deep ecology выступают за вымирание человечества, считая, что род человеческий решительно неисправим и опасен для выживания планеты. Например, приверженцы таких движений, как “Церковь эвтаназии”, “Фронт освобождения Геи”, “Движение за добровольное вымирание человечества”. Зерзан, напротив, стремится не уничтожить человечество, а перевоспитать его. Людей он рассматривает как симпатичных приматов, добрых внутри, которые еще во времена неолита просто пошли по плохой дорожке. Его тезисы очень напоминают принципы классического руссоизма: человек рождается хорошим, общество его развращает и т. д. А такие люди, как Руссо, могут оказывать огромное влияние; можно даже сказать, что Французская революция вышла из Руссо. Мифы о первобытном коммунизме, о золотом веке всегда обладали невероятной мобилизующей силой, и сегодня это тем более актуально, учитывая бесконечные передачи о мудрости традиционных цивилизаций, об охоте инуитов на карибу и т. д. К тому же в случае Зерзана любопытно, что один близкий ему человек перешел от слов к действию. Помните Унабомбера?
– Нет, не помню.
– Ну да, тому уж лет тридцать. Унабомбером его окрестила пресса, а на самом деле его зовут Теодор Качинский. Он очень одаренный математик, мне кажется, он даже сделал какое-то открытие в алгебре – нашел альтернативное доказательство теоремы Веддербёрна, если меня не подводит память. Он преподавал в Беркли, но потом перебрался в одинокую хижину где-то в Монтане. В начале “Первобытного человека будущего”, первой книги Зерзана, Унабомберу посвящена настоящая ода:
Он выживал, как гризли или пума, затаившись под толстым снежным покрывалом. Весной выходил из берлоги, бродил по лесу, вдоль реки. Охотился, рыбачил, собирал, добывал. Всегда один. Свободен, но одинок.
Это может показаться смешным, но поверьте, на многих подобная лирика производит сильное впечатление. У Зерзана и впрямь много общего с Руссо: средний интеллект, но подлинная музыкальность фраз; эта смесь иногда бывает довольно гремучей. Качинский – другое дело: он гораздо более методичен и мыслит структурнее, и, если угодно, скорее ближе к Марксу.
Ситбон-Нозьер взял с полки еще две книги: “Манифест: будущее индустриального общества”, вышедший в издательстве “Дю Роше”, и “Индустриальное общество и его будущее”[42], изданное “Энциклопедией неприятностей”.
– Вот, например, отрывок о природе… – Он быстро пролистал одну из книг и нашел нужные строки. – Фрагмент номер 184. И это все, что Качинский может сказать о природе: “Большинство людей согласятся с тем, что природа прекрасна; безусловно, она обладает огромной притягательной силой”. Как видите, это совершенно другой стиль. Впрочем, он часто критикует Зерзана. Например, Зерзан защищает феминистские позиции: по его мнению, патриархат зародился только в эпоху неолита, а на протяжении всего палеолита царило равенство полов; крайне сомнительное утверждение. Будучи к тому же вегетарианцем, он утверждает, что, как он выражается, “свидетельства рубки мяса” появились очень поздно в истории человечества; опять же, археологи отнюдь с этим не согласны. Качинский же допускает естественное неравенство и хищнические наклонности человека и, кстати, вовсе не симпатизирует левым, как раз наоборот; в некотором смысле он более последовательный эколог. Но при этом в своей хижине в Монтане он начал изготавливать самодельные бомбы и рассылать их разным людям, которых считал представителями современных технологий, трое погибли и около двадцати получили ранения, прежде чем его задержало ФБР.
– И что с ним стало?
– Насколько мне известно, он отбывает пожизненное заключение в колорадской тюрьме, возможно, он уже умер, а если и жив, то ему за восемьдесят. В 1996 году “Церковь эвтаназии”, одно из самых провокационных направлений deep ecology – они любят провозглашать, что четырьмя столпами их движения являются самоубийство, аборт, каннибализм и содомия, – запустила кампанию “Унабомбер – наш президент” на выборах в США; его, разумеется, они не спросили, но это лишний раз доказывает, что его еще долго окружала некая аура, как Чарльза Мэнсона в каком-то смысле. Не исключено также, что он имеет подспудное влияние во Франции. Существует два перевода его текста на французский, в то время как на большинство других языков его не переводили вообще, и нельзя сказать, что его публикуют маргинальные издательства. Одна довольно устойчивая легенда гласит, что незадолго до ареста Качинского некая молодая французская этнобиологиня приехала к нему в его хижину в Монтане. Я попытался найти следы этой этнобиологини; она является автором достаточно серьезных работ по вокализам коров, но, похоже, никак с Качинским не связана; тем не менее слух о ней пронесся по альтернативным фэнзинам. Все это разрозненные элементы, и ни один из них как таковой не имеет большого значения, но с самого начала меня не покидает уверенность, что эти теракты как-то связаны именно с Францией. Почему для ролика с отсечением головы они выбрали французского министра экономики? Разумеется, Брюно Жюж в большей степени, чем кто-либо, олицетворяет обновление экономики через промышленность, внедрение высоких технологий и прогресс, но это идея могла прийти в голову только французским террористам.
– Теорема Веддербёрна это та, где утверждается, что всякое конечное тело является полем?
– Да, типа того.
Дутремон вышел от него в задумчивости, хотя сомнения его не покинули. В рассуждениях выпускника Эколь Нормаль не нашлось места для изображения дьявола; оно не вписывалось и в интуитивную концепцию их парализованного коллеги, а Мартен-Рено, так или иначе, придавал ей большое значение, и ему не хотелось без дополнительной проверки просто сбрасывать со счетов его точку зрения. Ситбон-Нозьер искал людей, действующих рационально, в соответствии с определенными убеждениями, во имя достижения конкретной политической цели; он и не мог рассуждать по-другому, так его учили, но ведь не исключено, что в основе этих терактов лежит что-то гораздо менее рациональное и все дело тут в какой-то форме безумия, по крайней мере, такое у него сложилось впечатление. Тогда он подумал о молодом человеке, которого недавно взял на работу по рекомендации своего знакомого, бывшего хакера, – ну, он надеялся, что бывшего, но отнюдь не был в этом уверен и опасался, что тот вот-вот предстанет перед ним правонарушителем, по ту сторону барьера. Прошло всего две недели с тех пор, как новичок приступил к своим обязанностям, он только и успел, что ознакомиться с их службами, и все это время он ни разу его не видел, правда, помнил, что это совсем уж юное дарование, от силы лет двадцати, и у него может быть иное мнение по этому вопросу, стоит рискнуть.
Большинство молодых сотрудников, которых ГУВБ берет на временный договор за их углубленные знания маргинального сегмента общества, прилагают хоть какие-то усилия, чтобы адаптироваться к дресс-коду на новом месте; Дутремону самому пришлось с ним смириться несколько лет назад. Чего не скажешь о Делано Дюране – Дутремон был потрясен, впуская его в свой кабинет. В грязном спортивном костюме на три размера больше, чем надо, с пивным животиком и длинными, сальными, немытыми патлами, он являл миру идеальный образ среднестатистического металлиста, которые в нашем обществе таинственным образом остаются верны себе вот уже полвека. Не проронив ни слова, он взял документы, протянутые ему непосредственным начальником. Первый, со странными символами, он, конечно, уже видел и знал о них не больше, чем все остальные сотрудники отдела, он им это сразу сказал. Как и ожидал Дутремон, он быстро отложил его в сторону, заметив только: “не понимаю…”; зато вторую картинку он так долго держал в руках, что в конце концов Дутремон не выдержал:
– Это вам о чем-то говорит?
– Ну разумеется, это же наш старый приятель Бафомет.
– Бафомет?
– Бафомет, а че.
– Не могли бы вы развить свою мысль?
– К вашим услугам, шеф. Ну, замечу для порядка, что это слово восходит к Средним векам и является, вероятно, искаженной формой имени Магомет. Впервые оно встречается в письме Ансельма Рибемонтского, сподвижника Годфрида Бульонского, датированном 1098 годом, в котором он повествует об осаде Антиохии. Христианские рыцари Средневековья видели в мусульманах просто-напросто дьяволопоклонников, и, кстати, это еще вопрос, так ли уж они были неправы… – Он шумно расхохотался, заметил, что смеется в одиночестве, осекся и продолжил свой доклад: – Ну, короче, потом Бафомету поклонялись тамплиеры, что стало одной из главных причин уничтожения ордена Храма, после чего его взяли на вооружение масоны шотландского ритуала, ну а в наши дни он весьма популярен в экстрим-метал- и дэт-метал-группах, в основном норвежских, он у них там прямо звезда. Довольно неоднозначный персонаж, с козлиной головой, бородкой, и при этом с женской грудью, в общем, все это чрезвычайно любопытно.
– А какая связь между этими двумя картинками? Вы ее видите?
– Ну да, естественно, связь очевидна: цифра пять. В сообщениях фигурируют пятиугольники, это главная их особенность с самого начала. Точнее, правильные выпуклые пятиугольники. У Бафомета на лбу изображен другой тип пятиугольника – правильный пятиугольник в форме звезды, то есть пентаграмма, и это важно, потому что их по-прежнему широко используют в современной магии.
При словах “современная магия” Дутремон содрогнулся, но потом задумался на несколько мгновений; может, этот парень не так уж и безнадежен, в конце концов, может, он и не зря взял его на работу.
– И что нам это дает? – спросил он. – Что конкретно, я имею в виду?
– Понятия не имею, шеф, мне надо будет навести справки, позвонить кое-кому, в общем, дайте мне немного времени.
В слове “шеф” прозвучала явная ирония, но Дутремон пропустил ее мимо ушей, я старею, подумал он. Был ли он таким же наглецом в возрасте этого мальчика? Сейчас трудно вспомнить, но вряд ли. Ему, конечно, была свойственна в то время типичная заносчивость гика по отношению к неучам от информатики, но тогда это считалось нормальным, ожидаемым и вписывалось в образ, не будь ее, все бы даже огорчились. В последние годы он начал лучше понимать, что значит быть шефом, и поэтому совершенно спокойно попрощался с Делано Дюраном.