прощание “удачи”, прием был окончен.
И только когда он спустился по лестнице, прошел улицу Ортолан в обратном направлении и сел на скамейку на площади Монж, а воспоминание о боли стало понемногу отступать, Поль задумался о своей болезни. Отек может оказаться чем-то серьезным, кстати, странно, что доктор обещал побыстрее устроить ему все обследования, он сказал “в случае необходимости”, но, судя по всему, это эвфемизм и имелось в виду “в экстренном случае”, да и то, как сочувственно он сжал ему плечо, пожелав удачи, уже само по себе внушало тревогу. Он включил мобильник, погуглил, и его подозрения тут же подтвердились: если исходить из назначенных ему обследований, Наккаш, скорее всего, подозревал у него рак полости рта. Было одиннадцать утра, по случаю базарного дня на площади Монж расставили прилавки с сырами, колбасными изделиями и сезонными овощами и фруктами. Жалко, что он не может тут всего понакупить, не умеет разбираться в овощах и фруктах, примечать необычный свежий улов в рыбной лавке; уже поздно, подумал он, сознавая одновременно, что умрет, что его пятидесятилетие, вероятно, станет его последним днем рождения, что он уже существует не совсем в той же реальности, что все эти женщины разных возрастов, которые со знающим видом сновали между рядами, везя за собой сумки на колесиках. Потом все вдруг перевернулось, и он почувствовал, что снова принадлежит их миру, может, он умрет не сразу, все будет зависеть от результатов обследований, ему еще повезло, что он во временной отставке, Прюданс он ничего не скажет, и если все пройдет хорошо, она вообще не узнает об этом инциденте. Он ступил на эскалатор, ему всегда нравился гигантский головокружительный эскалатор в метро “Монж”, он спускался очень быстро очень глубоко под землю и никогда не выходил из строя, в отличие от всех остальных эскалаторов парижского метро, за почти тридцать лет, что он им пользовался, он ни разу не сломался, но на этот раз, спускаясь в подземную тьму, он чувствовал себя подавленным и, доехав до самого низа, обернулся и увидел высоко над головой кусочек неба и ветви деревьев в солнечном свете. Он тут же поехал на эскалаторе вверх, злясь на себя за этот порыв, но желание вновь очутиться на свежем воздухе пересилило. Лучше он поедет домой на такси, общественный транспорт ему сейчас не подойдет, подспудное ощущение, что он отрезанный ломоть, могло захлестнуть его снова в любой момент. Он поднялся прямо к аптеке и магазину бытовой химии и ножевых изделий на улице Монж, мимо которого он тоже ходил уже почти тридцать лет. Потом снова обошел рыночные ряды, разглядывая прилавки с итальянскими мясными деликатесами и разнообразными колбасами, неужели ему придется от всего этого отказаться? Очень даже может быть, более того, именно этим все обычно и заканчивается, и тогда говорят “он прожил прекрасную жизнь”, потом устраивают похороны, иногда, кстати, это в общем и целом соответствует истине, и в то же время это всегда неправда, жизнь никогда не прекрасна, если принять во внимание ее конец, и Паскаль выразил это со свойственной ему прямотой. “Последний акт кровав, как бы ни была весела вся остальная пьеса. Потом бросают горсть земли на голову – и дело с концом”. Мир внезапно показался ему ограниченным и печальным, почти бесконечно печальным.
Такси, понял он, тоже идея так себе, на обратном пути они проехали вдоль больницы Питье-Сальпетриер, и внезапно он проникся уверенностью, что в муках закончит там свою жизнь, больница казалась гигантской, чудовищной цитаделью в самом сердце Парижа, полностью отданной под боль, болезнь и смерть. Это впечатление улетучилось, стоило им подъехать к парку Берси, он попросил водителя остановиться и пошел дальше пешком, ему было совершенно необходимо унять колебания мысли или, по крайней мере, сократить их амплитуду, перед тем как увидеться с Прюданс. Отцу хотя бы удалось сбежать из больницы, он доживает свои дни дома, в родной обстановке. Ему удалось все организовать для отца, получится ли у него сделать то же самое для себя? Совсем не факт, интересно, отважится ли Прюданс разделить его точку зрения. Она склонна подчиняться начальству и доверять компетентным людям – в данном случае врачам; чтобы открыто противостоять медицинским властям, отстаивая свои права жены, ей предстоит приложить немало усилий. Ему самому, по сути, не пришлось пройти через это в истории с отцом, он противостоял властям административным, чья тупость общеизвестна, а не больничным в лице доктора Леру. Чтобы решиться на откровенную конфронтацию с медицинскими властями, если до этого дойдет, надо заблаговременно обзавестись своим врачом, с внушительным набором степеней и званий, по меньшей мере бывшим интерном больницы с хорошей репутацией, а еще лучше бывшим заведующим клиникой, звание профессора тоже не повредит, современная система ценностей в медицинской среде допускает не больше фантазии, чем при дворе короля Людовика XIV, так что с Прюданс они справятся одной левой. Ему самому следует проявить твердость и подготовиться к борьбе.
Вернувшись домой, он налил себе большой стакан “Джека Дэниелса”, постепенно успокоился, затем убрал рецепты в ящик стола в своей бывшей спальне, служившей теперь гостевой комнатой, а то и рабочим кабинетом, а учитывая, что у него практически не возникало потребности в рабочем кабинете, он туда редко заходил, а Прюданс и вовсе никогда, так что можно не волноваться.
Она пришла домой с работы в начале седьмого и отправилась прямиком на кухню, готовить сливочное ризотто с морскими гребешками под шафрановым соусом, ризотто – дело рискованное и требует определенной сосредоточенности. Попивая сотерн и прислушиваясь к звукам, доносившимся из кухни, Поль подумал, что ему наконец-то удалось достичь некой формы счастья, и сейчас было бы обидно умирать; затем, собравшись с духом, он попытался прогнать эту мысль. Как он и ожидал, Прюданс совершенно не озаботилась его походом к ЛОРу, она, судя по всему, вообще о нем забыла, так что он мог временно выдохнуть. За ужином она рассуждала об отпуске, ей бы хотелось поехать на Сардинию, она уже так давно мечтает побывать на Сардинии, прибавила она. Она впервые заговорила об этом; она искренне воображает, что давно мечтает о Сардинии, не понимая, взволнованно подумал Поль, что просто надеется повторить чудо их корсиканских каникул двадцатилетней давности. К сожалению, в конце июня уже слишком поздно бронировать что-то на август. Наверное, они могли бы перенести отдых на сентябрь, по крайней мере частично, хотя в министерстве теперь крайне строгие нормы в отношении летних отпусков, им, вероятно, пришлось бы взять по меньшей мере две недели в августе, но планировать сейчас поездку все равно куда, пусть даже в менее популярное место, чем Сардиния, – безнадежная затея. Оставались еще Сен-Жозеф и Лармор-Баден, что он предпочитает? Сен-Жозеф, твердо ответил Поль. Выбор между Сен-Жозефом и Лармор-Баденом сводится в некотором смысле к выбору между двумя умирающими стариками, и у него возникло ощущение, что он не дообщался с отцом, что ему еще предстоит кое-что прояснить в отношении отца, в то время как Прюданс о своем отце вроде бы совершенно не беспокоилась.
– Тогда прощайте мини-шорты… – сказала она, усмехнувшись.
– Вот еще, – ответил Поль, она запросто может кататься в мини-шортах на велосипеде, в тех местах есть несколько прекрасных велосипедных маршрутов. И он, конечно, не преминет затащить ее в рощу и трахнуть, он вспомнил, что читал в журнале, вероятно женском, что сто процентов опрошенных женщин в своих фантазиях занимались любовью в лесу, видимо, в растительности содержится нечто, что стимулирует у них выработку гормонов, очень любопытно. Да, подумал он, прекрасный мог бы получиться отпуск; но, по всей видимости, подумал он следом, его летний отпуск пройдет в больнице Питье-Сальпетриер.
3
Как и обещал Наккаш, ему удалось без всяких проволочек записаться на МРТ и ПЭТ, теперь он вспомнил: впервые он услышал эти слова от медсестры в Лионе, той самой, симпатичной, с хорошей фигурой, и Бриан тоже говорил об этом, полностью это называется “позитронно-эмиссионная томография”. Впечатляющее название, да и массивный аппарат из белого металла с кремовым оттенком был ему под стать, на ум сразу приходили самые зрелищные научно-фантастические фильмы – на эту штуку, похоже, потратили половину общего бюджета больницы.
В следующий вторник в десять утра он снова пошел к Наккашу. Тот долго тряс ему руку, потом предложил сесть и, судя по всему, погрузился в длительную медитацию личного характера. Интересно, подумал Поль, уж не пытается ли он этим спектаклем ввести его в состояние необходимой тревоги, равновеликой серьезности диагноза; если да, то он своего добился.
– У меня есть для вас хорошие и плохие новости, – решился Наккаш наконец. – Плохая новость заключается в том, что биопсия подтвердила злокачественный характер опухоли у вас на десне.
– Злокачественная в смысле раковая, вы хотите сказать?
Он бросил на него укоризненный взгляд: нет, именно этого он и не хотел говорить; но, в общем, да, если уж на то пошло, то это рак. Но рак у него в ограниченной стадии, поспешил добавить он, и это хорошая новость. Да, лимфатические узлы на шее тоже поражены, но это явление частое, так что всегда показано удаление лимфатических узлов; в некоторых случаях, когда они затронуты, возникает опасение, что рак гортани сопровождается раком полости рта; но к нему это не относится.
– И самое главное, – добавил он, – ПЭТ не выявила никаких метастазов. Ваш рак точно не распространяется, и это, поверьте мне, отличная новость. Итак, мы имеем опухоль, опухоль серьезную, и сделаем все необходимое, чтобы вас от нее избавить, – говорил Наккаш боевым тоном, типа “Вьетнам!”, он явно приобрел необходимые навыки человеческого общения, подумал Поль, он сам бы лучше не справился. – При отсутствии метастазов, – продолжал Наккаш, – операции должно, по идее, хватить, плюс немного химиотерапии и облучения, но совсем чуть-чуть, я правда так думаю. А не очень хорошая новость заключается в том, что опухоль имеет определенную протяженность; жаль, обратись вы к нам месяца два-три назад, этого можно было бы избежать, но сейчас придется рассмотреть серьезное хирургическое вмешательство.