но сомневаюсь, что они все поняли; я сам не уверен, что понял. Не важно, главное, что успехом мы обязаны вам, Дюран.
Он повернулся к нему. Делано Дюран кивнул, немного смутившись.
– И еще вашему бывшему коллеге, ну, тому, что лежит в больнице… – запротестовал он. – Главная трудность заключалась в том, чтобы увидеть связь между правильным пятиугольником и звездчатым; все остальное, в общем, уже логически из этого вытекает.
– Их цели вполне сообразуются с устремлениями активистов-технофобов… – заметил Ситбон-Нозьер после минутного молчания.
– Да, именно так, – сказал Мартен-Рено, – это полностью подтверждает ваш анализ. Даже подумать страшно, что какие-то никому не известные активисты спланировали столь масштабную операцию; но, боюсь, только такой вывод и напрашивается. А вот это желание вписаться в магическую традицию не очень на них похоже; возможно, это как-то связано с идеями анархо-примитивистов. Как бы то ни было, – обреченно продолжал он, – я уже давно перестал искать рациональное зерно в поведении человека; для работы нам это не требуется, достаточно выявить структуры, а в нашем случае, – он снова повернулся к Делано Дюрану и посмотрел ему прямо в глаза, – вам определенно удалось выявить некую структуру. То есть вы спасли жизнь мировым лидерам в области новых технологий; не уверен, честно говоря, хорошо ли это, но вы это сделали.
10
В 19.15 Поль припарковался в неположенном месте, зато рядом с избирательным участком.
– Ты уверена? Не хочешь проголосовать? – не отставал он.
Прюданс равнодушно пожала плечами; он оставил ей ключи от машины.
Он взял два бюллетеня со столика у входа; там было еще полно народу, перед кабинками для голосования стояла очередь; многие парижане, должно быть, уезжали на выходные и только вернулись. Когда одна кабинка освободилась, он задернул за собой штору, держа наготове в правой руке бумажку с именем Сарфати; но в то мгновение, когда он собрался вложить ее в конверт, его внезапно охватило странное, парализующее ощущение, и он так и застыл с поднятой рукой. Через несколько секунд он понял, что вступил в зону неподвижности, своего рода психологический эквивалент стазиса, с ним это иногда, не очень часто к счастью, случалось, с тех пор как он вышел из подросткового возраста. В течение последующих минут, а возможно и часов, он будет не в состоянии принять какое-либо решение, совершить какое-либо действие, выходящее хоть немного за рамки повседневной рутины. Ждать, пока это пройдет, он не мог, за ним уже образовалась очередь, поколебаться пару секунд еще куда ни шло, но не более того. Он рефлекторно достал из кармана фломастер, вычеркнул фамилию Сарфати и сунул бюллетень в конверт.
К урнам тоже стояла очередь. Поль встал в ее конце, но тут понял, что, честно говоря, ему не так уж и хочется принимать участие в голосовании – да и какой смысл пополнять число испорченных бюллетеней. Он вышел из очереди, скомкал конверт, выбросил его в мусорный ящик, после чего покинул избирательный участок.
– Все нормально? – спросила Прюданс, когда он сел за руль. Он кивнул, предпочитая не распространяться. Впервые после своего совершеннолетия он не смог проголосовать. Возможно, это знак; но знак чего?
Было уже полвосьмого, он еле успевал доехать до площади Республики. Бенжамен Сарфати планировал выступить там с короткой речью в самом начале девятого, после чего в арендованном партией большом зале на бульваре Тампль состоится торжественный прием. О приеме они объявили заблаговременно, без тени сомнений относительно итогов голосования, что некоторые комментаторы сочли некоторой наглостью.
Как ни странно, ВИП-парковка находилась на бульваре Мажента, на противоположной стороне площади, и Полю потребовалось довольно много времени, чтобы туда добраться; площадь Республики всегда казалась ему непомерно большой. Какой смысл в таких больших площадях? – думал он; чтобы видеть издалека воздвигнутую в центре пафосную статую – это единственный возможный ответ; республиканский китч, несомненно, худший из всех. В восемь часов, хотя его сомнения в концепции республики продолжали расти, он включил авторадио: Сарфати набирал 54,2 %, его оппонент – 45,8 %. Это была бесспорная победа, не такая оглушительная, как они надеялись, но тем не менее бесспорная.
Площадь была запружена людьми, но эта толпа, в которой преобладали молодые люди в ярко выраженном прикиде парижских пригородов, сильно отличалась от той, что собралась на предыдущих выборах. Тут Поль вспомнил, что Сарфати получил кучу голосов в округах, которые по-прежнему деликатно именовались проблемными зонами. В Клиши и Монфермейе он набрал аж 85, а то и 90 процентов. Судя по всему, сегодня вечером в Париж съехались все отморозки, в таких количествах их можно наблюдать разве что на матчах чемпионата мира по футболу. Они уже начинали передавать друг другу косяки и банки “Баварии” и “Амстердамера”. Пробираясь сквозь толпу, Поль отметил, что Сарфати называют не иначе как “Большой Бен” и что его избрание, по всеобщему мнению, просто “отвал башки”. Пока что они, похоже, пребывали в хорошем настроении, но все же он испытал облегчение, когда, дойдя до бульвара Тампль, вручил охраннику свое приглашение. Внутри тусовались сплошные ВИПы, за пару минут он узнал большую часть французских актеров и телеведущих. А вот присутствие Мартена-Рено его удивило: положив локти на длиннющую барную стойку, он стоял в полном одиночестве перед стаканом виски на противоположном ее конце. Поль подошел поздороваться и сказал, что не ожидал его тут увидеть.
– Да, знаю, я теневая фигура… – усмехнулся он. И похвастался недавним успехом их служб: через несколько часов после министра внутренних дел ему позвонил сам президент, чтобы поздравить его и пригласить на эту вечеринку.
– Так, по-вашему, теракты закончились?
– Конечно нет. – Мартен-Рено покачал головой. – Более того, я уверен в обратном; через два дня после нашей телефонной конференции с американскими спецслужбами появилось новое сообщение. На этот раз не такое громогласное, его выложили только на десятке серверов, причем исключительно французских. И оно совсем краткое на этот раз, в нем всего три строки; к нему прицеплена аэрофотосъемка наших помещений на улице Бастиона. Оно адресовано нам напрямую, то есть они типа бросают нам вызов, намекают, что они знают, что мы знаем. Но все же, я думаю, мы их выбили из колеи; их явно интересует, насколько хорошо мы информированы. – Он замолчал и сделал глоток виски. – То есть они на этом не остановятся, просто изменят modus operandi, усилят меры предосторожности. Игра только началась; и я не уверен, что мне суждено увидеть ее финал.
В глубине зала засветился огромный монитор; он предназначался, главным образом, для трансляции речи Сарфати. Поль с удивлением отметил, что гости в большинстве своем совершенно этим не заинтересовались, многие продолжали разговаривать, не обращая на экран никакого внимания. Он также отметил, что вокруг площади Республики собрались значительные силы полиции. В этом, конечно, был свой смысл, учитывая контингент собравшихся; если вечер закончится грабежом и поджогами автомобилей, это будет первым звоночком для буржуазии Нейи-сюр-Сен, массово проголосовавшей за нового президента, это, кстати, один из главных выводов, который наблюдатели сделают уже на следующий день после выборов; ось Монфермей-Нейи – это и правда что-то новенькое.
А вот появление Брюно, напротив, не прошло незамеченным, разговоры внезапно смолкли, постепенно сменившись ропотом и перешептываниями, все присутствующие, вероятно, поняли, что он станет важной персоной в новом правительстве. Поль никогда не видел Раксанэ в вечернем платье; она выглядела потрясающе, ее серебряное колье казалось прямо-таки варварски роскошным. По залу бродили журналисты и фотографы, но Брюно явно решил не тушеваться.
Через несколько минут появились рука об руку Сарфати и действующий президент. Они на минутку застыли в дверях, чтобы насладиться аплодисментами собравшихся и сфотографироваться вместе, затем президент отпустил руку Сарфати и растворился в толпе, пробиваясь к человеку, в котором Поль не без труда узнал министра внутренних дел. Сияющий от радости Сарфати подождал, пока фотографы и операторы с ним закончат, и направился к бару. В эту минуту Поль заметил Солен Синьяль. Уединившись в углу зала, она завороженно наблюдала, как президент переходит от одного гостя к другому, кладет каждому руку на плечо, чтобы завладеть его вниманием, и посвящает лично ему пару минут, всем своим видом показывая, что ему интересен только он и только ради него он сюда и пришел. Какое он все-таки великолепное политическое животное, думала она с искренним сожалением. Он никогда не обращался ни к специалистам по семиотике коммуникации, ни даже к спин-доктору, с самого начала своего головокружительного взлета ему удавалось справляться самостоятельно. Она мельком поздоровалась с Полем, не теряя из виду президента, который как раз заметил в зале Мартена-Рено.
– А это кто такой, я его не знаю? – удивилась она вслух. В кои-то веки Поль знал что-то, чего не знала она, и он рассказал ей про недавние достижения ГУВБ. Для президента это непредвиденная удача, тут же заключила она; он добился бесспорных успехов в экономике, но в плане безопасности ситуация оставляет желать лучшего. У него еще есть несколько дней, чтобы воспользоваться этой информацией – завтра она неминуемо попадет во все ведущие медиа, и он упомянет об этом в своей прощальной речи в среду. У него довольно высокие шансы на переизбрание через пять лет, особенно если Сарфати совершит какие-нибудь ошибки, а ему их не избежать, сокрушенно прибавила она. Ей лично не в чем себя упрекнуть, она выполнила свою часть работы, и даже перевыполнила: когда, лет десять назад, она согласилась взять Бенжамена Сарфати в качестве клиента, сделать из него президента Республики было задачей не из легких; она единственная из пяти человек, составлявших тогда ее команду, верила в победу.