило, прежде чем Восстановление взяло все на себя.
Так что я просто пользуюсь прогулкой.
Я люблю наблюдать, как живут другие; мне нравится, что закон обязывает их отвечать
на все мои вопросы. В противном случае, я бы не смог узнать об этом.
Но мое время закончено.
Я почти не обращал внимания на часы, когда покинул базу, и сразу понял, что скоро
заход солнца. Большинство гражданских возвращаются домой под вечер, их тела
склонены, ёжась от холода, они группируются в кучку, по меньшей мере, тремя семьями.
Эти временные дома построены из грузовых сорокафутовых контейнеров; они
расположены рядом друг с другом как внизу, так и вверху, объединяясь в группки по
четыре, или шесть. Каждый контейнер был изолирован; оборудован двумя окнами и одной
дверью. Лестница, ведущая наверх, прикреплена с обеих сторон. Крыши снабжены
солнечными батареями, которые обеспечивают бесплатным электричеством каждую
группу.
Это то, чем я горжусь.
Потому что это было моей идеей.
Когда мы искали временное убежище для гражданского населения, я предложил
реконструировать старые транспортные контейнеры, которые выравнивают доки каждого
порта по всему миру. Они не только дешевые, легко воспроизводящие, но и портативные,
и обладают хорошей стойкостью. Они требуют минимального строительства, и с
правильной командой за несколько дней могут быть готовы тысячи жилых помещений.
Я опровергнул идею отца о том, что это может быть наиболее эффективным
вариантом; временное решение проблемы, менее жестокое, чем палатки, перед выдачей
надежного жилья. Но результат был настолько эффективным, что Восстановление не
видела смысла в модернизации. Здесь, на земле, которая раньше считалась свалкой,
обустроены тысячи контейнеров; скопление выцветших, прямоугольных кубиков,
которые легко контролировать, просто наблюдать за ними.
Люди по-прежнему твердят, что это временные жилища. Что однажды, как в их
воспоминаниях, они вернуться к старой жизни и все будет так же ярко и красиво. Но все
это ложь.
Восстановление не планирует перемещать их.
Мирные жители тут как заключенные, находясь в этих контролируемых сооружениях;
контейнеры стали их тюрьмами. Все было продумано – люди, их дома, важность для
Восстановления.
Здесь они стали частью огромного эксперимента. Мир, в котором они работают для
поддержки режима, обещает то, что никогда не исполнит.
Это моя жизнь.
И мне жаль этот мир.
Большую часть времени я чувствую себя также, запертым в клетке, как и все эти
жители и, по всей видимости, из-за того, что часто приезжаю сюда. Это как кочевать из
одной тюрьмы в другую, каждая из которых не является ни утешением, ни пристанищем.
Даже мой разум – предатель.
Я должен быть сильнее этого.
Я тренировался в течение десяти лет. Каждый день я занимался, чтобы отточить
физические и умственные возможности. Мои характеристики: пять футов, девять дюймов,
170 фунтов в мышцах. Я был создан для выживания, максимальной выносливости и
стойкости, и я чувствую себя в безопасности, когда держу в руке пистолет. Я могу
разобрать, вычистить, перезарядить и собрать более 150 различных видов огнестрельного
оружия. Я могу сломать шею человека, только прикоснувшись к нему рукой. Я могу
парализовать человека, не предпринимая ничего, кроме кончиков пальцев.
На поле боя я способен отключить себя от лишних движений, вспоминая то, чему
научился. Я создал репутацию холодного, бесчувственного монстра, который ничего не
боится и не переживает за деньги.
Но все это обманчиво.
Потому что я ни кто иной, как трус.
Глава 14
Солнце садится.
Уже скоро у меня не будет выбора, кроме как вернуться на базу, где мне придется
слушать своего отца, вместо того, чтобы пустить ему пулю в открытый рот.
Поэтому я тянул время.
Я издалека наблюдаю, как бегают дети, когда их родители загоняют их по домам. В
один прекрасный день они вырастут, чтобы понять, что регистрационные карточки,
выданные Восстановлением – на самом деле отслеживающие устройства. То, как их
родители работают, получая деньги на фабриках, на самом деле тщательно
контролируется. Они подрастут и осознают, что все, что они делали – записывается,
каждый разговор анализируется, вплоть до шепотов. Они не знают, что на каждого жителя
заведены разные документы, и что каждая анкета значительной толщины: документы на
их дружеские отношения, семейные, рабочие навыки, и даже то, как они проводят свое
свободное время.
Мы знаем о них все.
Даже чересчур.
Так много, что я забываю, что мы имеем дело с живыми людьми, пока не вижу их в
этих местах жительства. Я запомнил имена почти каждого в Секторе 45. Мне нужно знать,
кто живет в моей юрисдикции, будь то солдат, или же простой гражданский.
Вот, например, я знал рядового Симуса Флетчера 45B-76423, который бил жену и
своих детей каждую ночь.
Я знал, что он пропивал свои деньги, но также знал, как голодала его семья. Я следил
за тем, как он тратил свои деньги, как воровал еду с нашего склада. Я знал, что его детям
было до десяти лет и они не ели в течение недели; что они неоднократно посещали
медиков из-за различных переломов и швов. Мне было известно о том, что он ударил
свою девятилетнюю дочь, разбив ей губу, и сломал челюсть, выбив два передних зуба;
знал, что его жена была беременна. И также был осведомлен, что однажды он ударил ее
так сильно, что на следующее утро она потеряла ребенка.
Я знал, потому что был там.
Мне хотелось останавливаться в апартаментах каждого гражданского, гостить у них,
задавая вопросы про их здоровье и жизни в целом. Мне хотелось знать об условиях их
работы, обо всех членах семьи: были ли они больны, или должны быть
госпитализированы.
Она была там в тот день. Жена Флетчера. Ее нос был сломан, а оба глаза опухли так
сильно, отчего казалось, что они закрыты. Она была настолько тонкой и хилой, желтого
цвета, отчего я думал, что она рассыплется на части просто сидя. Но когда я спрашивал ее
о травмах, она не смотрела мне в глаза. Она ответила мне, что упала, в результате чего
сломала нос и потеряла ребенка.
Я просто кивал. Поблагодарил ее за сотрудничество.
А после призвал всех.
Я хорошо осведомлен, что большинство наших солдат воруют со склада. Я отвечаю за
весь инвентарь и знаю, что постоянные поставки пропадают без вести. Но я позволяю им
эти нарушения, просто чтобы не рушить систему. Несколько лишних кусков хлеба, или
мыла держат моих солдат в здравом настроении; они усерднее работают, если здоровы, и
к тому же большинство из них отдают эти продукты своим супругам, детям,
родственникам. Такую уступку я могу позволить.
Но есть несколько вещей, которые я не прощаю.
Я не считаю себя нравственным человеком. Я не философствую о жизни и не
беспокоюсь насчет законов и принципов, которыми регулируются многие люди. Я не
берусь за различие хорошего и плохого. Но я живу по определенному кодексу. А иногда я
думаю, мы должны научиться стрелять первыми.
Симус Флетчер убивал свою семью. И я выстрелил ему в лоб, потому что думал, что
это гуманнее, чем разорвать его на куски собственноручно.
Но мой отец узнал о Флетчере. Мой отец застрелил троих детей и их мать, потому что
они зависели от пьяного ублюдка, обеспечивавшего их проживание. Он был их отцом, ее
мужем, и причиной, почему все они умерли преждевременной смертью.
И некоторое время я удивлялся, почему настаиваю на сохранении собственной жизни.
Глава 15
После возвращения на базу, я направился вниз.
Игнорируя солдат и их приветствия, я прохожу мимо, почти не обращая внимания на
отблески в их взглядах: смесь любопытства и подозрительности. Я даже не сразу осознаю,
что иду во главе весь свой путь, пока не прибываю в штаб; кажется, мое тело сейчас
понимает больше о том, что мне нужно, в отличие от разума. Мои шаги тяжелые,
устойчивые, слышен звук моих сапог, соприкасающихся с каменной плиткой, поскольку я
спускаюсь на более низкие уровни.
Я не был здесь почти две недели.
Комната была перестроена со времен моего последнего посещения; стеклянная панель
и бетонные стены были заменены. Насколько мне известно, она последний человек, кто
пользовался этой комнатой.
Я привел ее сюда сам.
Я нажимаю ряд кнопок, после чего передо мной открываются двойные двери, возле
которых находится моделированное устройство. Моя рука ищет выключатель в темноте:
сначала электричество подает небольшой звук, прежде чем свет полностью оживляет
помещение. От электричества исходит глухой звук. Но, как оказалось, все вполне
спокойно.
Мне это нравится.
Я раздеваюсь так быстро, как мне позволяет это сделать моя травмированная рука.
Через два часа на ужине мне предстоит встретиться с отцом, и поэтому я не должен