Поль удивляется, что его агент не свернул направо, в сторону дома; дело в том, что ему хочется выпить в соседнем кафе под названием “Кафе Паризьен”. Тут Поль понимает, что они находятся в самом начале улицы Монж, но какое это имеет значение. Они входят в кафе. Так называемая жена Поля куда-то исчезла. Через некоторое время, поскольку никто явно не собирается их обслуживать, его агент направляется к барной стойке в глубине зала. И тут к Полю подсаживается псевдоофициант. Он держит себя с шокирующей фамильярностью и болтает ногами, так что Полю приходится отвести свои ноги в сторону.
Агента Поля нет как нет, заказ напитков затягивается. К его изумлению, псевдоофициант просит обнять его и, перейдя от слов к делу, прижимается к нему в ожидании более интимных прикосновений. Поль сопротивляется, но руки псевдоофицианта обладают какой-то клейкой силой, ему все труднее и труднее отбиваться от его приставаний. Повернув голову в сторону, он вдруг замечает съемочную группу телеканала TF1. Два оператора, звукооператорша и режиссер – Поль догадывается, что это режиссер, потому что он держит в руках свернутый машинописный текст, видно, сценарий этого эпизода, и ему удается даже разобрать заголовок – “Нежность”.
Агент Поля оглядывается на него, история с их заказом, похоже, наконец-то сдвинулась с места. В ту же секунду он замечает, что у них есть еще и второй сценарий, озаглавленный “Агрессия”. К счастью, агент возвращается с двумя бокалами в руках.
– Франсуа-Мари… – встревоженно говорит Поль (так зовут агента), – Франсуа-Мари, я думаю, нам пора вмешаться, так нельзя.
Агент Поля, с первого взгляда оценив ситуацию, разводит руки в стороны и резко выбрасывает их вверх. Съемка немедленно прекращается. Затем он идет вглубь кафе, и вся съемочная группа понуро, поджав хвост следует за ним, понимая, что ситуация складывается не в их пользу.
Бар исчез. Агент Поля развалился в удобном кресле, скорее даже в шезлонге, стоящем на месте барной стойки, – откуда-то появились и зеленые растения, освещение изменилось, теперь они вроде сидят у бассейна на тропическом курорте. С завидным спокойствием агент Поля толкает длинную и подробную речь об истории права на изображение. Внезапно члены съемочной группы принимаются, все как один, огорченно восклицать: “Мы в жопе… мы не знали… Нам конец…” Агент Поля подтверждает, что действительно они попали в затруднительное положение; он и не думает скрывать, что потребует – и получит, в соответствии с прецедентным правом, – заоблачные суммы в счет возмещения убытков от всей цепочки виновников. Он также не скрывает, что карьере преступных телевизионщиков будет нанесен смертельный удар.
Поль внезапно проснулся в четыре утра, комнату заливал свет полной луны, видно было почти как днем. Пошатываясь, он подошел к окну закрыть ставни, опять лег и почти сразу заснул. Он проснулся снова, уже не так резко, около семи утра; ему снова приснился сон. Он запомнил его лишь отчасти, сон был как-то связан с Прюданс и ее саббатом в Гретц-Арменвилье. В самом конце ему привиделось название религиозной общины, организовавшей мероприятие, что-то вроде “юкки”. Он включил ноутбук, попробовал погуглить на скорую руку: нет, не то, юкка – это декоративное растение. Он предпринял еще две попытки и наконец нашел то, что надо: это был, или, вернее, была викка, новая религия, которая сейчас очень быстро набирает обороты, особенно в странах англосаксонского мира. Все остальное не показалось ему ни очень интересным, ни понятным: адепты викки, судя по всему, поклонялись богу и богине, в смысле мужскому и женскому началу, необходимым, считали они, для равновесия мира; эта идея не отличалась сокрушительной оригинальностью. Кстати, Прюданс, часом, не принимает ли участия в ритуальных оргиях? Он бы вообще-то очень удивился. Чуть позже он снова заснул. Хорошо бы время от времени видеть эротические сны с юными богинями в прозрачных платьях, которые валяются в траве на залитых солнцем лужайках, ну и, допустим, славят своего бога, но он не имел ни малейшей возможности контролировать собственную сновидческую жизнь, это так не работает.
В следующий раз он проснулся около одиннадцати. Щедрое солнце на чистейшем лазурном небе освещало леса, луга и виноградники, тридцать первое декабря тоже выдалось ясное. Хорошо, что он так поздно пробудился, больно уж ему неохота ни с кем встречаться; однако он решил все-таки поговорить с Орельеном, он чувствовал, что им с Орельеном необходимо поговорить, но не знал ни о чем, ни даже так ли уж ему этого хочется, и поэтому испытал облегчение, когда, подойдя к дому, наткнулся не на Орельена, а на Мадлен, которая загружала вещи в машину Эрве.
– Мы в больницу, комнату украшать, – сказала она. Посреди горшков с растениями и сваленных в кучу фотографий он заметил в багажнике пять папок из отцовского кабинета, те самые, что он хранил у себя до самого конца.
– Вы везете ему рабочие бумаги? – удивленно спросил он.
– Да, это моя идея, – ответила Мадлен. – Понимаете ли, у него ничего не было в жизни, кроме работы.
Ну тут она прибедняется, подумал Поль, она тоже занимала определенное место в его жизни, возможно, куда более важное, чем то, что занимала когда-то его мать. В это мгновение он осознал, что поездка в Португалию прошлым летом стала их последней совместной поездкой; будущим летом они собирались в Шотландию, одну из тех стран, которые особенно любил отец, где ему хотелось побывать снова. Это путешествие уже не состоится, и, наблюдая, как Мадлен загружает багажник, и размышляя о разбитой жизни Мадлен, он вдруг ощутил такой неистовый прилив сострадания, что ему пришлось отвернуться, чтобы не расплакаться. К счастью, в этот момент появилась Сесиль, она тоже выглядела веселой и явно была в хорошем настроении, какие же все-таки женщины отважные, подумал он, какая же прямо невероятная отвага им присуща. Позже он подъедет к ним в больницу, сказал он, – на “ладе”.
Он никогда толком не мог понять, что сподвигло отца купить дешевый русский внедорожник, который в конце семидесятых стал парадоксальной иконой моды. Подобный дендизм, усугубившийся к тому же тем фактом, что он выбрал специальную серию “Нива-Сен-Тропе”, надо сказать, был ему несвойственен, он как раз ненавидел выделяться на общем фоне и выбирал самые обычные модели.
Он выпил еще одну чашку кофе и пошел в бывшую конюшню, переоборудованную в гараж. Машина завелась сразу, с пол-оборота. И тут он вспомнил, что отец купил ее в 1977-м, в год его рождения, он часто напоминал себе об этом, словно для того, чтобы установить некую неявную параллель, но долголетие этого автомобиля теперь уже внушало опасения. В конце концов, его покупка, может, вовсе и не была проявлением дендизма, он выбрал “Ниву” просто потому, что считал ее хорошим, прочным и надежным автомобилем.
Ему захотелось снова полюбоваться на здешние красоты, и он поехал в Ширубль, потом через Флёри, перевалы Дюрбиз и Фю-д’Авенас и оттуда спустился уже в Божё. Он остановился на полпути, вспомнив, что там есть панорамная площадка. И хоть она находилась всего в нескольких километрах от Вилье-Моргона, виноградники уже исчезли. Окрестные леса и луга, совершенно безлюдные, были погружены в благоговейную тишину. Если бы Бог присутствовал в своем творении, если бы он хотел передать некое послание человечеству, то наверняка выбрал бы это место, а не общественный огород в парке Берси. Поль вышел из машины. И какое, интересно, послание? – подумал он; еще немного, и он выпалит этот вопрос вслух, он еле сдержался, только Господь все равно бы промолчал, это его обычный способ общения, но пустынный фантастический пейзаж, погруженный в сонное безмолвие, это уже совсем неплохо, ничего общего с парижской жизнью, с политическими играми, в которые он снова окунется через несколько дней. Послание казалось в каком-то смысле предельно ясным, но ему трудно было соотнести его с земным существованием Иисуса Христа, отмеченным многочисленными человеческими связями, а также многочисленными драмами, слепцы у него прозревали, паралитики вставали на ноги, он порой обращал внимание даже на обездоленных, чем не политическая акция – местами. Идиллический пейзаж Верхнего Божоле никак не сообразовывался и с мужскими и женскими божествами, которым, судя по всему, поклонялась Прюданс, в нем не усматривалось ровно ничего мужского или женского, а нечто, пожалуй, более общего плана, более космическое. Еще меньше это имело отношение к склочному и мстительному Богу Ветхого Завета, он-то вечно взъедался по пустякам на свой избранный народ. Это наводило скорее на мысль о единственном в своем роде растительном божестве, истинном божестве земли, существовавшем еще до того, как на ней появились животные и принялись носиться туда-сюда. Сейчас божество отдыхало, наслаждаясь покоем погожего зимнего дня, не потревоженного даже легким дуновением; но через несколько недель трава и листья оживут, напитавшись водой и солнцем, и затрепещут на свежем ветерке. Ведь растения, если, конечно, ему не изменяла память, тоже размножаются, существуют мужские и женские цветы, и в этом деле важная роль отводится ветру и насекомым, с другой стороны, растения размножаются порой и простым делением или корневищами, на самом деле его воспоминания о биологии растений были весьма смутными, но все же она следовала менее напряженной драматургической интриге, чем оленьи бои или конкурсы мокрых маек.
Он снова сел за руль в состоянии полной интеллектуальной прострации и, так и не встретив по дороге ни одной машины, продолжил путь в Божё, “историческую столицу Божоле”, в том же Божё он как-то летом впервые в жизни поцеловал девушку, ему исполнилось пятнадцать, но это было так давно, так отчаянно давно, что теплая влажность этого поцелуя казалась ему почти нереальной, девушку звали Магали, да, точно, Магали, у него тогда сразу встал, они так сильно прижались друг к другу, что она не могла этого не почувствовать, но даже не попыталась пойти дальше, он, впрочем, тоже, он понятия не имел, как это делается, в то время не было порнухи онлайн, первый раз он переспал с девушкой два года спустя, уже в Париже, ее звали Сирьель, причудливые имена постепенно входили в моду, по крайней мере в городской среде, но интернет еще не появился, человеческие отношения были проще.