– Так решил папа. – На “папе” у него прочувственно дрогнул голос, он буквально выдохнул последнее слово, Инди тут же заткнулась, почва все стремительнее уходила у нее из-под ног, а его это уже по-настоящему забавляло, и он вовсе не прикидывался, он правда растрогался при мысли об их совместном счете, сам он так и не дошел с Прюданс до этой стадии, отец определенно поднялся до неведомых ему высот человеческого опыта. Он встал, подошел к окну, полная луна освещала луга вокруг дома, только ведь лунный свет не успокаивает, напротив, как правило, лишь обостряет неврозы и безумие. Он вернулся на свое место, немного все-таки тревожась за продолжение вечера.
– Опека очень часто назначается в аналогичных случаях, – вновь подал голос Орельен, ко всеобщему удивлению. Он произнес эти слова автоматически, ни к кому не обращаясь, на самом деле он просто вспомнил вдруг следующее предложение своей роли и затем снова погрузился в молчание.
– Именно. В подобной ситуации опекунство часто запрашивают дети. Я не раз сталкивался с этим в своей практике. – Эрве говорил громким, хорошо поставленным голосом; Инди с изумлением повернулась к новому противнику. – Назначение опекуна входит в компетенцию судьи по месту жительства, у нас это будет суд высокой инстанции города Макона. Обязанности опекуна достаточно обширны; он также в случае необходимости решает, имеет ли место агрессивная терапия. Дело в том, что доктрина неизменна, как, кстати, и прецедентное право: судья всегда склонен назначить опекуном самого близкого из детей в личном и географическом плане.
– Ну конечно! – огрызнулась Инди. – У нас работа в Париже, не можем же мы… – И осеклась. Она хоть и не произнесла: “не можем же мы торчать в провинции и сачковать на пособии по безработице…” – но была очень к этому близка.
Эрве подождал, пока эти невысказанные слова медленно сгустятся в воздухе, и заговорил любезным тоном:
– Вот это я и имел в виду. У вас нет возможности обеспечить достаточную географическую и эмоциональную близость. – И он подлил себе бенедиктина.
Она неуверенно всплеснула руками в надежде обрести второе дыхание и повернулась к Орельену – пустые хлопоты, он так и сидел неподвижно, уставившись в пустоту, но ей самой удалось встрепенуться и снова перейти в наступление, ее боевитости можно было только позавидовать.
– Однако, мне кажется, это не решает всех проблем. Например, скульптуры Сюзанны плесневеют в амбаре, там они недоступны для широкой публики, что, мне кажется, противоречит ее пожеланиям. Орельен единственный, кто вникал в творческие проекты матери, они в этом смысле понимали друг друга с полуслова, мне кажется, это дает ему определенное моральное право.
При словах “моральное право” Эрве широко улыбнулся и устроился в кресле поудобнее. Он помедлил еще полминуты, словно дожидался, пока на него сойдет нотариальный дух, и непринужденно продолжил, с рюмкой бенедиктина в руке:
– Моральное право можно разложить на право изъятия произведения из обращения, право на обнародование, право на неприкосновенность произведения и право на атрибуцию. Право на изъятие является особым, поскольку оно исчезает вместе с автором, за исключением наличия особого завещательного распоряжения, но предполагаемая выставка скульптур – скорее вопрос права на обнародование. В случае наследования ab intestat[26] право на обнародование действительно следует альтернативным правилам перехода прав по наследству, отступающим от общего права наследования. Дети являются совместно его первыми бенефициарами, за ними следуют родители умершего, если таковые имеются, при этом супруг занимает лишь третью позицию. В отношении двух других аспектов применяется обычное наследственное право. – Он выдержал паузу. – Что касается имущественного права – а это предмет, который, я полагаю, волнует вас прежде всего, – то тут также надо следовать нормам обычного наследственного права.
Наступило молчание. Оно затягивалось, и Поль опустил голову, ему даже смотреть на Инди не хотелось, до него донесся ее хриплый вздох, на этот раз она и впрямь была разбита в пух и прах. Ему стало чуть ли не жаль ее: Инди не просто хищница, она относится к виду хищников, обладающих самым низким интеллектом; все знали в общих чертах, пусть не так детально, как Эрве, что наследство делится практически поровну между детьми; на что эта дрянь могла рассчитывать? Внезапно Орельен встал словно робот, развернулся и пошел в их спальню. Инди, обомлев, провожала его взглядом, ошеломленная таким отступничеством, но не нашла в себе сил отреагировать. Сесиль мяла в руках кухонное полотенце, чувствовалось, что она вот-вот расплачется. С ума сойти, до какой степени она не выносит конфликтов, – подумал Поль; она все же мать двух девиц, почти ровесниц, наверняка они ссорились из-за шмоток или интернет-сайтов, чего ж она по-прежнему такая трепетная?
Инди так и сидела в оторопи, ей потребовалась целая минута после ухода Орельена, чтобы прийти в себя, и она снова попыталась ринуться в атаку, словно старый больной буйвол.
– Поразительно, – рискнула возразить она, – что муж Сюзанны по-прежнему сохраняет право контроля над ее работами, хотя он явно уже… – Она тщетно искала синоним слова “овощ” и в конце концов объяснила, что он теперь совсем не способен выражать свою волю да и просто общаться с людьми, короче, его уже нельзя считать личностью, разве что “юридическим лицом, разумеется”. Что она имела в виду? Возможно, ничего, она путалась в терминах.
Поль невозмутимо поднял руку и сказал, что она, вероятно, не вполне поняла разъяснения Эрве: право на обнародование произведения как раз и отличается приоритетом детей и даже родителей над супругом. Более того, понятие “общения” весьма относительно, – любезно подчеркнул он. Вот ее сын Годфруа, например, отнюдь не в вегетативном состоянии, но следует ли из этого, что с ним можно общаться?
Испустив стон, она согнулась пополам, словно ее ударили в солнечное сплетение, и так, не выпрямляясь, через несколько секунд встала и вышла из столовой. Очевидно, удар достиг своей цели, она еле передвигала ноги. Вот и все, семейный новогодний ужин на этом завершился. Поль взглянул на часы: 23.55, ему давно пора спать, он все сильнее потел, зуб снова разболелся, в глазах помутилось. Ну, несколько минут он еще продержится.
Сесиль устало вздохнула, но он опередил ее, не дав ей открыть рот:
– Подожди, я сразу тебя прерву. Эрве все правильно сделал. С ней надо проявлять твердость, это единственный выход; завтра утром она будет как шелковая. Без нашего согласия она не обойдется, если захочет продать скульптуры. – Он чуть было не сказал “этот хлам”, но вовремя осекся и похвалил себя за тактичность.
Она покачала головой, посмотрев на них обоих по очереди.
– Вы не понимаете… – произнесла она наконец. – Ее притязания, конечно, смехотворны, и ей необходимо было на это указать, но зачем же так ее унижать?
Тут она, возможно, и права, подумал Поль. 2027 год еще не наступил, у них могут возникнуть проблемы, надо будет принимать какие-то решения; может быть, не так уж и умно с их стороны с самого начала настраивать Инди против себя, она обладает реальной вредоносной силой. Но все же он ничуть не сомневался, что у нее чисто денежные мотивы, то есть они с ней всегда договорятся на взаимовыгодной основе.
– Ты что, всерьез на меня сердишься, дусик? – Эрве обнял ее за плечи, вид у него был ужасно расстроенный и пристыженный.
– Нет, я не сержусь на тебя всерьез, она действительно невыносима, эта сука… – смирившись, сказала Сесиль, – и потом, твой нотариальный спич звучал довольно забавно. – Эрве не стал говорить ей, что, по его понятию, это был никакой не спич, а призыв к соблюдению законов. – Но, как всегда, проблема в Орельене, он попал в очень непростую ситуацию…
И впрямь, подумал Поль, ситуация очень непростая и вряд ли вскоре улучшится. Было две минуты первого, новый год вступил в свои права. Он крепко обнял Эрве и энергично расцеловал его в обе щеки. За последние дни они сблизились, что-то между ними возникло, какой-то союз – и, не будучи в состоянии ясно сформулировать свою мысль, он чувствовал, что ему понадобится союзник, что новый год сулит что-то опасное и мрачное. Он тут же отправился спать, но заснуть не смог, несмотря на количество выпитого, зуб снова заболел, и он вернулся к мыслям о 2027 годе. Ему определенно не нравился этот год, что-то было отталкивающее в самой комбинации цифр. 20 и 27 – очевидные составные числа, произведения из таблицы умножения, которую в его время еще зубрили в начальной школе: четырежды пять – двадцать, трижды девять – двадцать семь. А может, 2027 – простое число? Он снова включил компьютер и быстро проверил: действительно, 2027 – простое число. Ему это показалось чудовищным, противоестественным, но в каком-то смысле такая анормальность характерна для простых чисел. Распределение простых чисел уже многих свело с ума на протяжении долгой истории Запада.
Три
1
На следующее утро Инди была настроена дружелюбно, извинилась за свою несдержанность, более того, поблагодарила Эрве за потрясающую лекцию по наследственному праву – тут она перестаралась, подумал Поль.
– Так или иначе, насколько я понимаю, мы все согласны с тем, что скульптуры надо продавать… – заметила она приподнятым тоном.
– Неизвестно, что бы на это сказал отец… – отважилась Сесиль. – И Мадлен…
– Ну почему же, очень даже известно, – спокойно отозвался Поль.
Сесиль тут же признала, что он прав; и впрямь известно. Закрыв двери амбара на висячий замок, Эдуар потерял всякий интерес к этому сюжету. Что касается Мадлен, то она, возможно, никогда и не заглядывала в этот амбар, да и вообще непонятно, знала ли она, что там хранятся скульптуры. Отношение Эдуара к запоздалым творческим амбициям жены всегда было странным: он не выказывал неодобрения, но и неподдельного интереса тоже не проявлял, он просто-напросто никогда об этом не заговаривал и, по всей видимости, слишком и не задумывался. Так же сдержанно, если уж на то пошло, он относился и к значительной части художественных произведений человечества вообще, особенно в области изобразительных искусств. Поль помнил несколько культурных выходов, которые они совершили всей семьей, в частности, посещение аббатства Везле, ему было тогда лет десять. Стоило им переступить порог какого-нибудь религиозного здания, а им его мать посвятила свою профессиональную жизнь, как она преображалась в словоохотливого восторженного гида, комментировала все элементы убранства, все статуи подряд, они часами торчали в одном только баптистерии. Отец молчал на протяжении всей экскурсии, держась почтительно и смущенно; он вел себя так, словно имел дело с каким-то очень важным досье, в котором ему недоставало информации. Христианское искусство – предмет важный, достойный уважения и занимает существенное место в воспитании детей, в этом он не сомневался; но все это было глубоко ему чуждо. Поль, однако, задавался иногда вопросом, не способствовали ли эти посещения памятников религиозной архитектуры, довольно необычные для детей их возраста, мистическим кризисам Сесиль; в глубине души он в это не верил. Его младшая сестра никогда не была эстеткой, и китчевые изображения Девы Марии, которые им раздавали на уроках катехизиса, восхищали ее не меньше, чем репродукции шедевров итальянского Возрождения. В ее случае не это послужило толчком, скорее некий порыв челов