– То есть?
– Я предпочитаю, чтобы хирург сам все вам рассказал. Если я правильно понимаю, в настоящий момент вы не работаете, то есть относительно свободны?
– Ну, допустим.
– Я взял на себя смелость записать вас на утро пятницы к нему на прием. Разумеется, я пойду с вами.
– И где это?
– В больнице Питье-Сальпетриер.
После нескончаемого, как показалось Полю, путешествия по бледно-зеленым коридорам, бессчетное число раз переходивших в другие бледно-зеленые коридоры, они наконец добрались до кабинета B132. Наккаш постучал по матовому стеклу в верхней части двери. Они вошли в небольшую комнату с белыми стенами, единственным предметом обстановки тут был стол, тоже белый. За столом сидели двое мужчин в больничных халатах, перед ними лежали папки с документами. Оба практически лысые, с черными усами – вылитые Дюпон и Дюпонн из “Тинтина”, разве что усы у них пожиже, да и сходство все же не такое разительное, один немного полнее и выглядит старше, но они оба умудрились принять одинаковый хмуро-благожелательный вид, как будто больные – это такие существа, от которых ничего хорошего ждать не приходится, и тем не менее им следует помогать, даже через не хочу. Все это скорее обнадеживало, как и тот факт, что они уже ознакомились с его выписками – Поль узнал бланк одной из лабораторий и теперь гадал, кто из них хирург.
– Я доктор Умон, – сказал тот, что постарше, – химиотерапевт.
– А я доктор Благон, радиотерапевт, – представился второй.
– Доктор Марс немного задерживается, – предупредил Наккаш, – он будет вашим хирургом.
Вышеупомянутый хирург появился через пять минут. Ничего общего с теми двумя он не имел. Лет тридцати с чем-то, с вьющимися волосами средней длины, он был весьма хорош собой, точь-в-точь хирург из романов издательства Harlequin или какого-нибудь американского сериала. Однако он отличался от Джорджа Клуни более раскованным стилем, носил фирменные кроссовки “Джон Б. Кинг” по имени молодого американского баскетболиста, самого высокооплачиваемого спортсмена в мире, его зарплата недавно превысила зарплату центрального нападающего мадридского “Реала”; подошва у них минимум пять сантиметров толщиной, он никогда не видел обуви с такой толстой подошвой, разве что в документальном фильме о свингующем Лондоне, там на девушке надета одновременно невообразимо короткая мини-юбка, больше похожая на пояс, и туфли на невообразимо высокой, наполненной водой платформе, внутри которой плавают золотые рыбки. В таких условиях рыбки умирали в течение нескольких дней, и эти туфли вскоре запретили после акции протеста какого-то общества защиты животных. Он не знал, почему сейчас об этом подумал, ему с трудом удавалось вникать в слова хирурга, который как раз обратился к нему: “Месье Резон…” – но дальше шло что-то совсем непонятное, он рассуждал о мандибулэктомии, глоссэктомии и резекции опухоли, но все это было для него пустым звуком. С той минуты, как он вошел в эту комнату, его мозговая деятельность замедлилась словно под воздействием чего-то среднего между анестезией и колдовством, но в конце концов он все же смог сформулировать вопрос.
– То есть операцией дело не ограничится… – уточнил он, обращаясь к Дюпону и Дюпонну, – будут еще облучение и химия.
Они деликатно поерзали на месте, словно шимпанзе, желающие показать себя с лучшей стороны на кастинге в цирке.
– Да, все верно, – промямлил наконец радиотерапевт, – хирургия, к сожалению, не всесильна. – Он бросил украдкой томный взгляд на Марсьяля, тот слегка затрепетал, но воздержался от ответа.
– Доктор Умон займется вами в предоперационный период, – продолжал он, – чтобы по возможности уменьшить опухоль или хотя бы стабилизировать ее рост; я же в послеоперационный период постараюсь устранить стойкие раковые клетки вблизи опухоли.
– Но я так понял, что метастазов нет…
Умон смотрел на него с серьезным выражением лица и несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем заговорить. ПЭТ действительно не выявила метастазов, но это именно что неожиданный результат. Такие виды рака челюсти часто бывают очень инвазивными, особенно когда затронуты лимфатические узлы, потому что в этом случае раковые клетки могут перейти в лимфу, которая орошает все участки организма. Короче, правильнее будет сказать, что метастазов пока нет. Более того, иногда ПЭТ не позволяет обнаружить определенные метастазы, печально заметил он; и впрямь тут есть из-за чего опечалиться, подумал Поль, если даже этот агрегат, который, судя по его виду, стоит не меньше аэробуса, не справляется со своей задачей.
– ПЭТ – все же огромный шаг вперед, – снова подал голос врач помоложе, Поль успел забыть его фамилию и решил про себя назначить его Дюпонном, в нем было что-то мечтательное, хорошо сочетавшееся с протяжным “нн” в конце, а тот, что постарше, более приземленный, укорененный в повседневной реальности, будет идеальным Дюпоном. Что касается хирурга, то назовем его Кингом, для простоты. Он наконец обратил на него внимание и признался, что ничего не понял из его объяснений про операцию, которую ему предстоит перенести.
– Действительно, – согласился Кинг, – некоторые технические термины следовало бы прояснить. Резекция – это просто удаление опухоли. Сегментарная мандибулэктомия заключается в частичном удалении нижней челюсти; учитывая ситуацию, придется удалить всю горизонтальную ветвь левой челюсти, а также центральный симфиз – иными словами, подбородок. Что касается глоссэктомии, то это означает удаление языка; к сожалению, данная операция затронет всю его подвижную часть.
В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Поль никак не отреагировал на его слова, и хирург встревожился. На этом этапе одни падают духом, приходят в отчаяние, другие в приступе ярости активно протестуют против такой перспективы, иногда даже ругаются; ну а третьи тут же начинают торговаться, надеясь, видимо, при помощи какого-нибудь хитроумного приема договориться о более легкой операции; но он еще ни разу не встречал человека, который согласился бы на операцию сразу, по доброй воле, или, как Поль, остался бы абсолютно безучастным, словно не расслышал диагноз. Это было так непривычно, что он в конце концов спросил:
– Вы хорошо поняли, что я сказал, месье Резон? – Поль кивнул, по-прежнему не произнеся ни слова.
– Как долго мне придется пробыть в больнице? – наконец спросил он, нарушив совсем уж тягостное молчание. Хирург чуть поморщился; рано или поздно этот вопрос задают все пациенты, но почти никогда с него не начинают.
– Если не будет осложнений, вы проведете в стационаре недели три, не меньше, – ответил он. – Операция все же тяжелая, вы, как говорится, ляжете на стол на продолжительное время.
– Продолжительное?
Вот, уже лучше, подумал хирург, пошли нормальные вопросы.
– Часов на десять-двенадцать. Возможно, придется провести пару дополнительных операций, но гораздо короче, на час-два, не больше. Первая операция – самая важная: я произведу удаление и сразу же после – реконструкцию, так что в промежутке вам не придется ходить обезображенным. Классическая реконструкция предполагает использование лопаточной кости для восстановления челюсти, а для восстановления языка – широчайшей мышцы спины с примыкающей к ней кожей. Но в вашем случае, скорее всего, можно рассматривать использование искусственной челюсти из титана, сформированной при помощи 3D-принтера, мне надо проконсультироваться с одним коллегой; тогда операция будет немного короче. Кроме того, я должен уточнить, – продолжал хирург, – что пересаженный язык не будет полностью функционален, его смысл главным образом состоит в том, чтобы заполнить рот. У него не будет ни вкусовых рецепторов, ни мышц, тогда как нормальный человеческий язык имеет семнадцать мышц.
Если Полю и удастся им шевелить, то только благодаря мышцам, оставшимся в основании языка, их нельзя удалить, не вызвав обширного некроза. После длительной реабилитации – надо рассчитывать месяца на три по меньшей мере – он будет в состоянии снова говорить и есть более или менее нормально. Поначалу ему придется питаться через гастростому, ему также потребуется провести трахеотомию, по крайней мере на первую неделю, чтобы он мог дышать.
Наккаш с тревогой взглянул на Поля, который сидел все так же безучастно, создавалось впечатление, что он присутствует тут лишь отчасти и его все это не очень касается. После очередной паузы он все-таки открыл рот, чтобы спросить, так уж ли срочно надо делать операцию.
– К сожалению, да, – ответил хирург. – Чем дольше мы прождем, тем быстрее опухоль будет прогрессировать. Надо провести операцию до конца месяца, самое позднее в начале августа. Вообще-то, если подумать, от идеи искусственной челюсти из титана, скорее всего, придется отказаться: в настоящее время они производятся только в США, и на доставку уйдет слишком много времени.
Поль молча покачал головой; других вопросов у него не было.
Все так же в сопровождении Наккаша он пошел в обратном направлении по бесконечным бледно-зеленым коридорам. У главного входа на территорию больницы стояла вереница такси, но он решил пойти домой пешком, это займет минут пятнадцать, максимум двадцать. Наккаш собрался сесть в такси. Он повернулся к нему, замялся, подыскивая слова.
– Операция, да еще такая срочная, это, конечно, шок для вас, я понимаю… – проговорил он с трудом.
Поль бросил на него равнодушный взгляд и спокойно ответил:
– И речи быть не может, чтобы я согласился на такую операцию. Облучение и химиотерапия – да; операция – нет.
– Как это, подождите, подождите минутку! – в панике воскликнул Наккаш. – Вы не должны так к этому относиться! У вас тяжелый рак. Жизненный прогноз при поражении костей и так не особо хорош по сравнению с другими видами рака ротовой полости: пятилетняя выживаемость составляет двадцать пять процентов. Если вы откажетесь от операции, он еще снизится.
– Вы хотите сказать, – перебил его Поль, – что мне удалят челюсть и вырежут язык ради того, чтобы дать один шанс из четырех на выживание?