3
Полю всегда нравилось, когда первый день месяца выпадал на понедельник, он вообще любил всякие совпадения, жизнь должна была бы быть чередой приятных совпадений, думал он. В идеале. В этот понедельник, первого марта, в парижском регионе и даже во всей Франции установилась хорошая погода, надо надеяться, надолго. Около пяти часов вечера он решил, что хватит работать, ему захотелось выпить аперитив на террасе, ничего такого он не делал уже очень давно, да и, честно говоря, вообще толком никогда не делал. Возможно, Прюданс сумеет освободиться, вряд ли, конечно, но не исключено, после их последнего уикенда ему мало что казалось уж совсем несбыточным.
Она ответила после десяти гудков, и, услышав, как она выдохнула “Поль…” с облегчением, слабым голоском, он сразу понял, что случилось что-то нехорошее.
– Я дома. Приходи сразу, как сможешь. Мне сейчас позвонили от родителей…
– Что такое?
– Мама умерла.
Она сидела на диване и ждала его, положив руки на колени и как-то съежившись. Должно быть, она плакала, но уже успокоилась. Он сел рядом с ней, обнял ее за плечи. Она обмякла, положила голову ему на грудь; она оказалась невероятно легкой.
– Как это произошло?
– Она попала в аварию. У нее уже притупилась реакция, ей давно пора было завязать с вождением. Ее отвезли в больницу в Ванн и даже прооперировали, но ничего не помогло. Она умерла в ночь с субботы на воскресенье. Они пытались связаться со мной все выходные, но я отключила мобильник, ну, сам знаешь…
Да, он знал; он тоже отключил мобильник в прошлые выходные; имеют же они право пожить своей жизнью.
– В общем, сегодня утром мне дозвонилась соседка.
– Как отец?
– Его тоже оставили в больнице в Ванне, ему совсем плохо, он ни с кем не хочет разговаривать. Мне и представить страшно, в каком он состоянии… – Она снова заплакала, тихо, чуть слышно. – Понимаешь, он старше мамы на десять лет… и никогда не думал, что переживет ее.
Он вспомнил собственного отца после смерти матери, распростертого в кресле в столовой, потом в психиатрической больнице в Маконе, накачанного психотропными препаратами, и снова в Сен-Жозефе – ему потребовалось несколько месяцев, чтобы прийти в себя, и, вероятно, он бы так и не пришел в себя, не будь рядом Мадлен. Любопытно, что его мать никогда не была прекрасной женой, ни ласковой, ни любящей, да и к домашнему очагу, надо сказать, не испытывала особой привязанности – у нее, если задуматься, было довольно много общего с матерью Прюданс, разве что происходила она из мелкой буржуазии. Ни в том ни в другом случае, на его взгляд, супружеская любовь не выдержала испытания временем; и все же они не расстались, они прожили жизнь вместе, вырастили детей, передали им эстафету, и после смерти жены муж не понимал, как жить, просто не понимал, что дальше. Что касается отца Прюданс, то тут дела обстоят еще хуже: ему, если он не ошибается, чуть за восемьдесят, и у него начинается Паркинсон, так что для него действительно game over.
– Ты, конечно, туда поедешь?
– Да, завтра, скоростным до Оре.
Он был там всего один раз, но хорошо запомнил дом в Лармор-Бадене и великолепный вид с террасы на залив Морбиан и Иль-о-Муан.
– Ты поговорила с сестрой?
– Да, Присцилла перезвонит попозже, в Ванкувере еще рано. Она тоже приедет, как только сможет. Она очень любит папу и всегда была его любимой доченькой, вот так. – Она улыбнулась смиренной улыбкой, не слишком печальной; он мог понять и это.
– И как ей живется в Канаде? – спросил Поль, ухватившись за эту возможность перейти на более нейтральную тему.
– Да не очень, вообще-то, она разводится. А чему тут удивляться, я всегда знала, что у них ничего не выйдет.
На этот раз Поль вспомнил свадьбу, свадебные торжества в Булони, вспомнил сад, где устроили прием, он совершенно забыл, как выглядел ее муж, но, как ни странно, помнил его профессию, он канадец, англоговорящий канадец, и работает в нефтяной промышленности. Вот Прюданс “всегда знала, что у них ничего не выйдет”, всегда знала и ничего не сказала. Отношения между сестрами, подумал он, как правило, не лучше, чем между братьями; как правило, но не всегда.
На следующее утро он проводил ее на вокзал Монпарнас, они вместе прошли через парк Берси, было чуть ли не жарко, и он расстегнул пальто.
– Да уж, поразительное дело, правда? – заметила Прюданс. – Я даже купальник захватила. Ну, наверное, я все же размечталась…
Глобальное потепление, несомненно, катастрофа, Поль не питал никаких иллюзий на этот счет, он был готов сожалеть о нем, ну и бороться с ним при случае; тем не менее благодаря ему жизнь принимала непредсказуемый, причудливый оборот, чего ему раньше так не хватало.
Они приехали сильно загодя и сели выпить кофе в одном из баров в здании вокзала.
– Присцилла приедет послезавтра, прямо к похоронам. Я полагаю, ты не жаждешь туда ехать, ты же маму никогда особенно не любил?
Он смущенно развел руками.
– Я тебя не виню, она всегда ужасно себя с тобой вела. Со мной, впрочем, тоже, когда речь заходила о тебе. У меня вообще создавалось иногда впечатление, что она ревнует.
Ревнует? Странная мысль, ему бы это никогда не пришло в голову, но, возможно, она права. Даже наверняка права: он почти ничего не знал об отношениях матерей и дочерей, но нутром чуял, что, как и во многих других случаях, ему лучше оставаться в неведении.
– Ну, – продолжала Прюданс, – ты меня понял, я не то чтобы схожу с ума от горя. Знаешь, как в старых книгах мужчины говорят о женах, которым постоянно изменяют: “Ну, она все-таки мать моих детей”, типа они ее уважают несмотря ни на что; я понимаю, что они имеют в виду, и это чувство никогда не казалось мне блефом. Так вот, теперь меня тоже так и тянет сказать: “она все-таки была женой моего отца”. Самое сложное, и тут, я надеюсь, Присцилла мне немного поможет, будет найти кого-то для папы. Даже когда ему станет лучше, он не сможет жить дома один, это немыслимо. И честно говоря, я и подумать не могу о том, чтобы сдать его в дом престарелых.
– Только не это! – Поль ответил с такой яростью, что сам изумился, в его воображении промелькнул их дом, крохотные комнатки под крышей и восход солнца над заливом Морбиан. Это место сильно отличалось от Сен-Жозефа, но оно тоже было местом для жизни, для старости и смерти; а дом престарелых им не был и не станет им никогда.
Время отъезда приближалось, им оставалось всего несколько минут.
– Теперь-то ты можешь приехать… – сказала она. – Было бы здорово, если бы ты приехал. Тебе ведь понравились наши края? И потом, нам столько всего предстоит наверстать.
Да, столько всего, подумал Поль. Она бодро встала, у нее была одна легкая сумка через плечо.
– Вот, теперь мне и правда пора, поезд пришел. – Тут как раз объявили, что поезд в Кемпер, с остановками в Ванне и Оре, прибыл на седьмой путь. – Я сама виновата, знаю, то есть по большей части виновата я, – добавила она.
Он тоже был виноват, короче, они оба были виноваты, но теперь это уже не имело никакого значения, он принялся что-то сбивчиво объяснять, они не могли отвести глаз друг от друга, а надо было, если она хотела успеть на поезд.
– Я все знаю, дорогой мой, – прошептала она и поцеловала его в губы быстрым поцелуем, а потом повернулась и исчезла в толпе, хлынувшей на перрон.
4
Рекомендации: 1. Наденьте его, и ваш возлюбленный полюбит вас еще больше. 2. Очаруйте мужчин, выразите свой секси-шарм. 3. Не скрывайте талию и стройные ноги. 4. Лучший подарок любимому. 5. В нем и свадьба не за горами. 6. Состав: 35 % полиэфирное волокно, 65 % хлопок. 7. Боди-белье – залог ее счастья и красоты.
В знаменитом начале “Златоокой девушки” Бальзак, изображая людей, которыми движет жажда золота и удовольствий, удивительным образом даже не упоминает о честолюбии, той третьей страсти, совершенно иной природы, которой он сам был весьма подвержен. Брюно, например, никогда не обуревала, судя по всему, неуемная жажда наслаждений, а наживы – и того меньше; но он честолюбив, что есть то есть. Впрочем, трудно сказать, что за страсть честолюбие – благородная или эгоистичная; заключается ли оно в желании оставить позитивный след в истории человечества или потешить просто-напросто свое тщеславие, примазавшись к тем, кто такой след оставил. В общем, Бальзак все немного упростил.
Прюданс позвонила только три дня спустя, в пятницу вечером. Прилетела Присцилла, так что она наконец перевела дух, ее сестра куда лучше умеет все разрулить. Похороны уже состоялись, все прошло хорошо, если так можно выразиться. Она хочет сказать, догадался Поль, что присутствовало много окрестных жителей и священник исполнил все ритуалы должным образом. Ее отца там, конечно, не было, ему просто не сообщили о церемонии. Его разум по-прежнему блуждал в неясных пределах, к счастью, он много спал, лекарства, по крайней мере, сгодились хоть на это. Бодрствуя, он не произносил ни слова, с отвращением отворачивался, когда кто-нибудь входил в его палату, будь то медсестра или одна из его дочерей, даже появление Присциллы не вызвало у него никакой радости. Психиатр не слишком распространялся о возможной дате выписки; пройдет несколько недель, а то и месяцев, прежде чем состояние больного стабилизируется; в любом случае ему понадобится помощь на дому.
А вот решение ее сестры навсегда уехать из Канады оказалось для нее полной неожиданностью, ее муж, не выдвинув никаких условий, оставил ей дочерей и не изъявил ни малейшего желания с ними видеться; судя по всему, плевать он на них хотел. Присцилла может работать фактически где угодно, она почти все делает дистанционно, так чем Лармор-Баден хуже? Она всегда любила этот дом и не сомневалась, что и ее дочки будут от него без ума.
Поль никогда не понимал, в чем заключается работа Присциллы, и Прюданс не больше его. Вроде бы это как-то связано с логотипами, смайликами и знанием различных азиатских языков. Но хоть ее деятельность и оставалась загадкой для профана, она явно отлично оплачивалась: именно Присцилла, например, разработала новый логотип