– Например, – продолжал Делано Дюран, не замечая ничего вокруг, – странные символы, повторяющиеся во всех месседжах, имели огромный успех в мире металла – почти такой же, как Бафомет. Некоторые металлисты сделали скриншот с интернета, я уже видел эти символы на майках и флаерах; они фигурируют даже на обложках последних винилов Nyarlathotep и Sepultura. Так что да, – заключил он, повернувшись к Полю, – мне страшно интересно, что могло прийти в голову вашему отцу.
14
Орельен провел ужасную ночь; когда он добрался наконец до дома в Монтрёе, то наткнулся на Инди, которая, несмотря на поздний час, поджидала его руки в боки, ну и конечно, устроила ему страшный скандал, продолжавшийся до четырех утра. Он и сам не понял, как она догадалась (чужой волос на одежде? просто запах духов?), что у него кто-то есть. Какая ей, на хер, разница? – думал он в отчаянии, пытаясь перетерпеть ее крики, они уже много лет не спят вместе и не собираются начинать по новой и вообще разводятся; какая ей, на хер, разница?
Философ Рене Жирар прославился своей теорией миметического (или треугольного) желания, согласно которой мы желаем того, чего желает кто-то еще, подражая ему. На бумаге теория выглядит забавно, но в действительности не соответствует истине. Люди практически безразличны к чужим желаниям, и если они единодушно желают чего-то или кого-то, то только потому, что последние объективно желанны. Точно так же из того факта, что другая женщина возжелала Орельена, вовсе не следует, что в Инди тоже пробудилось желание. Напротив, она впала в ярость и чуть ли не с ума сходила от бешенства при мысли, что Орельен хочет другую женщину и не хочет ее, вот и все; нарциссические стимуляции, замешанные на соперничестве и ненависти, давно, а возможно, и всегда превалировали в ней над сексуальными, а они, в принципе, безграничны.
Он провел тошнотворный день в Шантийи, и когда около шести часов на экране его мобильника появилось лицо Мариз, он сразу встревожился; в таком состоянии он не вынес бы плохих новостей.
Плохих новостей не было, да и никаких не было, если честно. В больнице весь день царила странная атмосфера, сказала Мариз. Об исчезновении его отца никто даже не заговаривал, а если и заговаривал, то вполголоса, иносказательно – или ей так показалось, у страха глаза велики, может, они вообще об этом не говорили. На нее бросали иногда подозрительные взгляды; но сегодня, похоже, все на всех бросали подозрительные взгляды. Директор отделения не провел ни общего собрания персонала, ни, на худой конец, совещания с руководством; короче, ровным счетом ничего не сделал.
Но так же не может продолжаться, думала Мариз. У директора репутация осторожного, более того, довольно трусливого человека, который меньше всего хочет гнать волну, но не может же пациент вот так пропасть бесследно?
Ну а почему бы и нет; что тут такого, ведь никто его не хватился, не обеспокоился его отсутствием. Конечно, журнал регистрации пациентов никуда не делся; только кого это волнует, жалоб же не поступало.
Это так ее заинтриговало, что она попросила Эрве позвонить Бриану – тот дал свой телефон ему одному. По словам Бриана, так бывает, и достаточно часто. Если по прошествии нескольких лет возникают проблемы, директор всегда может заявить, что пациент покинул больницу по просьбе семьи – тем самым невольно сказав чистую правду. Иногда в общих интересах лучше помалкивать, есть надежда, что это именно их случай.
Мариз с сожалением закончила разговор; она совсем растерялась, и ей ужасно не хватало Орельена. Они жили каждый в своем аду и встречались по выходным в своем личном мире, мини-мире, которого не существовало в реальности, потому что он до сих пор был экономически нежизнеспособен. Она по-прежнему возмущалась условиями работы в доме престарелых, возмущалась и поражалась, что такое вообще допустимо во Франции и что старики на закате дней подвергаются подобным унижениям.
Орельен питал вполне современные иллюзии, что разводы проходят спокойно, что это простая мирная процедура, чуть ли не дружеская; оказалось, все как раз наоборот, – давно тлеющая ненависть, раскалившись добела, достигает почти неслыханных масштабов в момент развода. Он торопился покончить с этим, но в переговорах о разводе, напоминал ему всякий раз адвокат, как и в любых других переговорах, в невыгодное положение ставит себя тот, кто торопится заключить сделку. Вот Орельен и взял себя в руки. Смирился.
Они оба смирились, пытаясь извлечь как можно больше радости из кратких свиданий в мини-мире, и предавались мечтаниям, даже не подозревая, насколько они у них похожи; они замерли в ожидании катастрофы или чуда.
Пять
1
Через две недели после возвращения Эдуара домой Поль взял недельный отпуск. Избирательная кампания была в самом разгаре, несколько дней назад он посмотрел выступление Брюно на многолюдном митинге в Марселе, его транслировали в прямом эфире по новостным каналам. Когда, вспотев от напряжения, он зашел за кулисы передохнуть, на экране мелькнула Раксанэ, и по взгляду, который она бросила на него, Поль понял, что они спят друг с другом, это было очевидно.
На этот раз он решил поехать на машине, сам не зная почему, возможно, потому что поездка на машине ассоциировалась у него с отпуском. Они добрались до Сен-Жозефа часам к пяти вечера. Оставив Прюданс в компании Сесиль и Мадлен, он вышел в застекленный коридор, ведущий в зимний сад. Его отец проводил здесь большую часть дня, он всегда любил эту комнату больше остальных, даже когда был здоров. Когда он появился, отец перевел взгляд в его сторону. Поль поцеловал его в щеку и сжал руку; тот ответил слабым, но явным пожатием. Мадлен объяснила ему, что меняет местоположение кресла по нескольку раз в день, чтобы Эдуару открывались разные виды на окрестный пейзаж; в данный момент он сидел лицом к буковой роще. Поль сел рядом, в сущности, ему нечего было сказать, он знал, что Сесиль уже сообщила ему о переменах в ситуации Орельена и в его собственной. Через пару минут он сам погрузился в созерцание ветвей и листьев, трепещущих на ветру. На самом деле он, пожалуй, большего и не требовал от жизни; его настолько это устраивало, что когда, два часа спустя, Мадлен пришла позвать его к ужину, он понял, что за все это время он, как и отец, не сдвинулся ни на сантиметр, не произнес ни слова.
Поль знал, что на выходные сюда приехали дочери Эрве и Сесиль, но уже не волновался по этому поводу, и действительно, Анн-Лиз совершенно непринужденно поднялась, чтобы поцеловать его.
– Ты так давно не видел девочек, они очень выросли… – заметила Сесиль.
И правда. Дебора, более порывистая и спонтанная, совсем была не похожа на сестру, но, как ни поразительно, именно она стала настоящей секс-бомбой, с великолепной фигурой и ослепительно светлыми волосами, – в общем, вылитая мать в том же возрасте. Однако постоянным бойфрендом она не обзавелась, хоть и не разделяла религиозных воззрений Сесиль; просто, как правило, все молодые люди, которые ей попадаются, – “полный отстой”. Эрве явно обожал ее и, конечно, еще и по этой причине рад был вернуться в Аррас – они наметили переезд на конец месяца, он сразу же начнет там работать на новом месте.
На следующее утро Поль встал поздно и за завтраком оказался наедине с Анн-Лиз.
– Я так понимаю, у вас с женой все хорошо… – спросила она, нарушив молчание.
– Да, все наладилось, – подтвердил он.
– Тем лучше… Я рада, если мне удалось внести свой вклад, – мягко сказала она; это был первый и единственный намек на их свидание.
После отъезда девушек в доме стало совсем тихо. Вместе с Прюданс они подолгу катались по окрестностям, он показывал ей Солютре, Божё, однажды они заехали даже в Клюни. По вечерам он заходил к отцу, они проводили вместе пару часов, обычно в полной тишине, любуясь заходящим над виноградниками солнцем; Мадлен на это время оставляла их наедине.
Как-то вечером он заметил на подставке “Человеческую комедию” в издании “Плеяды” – и спросил о ней Мадлен. Да, подтвердила она, Эдуар может читать, не без ее помощи, конечно. Дойдя до конца страницы, он смотрит на нее и моргает; тогда она ее переворачивает. С книгами “Плеяды” удобно, а так приходится ломать корешок, чтобы страницы не закрывались. Обычно он читает классику, в основном Бальзака, иногда детективы; она показала на карманное издание “Внезапного насилия” Малкольма Маккея. Кстати, это третий том трилогии “Глазго”, добавила она, первые два он уже прочел. Поль удивленно посмотрел на нее, надо же, она знает слово “трилогия”.
– По мере возможности я скачиваю текст из интернета и распечатываю его, с отдельными листами таких проблем не возникает, – сказала Мадлен.
Он смотрел на нее с растущим изумлением; а она не дура, отнюдь не дура, просто предпочитает помалкивать, во всяком случае, поменьше разговаривать, видимо, на ее взгляд, слова, как правило, излишни, и она, пожалуй, права. Она достигла каких-то невероятных глубин взаимопонимания с отцом, он это прекрасно видел, они подолгу сидели рядом, держась за руки, их пальцы переплетались и сжимались в различных конфигурациях. Однажды вечером Поль оставил их вдвоем и, поднявшись к себе на минутку перед ужином, задумался, есть ли у них еще сексуальная жизнь. Он смутно помнил, что у паралитиков случается эрекция, короче, он толком не знал, на осознанные движения они не способны, но все же эрекция не вполне осознанное движение. Головокружительная мысль. Если отец может возбуждаться, читать и созерцать трепетание листьев на ветру, значит, подумал Поль, ему всего хватает в жизни.
Неделя миновала быстро, как счастье. Поль позвонил один раз Мартену-Рено, но у того по-прежнему не было новостей, никаких жалоб не поступало. Мариз тоже не трогали, в больнице все меньше судачили об исчезновении Эдуара, все вроде бы шло к мирному забвению. А в пятницу в середине дня Сесиль позвонил Орельен. Его очень плохо было слышно, она никак не могла поймать сеть, это у них обычное дело, но ей показалось, что ее брат пребывает в состоянии крайнего душевного смятения, она не поняла почти ни слова из того, что он говорил, только что он уже в пути и скоро приедет.